Я киваю другу. Какой смысл сейчас таить обиды.

Поворачиваюсь к Нэшу и скрещиваю руки на груди.

— Ну что, ты собираешься просветить меня — или как?

Нэш наблюдает за мной. Именно в этот момент, а не при первом взгляде, я замечаю, как сильно он изменился. Он стал похож на меня, каким я был раньше. Только еще опаснее.

— Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать прошедшие семь лет, а потому что отец подал знак. Должно быть, пришло время взяться за дело.

— И что это означает?

— У меня есть верное средство.

— У меня тоже. Но они знают об этом и применили методы устрашения — совершенно неприемлемые. Я не могу рисковать и не выполнить их условий.

Нэш молча смотрит на меня, будто пытается забраться мне в голову. А когда наконец заговаривает, впечатление такое, словно ему это удалось:

— Кого они забрали?

— Одну знакомую. Они думают, что эта девушка много значит для меня.

На лбу Нэша появляются неглубокие морщины, но тут же исчезают.

— Они думают, эта девушка важна для тебя? — (Я киваю.) — А на самом деле?

Я пожимаю плечами:

— Она мне не особо нравится. Но есть другая, которая действительно мне очень дорога. И о ней они тоже знают.

Нэш медленно кивает, впитывая информацию.

— Хорошо, у меня есть все необходимое, чтобы исправить дело, если только мы правильно используем свои преимущества.

— Почему же ты не использовал их раньше?

— Отец хотел подождать. Боялся подвергнуть нас еще большей опасности. Это единственная причина, по которой он мирился со всем этим. Провел семь лет в тюрьме, чтобы защитить нас, потому что другого выхода не было. Он все знал и держал в руках все карты.

— Значит, книги…

— Только часть игры, да. Но благодаря им ты был в безопасности все это время. Значит, дело того стоило. Для него.

«Для него»!

Не знаю, как относиться к последним словам Нэша. Он осуждает меня? Не понимаю, с чего бы это? Он владел полной информацией, тогда как я имел дело с какими-то обрывками. Ему была известна правда, а мне в основном ложь.

Я снова завожусь:

— Приятель, если тебе есть что сказать, говори прямо. Меня уже достало все это дерьмо. Я больше не принимаю людей, которые встревают в мою жизнь и говорят полуправду или сообщают часть фактов. Ты давай-ка или выкладывай все начистоту, или проваливай. Я найду другой способ. Без тебя и… без всяких твоих верных средств.

Через несколько секунд губы Нэша изгибаются в холодной усмешке:

— По крайней мере, ты не такой уж слабак.

Я бешусь. С меня довольно всего этого — этой жизни, этой лжи, этих игр. Делаю шаг к Нэшу с открытым намерением врезать ему кулаком по роже. Он ухмыляется, как будто только того и ждет, как будто рад возможности обменяться со мной парой-тройкой ударов. Но между нами встает Гевин:

— Если бы меня спросили, я бы предположил, что сейчас есть вещи более важные, чем выяснение отношений. Соберитесь, ребята. Соберитесь. Ради нее, если нет других причин.

Глаза у Гевина спокойные-спокойные — как голубое мелководье. Пара секунд, и мудрость этих слов, а также намек на одного человека остужают мой пыл.

Оливия!

— Мы с этим еще не закончили, — рычу сквозь сжатые зубы.

Нэш кивает, ухмылка не покидает его лица. На миг меня охватывает горячее желание вышибить из него самодовольство, но проходит почти так же быстро, как появилось.

— Мы еще найдем для этого время. Буду ждать с нетерпением.

По лицу Нэша вижу, что это не пустые слова. Не знаю, почему он злится, но меня это не особенно беспокоит. Он нужен мне для одного и только для одного дела. А потом может убираться туда, откуда явился, и пусть нам больше никогда не придется увидеться.

— Ну вот что. Если ты думаешь, что я собираюсь двигаться дальше, не зная, что у тебя на уме, то сильно ошибаешься. Нам с тобой не по пути. Точка.

Смешок Нэша звучит как отрывистый лай:

— Мне нет дела до спасения твоих друзей или подружки. Я ждал семь лет, чтобы разделаться с людьми, которые убили маму и украли мою жизнь. И больше ждать я не могу. У меня своя повестка дня.

— Меня не волнует, что ты будешь делать, пока это не мешает моим планам и не ставит под удар тех, кто мне дорог.

Нэш поджимает губы:

— Тебя не волнует? Тебя не волнует, что кто-то взорвал нашу мать? Не волнует, что кто-то засадил за решетку нашего отца? Не волнует, что он провел в тюрьме долгие годы, чтобы защитить нас? Тебе нет дела до того, что кто-то растоптал наши жизни и пустил их прахом? — Нэш саркастически смеется. — О, правильно. Тебе это ни к чему. Ты единственный выиграл от несчастий нашей семьи, так ведь, ты, сукин сын?

— О чем ты говоришь, черт возьми? В чем я выиграл? В том, чтобы притворяться тобой, моим выдающимся братом, жить его превосходной жизнью и терпеть общество ослиных задниц, с которыми тому положено водить компанию? А может, ты о том, что я провел все эти годы в тоске, потому что потерял всю семью? Что я в течение семи лет по два раза в месяц навещал единственного оставшегося в живых родственника и встречался с ним под надзором в комнате, где нас разделяло стекло; что я работал день и ночь, чтобы найти способ, как вызволить его из тюрьмы? Ты это имеешь в виду?

Нэш делает ко мне шаг. Я замечаю, как Гевин вздрагивает, готовясь снова разнимать нас, но ему не приходится этого делать. Нэш останавливается.

— Это гораздо лучше, чем провести семь лет в бегах, прячась. Я бросил все — кем я был, чего хотел, что имел, — чтобы уважить желание отца, чтобы обеспечить его безопасность, чтобы спасти тебя. Несколько раз в год я тайком приезжал в город, чтобы посмотреть, как мой брат живет моей жизнью. Свободный. Счастливый. Живой. Тогда как я должен был оставаться мертвецом, контрабандой возить оружие, безвылазно сидеть на корабле. Изо дня в день, месяцами. Я бы с радостью поменялся с тобой жизнями в любой момент.

— Можешь забрать свою жизнь! Я никогда ее не хотел. Все, что я делал, сделано ради отца. Не думай, Нэш, что страдал только ты один.

Мы смотрим друг на друга. Мы зашли в тупик. Теперь я понимаю, почему Нэш злился, хотя никогда не признался бы в этом. Страдали мы оба, оба расплачивались за чужие ошибки. Но свет в конце тоннеля, вполне возможно, появился. Вероятно, пришло время освободиться от оков прошлого. Наконец-то.

— Я понимаю, ребята, вам есть о чем поговорить, но это придется отложить. У нас осталось всего несколько часов, чтобы вместе составить план действий. Давайте оставим разборки до лучших времен и займемся делом. Что скажете?

Я смотрю на Гевина. У него на лице обычное любезное выражение, никаких изменений. Иногда трудно поверить, что он на грани. Но так и есть. Просто он умело скрывает эмоции. И это, вероятно, делает его еще более опасным.

— Ты прав. У нас нет времени на выяснение отношений. — Смотрю на настенные часы. — Время истекает. Я должен привести Оливию и объяснить ей, что происходит.

— Ты уверен, что это разумно? — рявкает Нэш.

— Да, я так считаю. Ей нужно знать. Она имеет право. Ее жизнь в опасности из-за меня. Из-за нас. Черт возьми, да, я полагаю это разумным. Чем больше она будет знать о деле, тем лучше.

У Нэша глаза лезут на лоб. Он качает головой, явно не соглашаясь. Но меня это не волнует. Пусть, только бы дал мне то, что необходимо, чтобы обезопасить Оливию. Навсегда. А там мне по барабану, что он делает.

Странного вида здоровенные мужики один за другим исчезают за дверями кабинета Кэша. Поэтому, когда бар закрывается, я немного нервничаю и сомневаюсь, идти ли туда. Но я иду. Вариантов у меня немного. И вообще я слегка не в себе.

Наклоняюсь, чтобы достать сумочку из-под стойки, и слышу, как открывается дверь кабинета. На пол льется серебристый свет, и я слышу голоса. Низкие, глухие голоса. В животе завязывается узел.

Дверь открывается шире, Кэш заслоняет мощным торсом большую часть света. Он сразу находит меня глазами.