Работа с проводами была закончена. Что дальше? Ходить вокруг блока бесполезно. Настало время залезть в него. Для этого пора вскрыть донную крышку блока. А если она заминирована?

Осторожно сняли крышку. И взору «саперов» предстал большой диск желтоватого цвета. По сути, он занимал весь блок от верхней части до дна. Залит был каким-то прозрачным составом. Вот она, та самая взрывчатка, которой предстояло разнести в клочья все секреты «Пуэбло». Но включить этот смертельный ликвидатор побоялись сами же американцы.

Сфотографировав взрывчатку, Мажоров и Есиков собрали блок и попросили корейцев вынести его из комнаты, чтобы в последующем ликвидировать.

Все дни, которые Мажоров и его коллеги работали в спортзале, за ними неотступно наблюдали корейцы. Правда, наблюдение было ненавязчивым, но советские офицеры заметили, что их практически не оставляли одних.

Основная связь осуществлялась через переводчика — старшего лейтенанта. Он сносно говорил по-русски. Почти все время проводил у телефона, отвечая на чьи-то любопытные звонки. Видимо, ими немало интересовались.

Как-то Мажоров сказал старшему лейтенанту:

— Что вы будете делать с этой полуразбитой аппаратурой. Не лучше ли передать ее Советскому Союзу?

На следующий день офицер пришел с ответом. Он сказал, что аппаратуру они восстановят и с ее помощью будут бороться с заклятым врагом — американским империализмом. Было грустно это слышать.

Однако работы группы специалистов подходили к завершению. Все стали приводить в порядок свои записи. Мажоров проявил фотопленки, брака не было.

Перед отъездом корейцы устроили товарищеский ужин, пригласили советских офицеров. Накануне к Мажорову подошел переводчик и спросил с улыбкой: «Скажите, пожалуйста, вы любите женьшин». Сначала Юрий Николаевич опешил, кореец спрашивал «любит ли он женщин»? «Конечно, люблю», — ответил Мажоров.

Загадка была разгадана на ужине, оказывается, переводчик интересовался, любит ли он женьшень, но получилось у него, как «женщин». А речь шла о женьшеневой водке, которой корейцы потчевали своих советских гостей.

Документы, материалы и аппаратуру вновь отправили дипбагажом, а сами вылетели следом. Пролетая над Китаем, опять видели огромные безжизненные пространства, лишь изредка внизу появлялись населенные пункты.

Пересекли границу, и теперь внизу развернулась великолепная панорама Байкала. С высоты полета была видна его восточная и западная части. Яркое синее небо, заснеженные берега, и голубой лед озера. Красота удивительная!

По возвращении из командировки Мажоров на две недели засел за отчет. Его коллеги по «корейской» группе делали то же самое. Написали две большие папки текстового материала и оформили два альбома фотографий. Материал получился интересный и поучительный. Он был направлен в Главное разведывательное управление Генерального штаба.

Дальше произошли события, которые без натяжки можно назвать историческими. Ничего подобного не знала прежде наша военная разведка. Был сделан однозначный вывод: нам необходимы корабли, подобные «Пуэбло», обладающие высокими разведывательными возможностями.

А уже 1 декабря 1968 года вышло совместное постановление Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР о строительстве четырех кораблей радиоэлектронной разведки.

Через два года в рекордно короткие сроки был спущен на воду головной корабль этой серии под названием «Крым». Так что старания Мажорова и его команды не пропали даром.

Через месяц после возвращения из Северной Кореи Мажоров был назначен исполняющим обязанности директора института. Николай Емохонов убыл к новому месту службы в Комитет госбезопасности. Электронная разведка иностранных спецслужб в последнее время значительно активизировалась, и КГБ остро нуждался в технически образованных, компетентных специалистах.

Емохонова пригласили на должность заместителя начальника управления. Через год он уже стал начальником управления и генерал-майором.

«Служба Николая Павловича в КГБ, — вспоминал Мажоров, — шла весьма успешно. Он быстро завоевал авторитет. Через какое-то время выдвинулся на должность заместителя Председателя Комитета, потом — первого заместителя Юрия Андропова. Емохонов удостоился Ленинской премии, стал доктором технических наук. Во всяком случае, перед уходом в запас он имел звание генерала армии. А это говорит о многом».

Что ж, Юрию Николаевичу было не привыкать замещать директора. Обязанности руководителя он исполнял, когда на повышение в министерство перевели Петра Плешакова, теперь стал и.о. после ухода Николая Емохонова.

Вскоре из Главка поступила команда — подобрать кандидатуру на должность главного инженера института.

Видимо, предполагалось, что Мажоров станет директором института. Однако об этом не было сказано ни слова. Сложилась весьма щекотливая ситуация. Ему предстояло подобрать себе замену при полной неясности собственного будущего. Пришлось побеспокоить начальство, чтобы добиться ясности в этом вопросе. Ему передали, что министр Калмыков принял решение: Мажорову быть директором, и дело только в кандидатуре главного инженера.

И теперь, откровенно говоря, Юрию Николаевичу не очень-то хотелось в руководящее кресло. Но конъюнктура, как модно выражаться сегодня, сильно изменилась. Годы его «катили» к пятидесяти, и следовало определяться.

Он был полковником. Это означало, что служба его через три года могла благополучно завершиться. На посту же директора имелась возможность стать генералом и еще послужить, поработать, принести пользу Отечеству. Словом, решение было принято.

Теперь оставалось не ошибиться в выборе будущего главного инженера. Ведь это правая рука руководителя НИИ.

Перебрав фамилии сотрудников, взвесив все «за» и «против», он остановился на кандидатуре Александра Зиничева, которого знал еще с фронтовых лет. Однако представление на Зиничева было отклонено заместителем министра Петром Плешаковым. Петр Степанович по-прежнему внимательно и ревниво следил за всеми перемещениями в институте. Разумного объяснения этому не существовало, но факт оставался фактом. Дальше — больше. Мажоров последовательно предлагал на утверждение Плешакова еще четыре кандидатуры. Но все они также были отклонены. Юрий Николаевич сделал вывод: Плешаков ждет, когда ему назовут нужную кандидатуру. Но кто этот «нужный» человек, оставалось загадкой.

Однако время не стояло на месте. Несмотря на всю кадровую чехарду и неопределенность, институт должен был выполнять поставленные перед ним задачи. И он выполнял их.

Приближалось 25-летие института. 4 июля 1943 года Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял постановление «О мероприятиях по организации производства радиоэлектронной аппаратуры». В этом постановлении говорилось и о создании Всесоюзного научно-исследовательского института по радиолокации. Структурно он входил в наркомат электропромышленности. Директором стал Аксель Иванович Берг.

Интересно отметить, что тогда, в середине войны, когда не хватало самого необходимого, руководство страны установило размеры окладов, продпайки, ввело систему бронирования от призыва в армию для сотрудников института.

С тех пор прошла четверть века, и хотелось отметить эту праздничную дату, наградить сам институт, его работников. Мажоров обратился с ходатайством к министру Калмыкову о награждении ЦНИРТИ орденом Ленина.

Но все оказалось намного сложнее. В оборонном отделе ЦК Юрию Николаевичу доходчиво объяснили, что 25 лет — это не та дата, при которой награждают учреждение каким-либо орденом. А уж о высшей награде страны и говорить не приходится.

Однако Мажоров сдаваться не собирался. Он попытался партийным чиновникам объяснить, что тут случай особый, так как вся отрасль сравнительно молодая и насчитывает всего четверть века.

Ему отказали. Но разъяснения имели-таки положительные последствия. Действительно, в словах Мажорова был свой резон.