— Что бы ты чувствовала, если бы они все смотрели на твое прекрасное тело? Смотрели, как я лижу и глажу тебя?

Как будто для того, чтобы придать веса словам, Кэш захватывает губами мой сосок и втягивает его глубоко в рот.

Я провожу рукой по его волосам, хватаю их и притягиваю голову ближе к себе, а он тем временем задает ритм.

— Тебе нравится думать, что кто-то смотрит, как ты едешь на мне? Смотрит, как ты подскакиваешь вверх и опускаешься? Смотрит на твое лицо, когда ты кончаешь? Смотрит, как двигаются твои губы, когда ты произносишь мое имя снова и снова?

Его слова! Черт бы побрал его вместе с этими словами! Из-за них я забываю обо всяком беспокойстве. Я не могу думать. Могу только чувствовать — чувствовать, как его пальцы впиваются в мои бедра, чувствовать его рот на своем подбородке, губы — на горле, зубы — на сосках, чувствовать его дыхание, его тело, входящее в меня.

— Тебе это нравится, правда, малышка? Тебе нравится, как я с тобой разговариваю, как заставляю тебя произносить разные вещи?

— Да, — отвечаю я, задыхаясь.

Он прижимает мои руки к своей груди и отклоняется назад, подкладывает под меня свои бедра, а я все скачу на нем; теперь мое тело может опускаться ниже, скользя по его члену.

— О, будь я проклят! Так глубоко! — стонет Кэш.

Я подскакиваю вверх и падаю вниз, чувствуя, что каждое проникновение отзывается во всем теле. Кэш опирается на локоть, а другую руку просовывает между нами, чтобы меня потрогать. Он чешет меня большим пальцем. В комнате будто нет воздуха, нечем дышать. Я дышу тяжело, высунув язык, как собака, говорю всякие вещи. Сама не знаю что, но это точно что-то грязное, и Кэшу нравится.

— Я знаю, что это приятно. Чувствую, как ты меня сжимаешь все сильнее. Так крепко, — с трудом выговаривает он. — Скажи, что тебе это нравится.

— О боже. Мне это нравится.

— Скажи мне, чего ты хочешь. Я хочу услышать, как ты это скажешь.

— Хочу… — начинаю я, но сил закончить фразу нет.

— Скажи это, детка. Скажи мне.

— Хочу, чтобы ты не останавливался. Хочу, чтобы ты довел меня до оргазма.

Кэш рычит и начинает двигать пальцами быстрее, описывая маленькие круги; от каждого витка мое тело взмывает выше и выше.

— Ты хочешь, чтобы я довел тебя до оргазма? Ты так мощно кончишь, что не сможешь сказать ни слова, кроме моего имени, — выдавливает из себя Кэш сквозь сжатые зубы.

Вдруг он садится прямо, переворачивает меня на спину, а сам взгромождается сверху. Он берет одну мою ногу под коленкой и прижимает к своей груди. С силой входит в меня. Один раз, второй, и потом я взрываюсь.

Спазмы изламывают все тело, принося с собой каскады ощущений — волна за волной — такие, каких я еще не испытывала. Не могу открыть глаза. Не могу поймать дыхание. Не могу двигаться. Только слышу, как произношу имя Кэша. Снова, и снова, и снова.

Оливия распласталась на мне. Мы перевернулись, чтобы я ее не раздавил, вскоре после того, как отдышались. Уверен, по ее ощущениям, я вешу тонну. Она для меня — совсем другое дело. Если бы не исходящее от нее тепло, я бы вообще не замечал, что она здесь. Она легкая как перышко.

Оливия завела себе привычку — обводить пальчиком мою татуировку. Что делает и сейчас. Она вздыхает:

— Ты мне когда-нибудь расскажешь, что все это значит?

Голос довольный и удовлетворенный. Я это слышу. Она могла бы сейчас замурлыкать.

— Если ты хорошенько присмотришься, то увидишь все части истории по отдельности. — Обвожу пальцем каждую деталь по очереди, объясняя значение рисунка. — Это языки пламени, в котором сгорела лодка. И моя жизнь. Это крылья, они унесли от меня семью, которая у меня была. А вот это что-то вроде моей собственной версии символа инь-ян, который означает меня и моего брата-близнеца. А эти розы — для мамы. Да упокоится она с миром.

— А это что? — спрашивает Оливия, пробегая пальцем по надписи, которая вьется вокруг бицепса, ниже того места, откуда начинаются языки пламени. Теперь ее трудно разобрать, потому что пуля сорвала кожу.

— Раньше тут было написано: «Никогда не забывай».

— Из-за раны теперь ничего не разберешь.

Я закидываю руку за голову и смотрю на Оливию. Она поднимает на меня свои влажные глаза.

— Это ничего. Оно того стоило.

Оливия смыкает веки, как будто хочет отгородиться от болезненного воспоминания.

— Тебя могли убить, — тихо произносит она.

— Эй, — говорю я, дожидаясь, когда Оливия откроет глаза и посмотрит на меня. — Теперь ты знаешь, что я не просто молол языком, когда сказал, что готов ради тебя принять пулю. Оливия, я тебя люблю. Я бы с радостью получил пулю, или напоролся на нож, или ввязался в драку, или… да все что угодно, лишь бы ты была в безопасности. — (В зеленых глазах Оливии стоят слезы.) — Но тебе не нужно из-за этого плакать или расстраиваться.

— Я не расстраиваюсь, — говорит она дрожащим голосом. — Я, наоборот, очень счастлива слышать от тебя такие слова.

— Правда? — Я ухмыляюсь.

Пробегаю пальцами по ее боку, чтобы пощекотать, и замечаю, что она липкая.

— Как бы мне ни хотелось остаться с тобой здесь еще на несколько дней, полагаю, лучше нам спуститься, чтобы ты могла вымыться. А то ты вся измазана.

— Странно, чем бы это?

— Я не вполне уверен, но если ты на самом деле интересуешься, мы можем попытаться разобраться в этом вопросе: есть несколько сценариев, которые могли привести к тому, что ты стала такой… липкой.

— Обещаешь?

— Да, черт возьми, обещаю!

Я чмокаю Оливию в губы, шлепаю по попе, а потом помогаю ей отлепить свою грудь от моей. Что есть сил стараюсь не замечать, как напряглись ее соски от этой легкой стимуляции. Чувствую говорящее само за себя подергивание между ног — оно сообщает: «Не все части твоего организма спокойно относятся к этому». Однако следующие слова Оливии эффективно снимают эрекцию.

— Так как же быть с Нэшем и Мариссой?

— Не знаю. Меня это не заботит.

— Правда? Тебя не волнует, что происходит с твоим собственным близнецом?

Я пожимаю плечами:

— Не то чтобы я желал этому парню смерти или чего-нибудь плохого, но он совсем не похож на моего брата, каким я его помню.

— Может быть, вам обоим нужно время, чтобы познакомиться заново, узнать друг друга получше в мужчинах, которыми вы стали.

Я снова растерянно приподнимаю плечи:

— Может быть.

«Но я ничего не обещаю!»

Мы одеваемся, спускаемся по лестнице и проходим в квартиру. Когда я открываю дверь кабинета, меня ждет сюрприз: на диване сидит Марисса.

— Что ты здесь делаешь?

— Жду… Нэша. — Она запинается, произнося это имя, что подсказывает мне: Марисса все понимает. Ну, по крайней мере какую-то часть, не все в деталях.

— Он еще не вернулся? Должен был приехать следом за мной.

— Я его не видела. И Гевина тоже.

По загривку ползут мурашки, и от этого волоски сзади на шее становятся дыбом.

— Я позвоню и узнаю, где он, — говорю Мариссе, вынимая телефон.

«И добьюсь ответа, что, черт возьми, происходит».

Из списка недавно набранных номеров выбираю номер Нэша, жму на клавишу, жду гудков на другом конце линии. Когда они раздаются, слышу приглушенный звонок — он доносится из соседней комнаты. На секунду задумываюсь: может, это один из временных мобильников, которыми пользовались мы с Оливией.

«Возможно, это чертова Джинджер».

Слышу очередной гудок в трубке около уха и следом за ним — тихий звонок в соседней комнате.

Прихватив с собой телефон, возвращаюсь на жилую территорию. Опять слышу звонок, такое ощущение, что он идет из спальни. Иду в том направлении.

Заворачиваю за угол — и снова слышу перезвон. Теперь он звучит отчетливее. Внутри моей спальни — полный мрак, потому что тут нет окон, а следовательно, внутрь не проникают ни лунные лучи, ни свет уличных фонарей. Нажимаю выключатель — и вижу на своей постели окровавленное тело Нэша. Он без сознания.