Прошлым летом у меня появилось новое увлечение - мой друг инструктор-подводник Луиджи Ферраро, ставший знаменитым во время второй мировой войны, близ острова Понца познакомил меня с подводной охотой. Меня привлекло то, что это не только охота ради охоты. Оказалось, что под водной поверхностью приходится переживать массу приключений - это вскружило мне голову! Стоило лишь после некоторых приготовлений нырнуть под воду - и вот он, наш подводный мир, ждущий нас. В мгновение ока забыта житейская суета, все, что томило и мучило нас несколько минут назад. Мы всецело во власти тихих шорохов и поскрипываний, знакомых звуков, значение которых понятно только посвященным. - Куда ни кинешь взгляд, все радует - формы, краски, движение - вообще все...
После недолгой езды мы, наконец, находим на берегу местечко, которое кажется нам подходящим для подводной охоты. Нам не нужны переполненные купальщиками пляжи - мы ищем скалистый берег, где можем свободно и без помех заняться своим делом, не привлекая внимания любопытных диковинным снаряжением и гарпунами.
С большим трудом начинаем перетаскивать через скалы громоздкое и довольно тяжелое оборудование. Наконец работа окончена - мы у воды, чистой, теплой, почти температуры тела. Тем временем поднимается ветер. Море, совсем недавно почти зеркально гладкое, покрывается рябью.
Спартако уже отправился. Над поверхностью воды торчит только конец его длинного гарпуна и кусочек шнорхеля, отбрасывающий солнечные зайчики мне в глаза. Медленно скользит он по воде, почти не двигая ногами в ластах. Осторожные движения не создают ни шума, ни всплесков, которые могли бы вспугнуть рыбу. Наконец, одним движением он резко сгибается вперед, над водой мелькают скрещенные ласты. Это позволяет ему с помощью свободной руки и веса ласт мгновенно оказаться прямо над морским дном, лежащим в нескольких метрах под ним. В считанные секунды достигнув дна, он может в поисках добычи в полной тишине обследовать каждый камень и грот, подходящие для убежища.
Проходит довольно много времени, пока я, освоившись с непривычным еще оборудованием, могу начать медленно описывать охотничьи круги.
Пока, кроме крошечных любопытных рыбешек, постоянно сопровождающих нас во время охоты, я не вижу ничего достойного выстрела. Спартако тем временем вдруг выныривает с ликующим возгласом и показывает мне рыбу, накрепко засевшую на его гарпуне. Я поскорее устремляюсь туда, где ему улыбнулось охотничье счастье. Так же, как мои коллеги с удочками, я надеюсь, что мне больше повезет в том месте, где другому, более удачливому рыболову, только что удалось поймать рыбу. Но тщетно. Несмотря на все мое усердие, не появляется ничего достойного внимания, ничего, на что стоило бы тратить выстрел.
Наконец, я меняю место. Там, подальше, напротив оконечности бухты, где плоская скала, как вытянутая рука, выдвинулась в море, я хочу осмотреть новые охотничьи угодья. И действительно, не успеваю я проплыть одну-две сотни метров, как неожиданно впереди появляется осьминог, спешащий укрыться в спасительных скалах. Насколько я успеваю заметить, там он забился под плиту, выступающую в открытом море. Итак, начнем.
Теперь-то я уж покажу своему другу, который тем временем успел подстрелить уже третью рыбу, чему я научился под его мастерским руководством.
Я глубоко вдыхаю и ныряю с громким всплеском, стараясь добраться до подножия скалы, лежащего примерно в четырех метрах от водной поверхности. Однако когда я там оказываюсь, несмотря на все мои старания, я не могу обнаружить никаких следов "моего" осьминога. Как ни напрягаю глаза, ничего не видно.
С тяжелым сердцем всплываю, обнаружив свое присутствие под водой цепочкой пузырей выпущенного воздуха. Раздосадованный, тем не менее с облегчением, прямо ртом жадно глотаю свежий воздух. И опять я неподвижно застываю над местом, куда скрылся и где бесследно исчез мой "зверь". Наконец, пока я так смотрю и смотрю, я замечаю некий плоский предмет, который, плотно прижавшись к скале, движется вдоль нее в сторону моря.
Я уже много раз слышал о том, что каракатица, как никакое другое животное, может менять свое обличье, приспосабливаясь к окружающей среде. Однако я никогда этого сам не наблюдал и не мог себе представить, до какой степени эта способность развита. Кроме того что осьминог может мгновенно приобретать, полностью или частично, окраску окружающей среды, он способен, как истинный мастер маскировки, копировать даже различные ее формы - от круглых камней и мягко колышущегося мха до плоских скал и однотонного гладкого песка.
Но то, что я видел сейчас своими глазами, то, зачем я с величайшим изумлением наблюдал, не поддавалось никакому описанию. Мой головоногий приятель, маскируясь под скальную плиту, распластался так, что стал толщиной не более нескольких положенных друг на друга листков бумаги, и принял окраску, совершенно неотличимую от его окружения. Да, в то время как осьминог очень медленно переползает на место, окрашенное иначе, чем то, на котором он только что находился, он в считанные доли секунды, к тому же по частям, становится другого цвета. Размягченный воск не так незаметно перетекает с места на место, как этот полип ползет по скале прямо перед моим гарпуном.
Теперь я понял, что он замышляет. Он пытается вдоль скалы, все более отвесно уходящей вглубь, добраться до открытого моря и там закопаться в песчаное дно. Я ныряю уже множество раз. И каждый раз происходит одно и то же. Наверху я совершенно уверен в том, что безошибочно найду то место, где находится в данный момент моя предполагаемая добыча. Но когда, все с большими усилиями и на большей глубине, я затем настигаю его, я не могу различить животное, искусно замаскировавшееся на скале. Гарпун, готовый к выстрелу, напрасно зажат в руке. Мне так и не удается ни разу выстрелить.
Наконец должно же мне повезти. Я уже заметно устал от бесконечного ныряния, а мне еще приходится бороться с усилившимся ветром и порядком разгулявшимися волнами на поверхности. Полип тем временем добрался до конца скалы и совершенно закопался в песчаное дно у се подножия на глубине 8-9 м. К счастью, так же как и я на поверхности, он там, под слоем песка, тоже должен заботиться о дыхании. После некоторых поисков я обнаруживаю маленькое круглое отверстие и готовлюсь к последнему погружению. Глубоко перевожу дыхание и устремляюсь вниз. В первый раз я могу наконец приблизиться к тому месту, где он действительно находится, и поддеть его, как вилкой, без всякого выстрела на стрелу гарпуна через предательское дыхательное отверстие. Ура!
Наконец-то он извивается на моем гарпуне! Мой радостный крик перекрывает шум усилившегося прибоя, и Спартаке, повернувшись в мою сторону, одобрительно кивает, от души радуясь удаче. Осьминог продолжает изо всех сил извиваться на гарпуне, стараясь освободиться. Восемь щупальцев, которыми он время от времени хватается за меня, могут оказать ему в его скверном положении неоценимую помощь.
И действительно. Не успеваю я оглянуться, как он совершенно внезапно освобождается и удирает. Мои руки, протянутые ему вслед, хватают пустоту. Тем временем он, крепко поджав щупальца, пытается спастись бегством, одновременно выстреливая в мою сторону облачко своих "чернил". Быстро поднырнув под него, я ухитряюсь в последний момент схватиться за конец одного из его щупальцев и вытащить осьминога наверх. Теперь-то уж я больше не потеряю его ни при каких обстоятельствах: сжав обеими руками эту извивающуюся скользкую массу так, что она становится совсем плоской, я засовываю осьминога под мышку и зажимаю между локтем и гарпуном.
Сияя от счастья, направляюсь наконец к берегу. Однако злодей внезапно вцепляется в мой палец своим трехгранным клювом, похожим на клюв попугая, так, что я, испуганный и изумленный в равной степени, опять его выпускаю. Я безусловно раздосадован своей неудачей после стольких усилий. Однако меня радует, что это животное, так часто презираемое людьми, призвав на помощь всю свою ловкость и жизнестойкость, смогло вернуться в свою родную стихию.
