Для проверки ракеты перед пуском имелась соответствующая аппаратура, размещенная в нескольких шкафах. В специальном бронетранспортере были смонтированы пульты проверки и управления пуском. Для питания аппаратуры, а так же самой ракеты на стартовом столе применялся электроагрегат, работавший на бензине.
Вскоре стало ясно, что аппаратуру необходимо разместить компактно, либо на какой-нибудь платформе, либо еще лучше — на машине. Для этой цели выделили автомобиль «студебеккер», а задачу по расчету и размещению аппаратуры в кузове и кабине машины, предстояло решить Мажорову.
Он засел за чертежи, а когда расчеты были готовы, обратился к Леопольду за советом, где бы можно изготовить подобную машину. Тот привел Юрия к директору фабрики, на которой работал сам.
Пауль Феттер, как звали директора, маленький кругленький мужичок лет сорока пяти, судя по давно не стиранной рубашке и не чищенным ботинкам, холостяк. Он выслушал Юрия, посмотрел чертежи. Фабрика была небольшая, всего двадцать семь человек, и директор с удовольствием принял заказ.
Юрий и Пауль долго торговались и наконец сошлись на сумме в три тысячи оккупационных марок и одном колесе для машины «студебеккер». Финчасть бригады потребовала от Мажорова немало бумаг — оформленный договор, гарантийные обязательства, какие-то отчеты, расшифровку затрат, — словом, целую кипу документов.
Директор фабрики немало удивился этим требованиям. Он резонно спрашивал Юрия: «Зачем столько бумаг?! Мы сделаем кузов, вы его примете, заплатите деньги, я дам чек-квитанцию». Откровенно говоря, Мажорову было трудно ответить на вполне здравые рассуждения Пауля.
Поскольку Юрию приходилось осуществлять контроль за выполнением заказа, он часто приезжал на фабрику. Признаться, его многое удивляло, и в то же время разжигало в душе некоторую зависть. Он смотрел, как была организована работа у немцев, и лишь вздыхал украдкой: «Вот бы у нас так устроить…»
Немцы никуда не спешили, делали все обстоятельно, но быстро и весьма добротно. Начинали работу по звонку и заканчивали также. Звенел звонок на обеденный перерыв, и сразу все останавливались, снимали халаты, защитные очки, доставали сумки с едой и термосы с «эрзацкофе».
Даже дворник работал так же. По звонку он доставал фартук из шкафчика, брал метлу, совок и начинал свое дело. Во время перерыва — обедал. И опять брался за метлу. И так до конца рабочего дня. Зато на территории и в цехах было чисто. Такой дворник не мог трудиться по совместительству на двух-трех работах, как у нас.
Как-то Феттер сделал Юрию интересное предложение. Он полушутя-полусерьезно сказал: «Я вижу, вы больше инженер, чем офицер. Когда демобилизуетесь из армии, готов взять вас конструктором на свою фабрику».
Мажоров поблагодарил Пауля и также полушутя ответил, что, мол, на гражданке и на родине без дела не останется. И с гордостью добавил: «У нас в СССР безработных нет!» На что Фетер с грустью сказал: «Видать, и у нас в Германии скоро безработных не будет». И добавил, что знает, почему в Советском Союзе нет безработных. А потом рассказал весьма поучительную историю.
Оказалось, когда русские пришли в Зондерсхаузен, комендант майор Татьянченко приказал всю территорию комендатуры обнести высоким забором. Рабочие фабрики Феттера трудились четыре месяца и выполнили заказ. Забор был длиной восемьсот метров и получился красивым и дорогим. Его хорошо выкрасили. Так что все оказались при деле.
В мае этого года назначили нового коменданта. Он свою деятельность начал с того, что приказал забор разобрать. И опять у фабрики хватало работы. В конце рассказа директор улыбнулся: «Не знаю, что прикажет следующий комендант».
Знакомство с Паулем Феттером оказалось весьма полезным для Юрия. Заказ был успешно выполнен и аппаратура размещена в кузове автомашины.
Ракета Фау-2 заправлялась этиловым спиртом. В нее заливалось пять тонн. Спирт подкрашивался какой-то голубой жидкостью. Между собой офицеры звали его «голубой Дунай». Всех пугали, что жидкость эта ядовита. Право же, было очень обидно: иметь рядом море спирта и не иметь возможности «остограммиться». Вопрос вставал со всей остротой: как обезвредить «голубой Дунай» до питейного состояния.
Вышли на лабораторию спецпоезда. Химики долго изучали состав добавки и, наконец, дали заключение — спирт не отравлен, а только подкрашен, пить можно. С этого времени по вечерам, после окончания службы собирались офицеры посидеть за чарочкой «голубого Дуная». Вскоре и в стартовой команде образовалась такая группа. В нее вошли Плотников, Смирницкий, Киселев, Федоров, Балматиков, Мажоров, Дадин, Чаянов. Особенно близко сошелся Юрий с Николаем Смирницким.
Николай был человеком воспитанным, спокойным, никогда не ругался. Терпеть не мог, когда закуску в их офицерских посиделках выкладывали, как обычно, «на газетку», да еще порой и норовили не порезать, а наломать кусками. Он немедленно забирал продукты, доставал нож, аккуратно нарезал колбасу, хлеб, огурцы и выкладывал их на тарелку.
Юрий почти не пил, ему не нравился спирт, но он обожал компанию. Вскоре он познакомился с женой Смирницкого — Галиной. Они стали дружить семьями.
Мажоровы, по совету Смирницких, перебрались из Берке в Зондерсхаузен. Теперь они вместе проводили свободное время, гостили друг у друга, ходили на концерты симфонической музыки, которые устраивал в городском парке местный любительский оркестр.
В этот период в Москве было принято решение: немецких специалистов перевести для продолжения работ в Советский Союз. В Подлипках развернули большой научный центр, который возглавил будущий Генеральный конструктор Сергей Павлович Королев.
«В начале октября, — пишет в той же работе «Ракеты и люди» академик Борис Черток, — все основные руководители института «Нордхаузен» были собраны на закрытое совещание в кабинете Гайдукова. Здесь мы впервые увидели генерал-полковника Серова. О нем мы знали только то, что он заместитель Берии по контрразведке…
Серов, обращаясь ко всем нам, попросил подумать и составить списки с краткими характеристиками тех немецких специалистов, которые, по нашему мнению, могут принести пользу, работая в Союзе. По возможности лишних не брать. Эти списки передать Гайдукову.
Немецких специалистов, которых мы отберем, вывезут в Союз, независимо от их желания... Уже есть постановление на этот счет. От нас требуются только хорошо проверенные списки без ошибок. Операцию будут осуществлять специально подготовленные оперуполномоченные, каждому из которых придаются военная переводчица и солдаты в помощь для погрузки вещей. Немецким специалистам будет объявлено, что их вывозят для продолжения той же работы в Советский Союз по решению военного командования, ибо здесь работать небезопасно.
Мы разрешаем немцам брать с собой свои вещи, — сказал Серов, — даже мебель. С этим у нас небогато. Что касается членов семьи, то это их желание… От вас не требуется никаких действий, кроме прощального банкета. Напоите их, как следует — легче перенесут такую травму».
Как сказано, так и было сделано. Вечером 22 октября в ресторане «Япан» устроили банкет. Немцам можно пить сколько влезет, нашим, наоборот, стараться употреблять слегка. Собралось около двухсот человек. Разошлись в час ночи. А в четыре часа утра по улицам городка уже проехали первые «студебеккеры». Немцев будили, объясняли, что надо ехать в СССР. Особых эксцессов не было. Видимо, сыграли свою роль дисциплина и беспрекословное подчинение властям, воспитанные в немцах издревле.
Заминка произошла лишь с бывшим заместителем Вернера фон Брауна — Гельмутом Греттрупом, который теперь работал на нас. Его супруга отказывалась ехать в Союз без своих любимых коров. Гельмут не желал отправляться в путь без жены и детей. Пришлось прицепить к составу товарный вагон, загрузить туда коров, сено, и фрау Греттруп была обеспечена парным молоком даже в дороге.
После того как уехали немецкие специалисты, институт «Нордхаузен» перешел в режим ликвидации. В январе 1947 года сотрудники института прибыли в Москву. Офицерам бригады особого назначения тоже было объявлено, что они возвращаются на Родину.
