Отбросы мастера Хуннана напали на Риссентофт, как стадо баранов с крутого лестничного пролета.

Парень с больной ногой едва мог ходить к тому времени, как они добрались до реки, и они оставили его, больного и жалкого, на южном берегу. Остальные промокли насквозь во время брода, и у одного парня щит унесло течением. Они повернули в полуденном тумане, и уже становилось темно, когда, измученные, грохочущие и ворчащие, они наткнулись на деревню.

Хуннан треснул одного парня по голове, чтоб замолчал, а потом жестами разделил их, и отправил группами по пять человек бежать по улицам, или по крайней мере по застывшей грязи между лачугами.

– Держись ближе! – прошипел Бренд Рауку, который брел позади с болтающимся щитом, и выглядел еще более бледным и уставшим, чем раньше.

– Здесь пусто, – прорычал беззубый ветеран, и, похоже, он был прав. Бренд крался вдоль стены и вглядывался в раскрытую дверь. Вокруг никто не шевелился, если не считать собаки. За исключением вони нищеты – запаха, который был ему так знаком – это место было заброшенным.

– Должно быть они слышали, что мы идем, – пробормотал он.

Старик вскинул бровь.

– Думаешь?

– Здесь есть один! – раздался испуганный визг, Бренд перестал бежать и, подняв щит, прокрался вокруг угла плетеной лачуги.

В дверях дома стоял старик с поднятыми руками. Дом был не большим, и не красивым. Просто дом. Старику пришлось наклониться назад, его седые волосы были заплетены на ванстерский манер. Трое парней Хуннана стояли перед ним полукругом, подняв копья.

– Я не вооружен, – сказал он, поднимая руки еще выше. Они как будто бы тряслись, и Бренд не мог винить его за это. – Я не хочу сражаться.

– Многие не хотят, – сказал Хуннан, выходя перед парнями с обнаженным мечом. – Но иногда сражение все равно нас находит.

– У меня нет ничего, что вам нужно. – Старик нервно смотрел на то, как они собирались вокруг него. – Пожалуйста. Просто не хочу, чтобы мой дом сожгли. Я строил его со своей женой.

– Где она? – Спросил Хуннан.

Старик сглотнул, его покрытое седой щетиной горло дернулось.

– Умерла прошлой зимой.

– А что насчет тех, кто жил в Халлеби? Думаешь, они хотели, чтобы их дома сожгли?

– Я знаю народ в Халлеби. – Мужчина облизал губы. – Я ничего не мог с этим поделать.

– Но не был удивлен, услышав это, так ведь? – И Хуннан ударил его мечом. Клинок нанес старику огромную рану на руке, и он завизжал, пошатнулся, вцепился в косяк двери и упал.

– Ох, – сказал один из пацанов.

Хуннан, рыча, шагнул к нему и рубанул старика по затылку с таким звуком, как лопата разрубает землю. Тот перекатился, содрогаясь, его язык высунулся изо рта. Потом он замер, и кровь текла по каменной плите его крыльца, заполняя глубоко вырезанные руны богов, охранявших его дом.

Тех же богов, что охраняли дома в Торлби. Похоже, прямо сейчас они сюда не смотрели.

А Бренд смотрел, и его бросило в холод. Все случилось так быстро, что у него даже не было времени, чтобы это остановить. Не было даже времени чтобы подумать, хочет ли он это остановить. Просто случилось, и все они лишь стояли и смотрели.

– Рассредоточиться, – сказал Хуннан. – Обыщите дома, а потом сожгите. Сжечь все. – Лысый старик покачал головой, Бренд почувствовал тошноту, но все они делали то, что им приказали.

– Я останусь здесь, – сказал Раук, бросив щит и сев на него.

Бренд открыл плечом ближайшую дверь и замер. Низкая комната, во многом похожая на ту, которую они делили с Рин, и у очага стояла женщина. Тощая женщина в грязной одежде, на пару лет старше Бренда. Она стояла, держась одной рукой за стену, и глядела на него, тяжело дыша. Он решил, что она до смерти напугана.

– Ты в порядке? – крикнул Сордаф снаружи.

– Ага, – сказал Бренд.

– Ну, черт возьми! – Толстяк ухмыльнулся, просунув голову под низким косяком двери. – Вижу, тут не совсем пусто. – Он размотал веревку, отрезал своим ножом и протянул Бренду. – Думаю, за нее дадут достойную цену, везучий ты ублюдок.

– Ага, – сказал Бренд.

Сордаф шел, качая головой.

– Война это всего лишь чертова удача, клянусь…

Женщина не говорила, как и Бренд. Он завязал веревку на ее шее, не слишком туго, не слишком свободно, и она почти даже не вздрогнула. Он завязал другой конец на своем запястье, и все это время чувствовал себя странно и онемело. Воины в песнях делали именно это, так ведь? Брали рабов? Такое дело для Бренда было не очень-то похоже на «хорошее». Совсем не похоже. Но если бы он ее не взял, то это сделал бы кто-то из остальных. Именно так поступали воины.

Снаружи все уже поджигали дома. Увидев мертвого старика, женщина издала что-то вроде стона. И еще один, когда занялась солома на крыше ее лачуги. Бренд не знал, что ей сказать, или кому угодно еще, и он привык молчать, так что ничего и не сказал. У одного из парней слезы чертили полоски на лице, когда он подносил свой факел к домам, но все равно он его подносил. Вскоре воздух наполнился запахом гари, дерево хлопало и трещало под распространяющимся огнем, пылающая солома взлетала высоко во мрак.

– И в чем смысл этого? – пробормотал Бренд.

Но Раук лишь потер свое плечо.

– Один раб. – Сордаф сплюнул с отвращением. – И несколько колбас. Не велика добыча.

– Мы пришли не за добычей, – сказал мастер Хуннан, нахмурившись сильнее. – Мы пришли, чтобы делать хорошее.

И Бренд стоял, держа веревку, завязанную на шее женщины, и смотрел, как горит деревня.

Они в тишине ели черствый хлеб, в тишине вытягивались на холодной земле. Они все еще были в Ванстерланде и не могли позволить себе разводить костер. Каждый человек был погружен в свои мысли, каждый был незнакомцем во мраке для другого.

Бренд дождался слабого проблеска рассвета, когда наверху в черных тучах появились первые серые трещины. Все равно он не спал. Все думал о том старике. И о плачущем мальчике, который поджигал солому. Продолжал слушать дыхание женщины, которая теперь была его рабыней, его собственностью, потому что он надел ей на шею веревку и сжег ее дом.

– Вставай, – прошипел Бренд, и медленно встал. Он не видел ее лица, но ее плечи резко поникли, словно больше ничего было не важно.

Сордаф был на страже, он дул на свои толстые пальцы, тер их друг о дружку, и снова дул.

– Мы немного прогуляемся, – сказал Бренд, кивая в сторону леска неподалеку.

Сордаф ухмыльнулся.

– Сложно тебя винить за это. Прохладная ночка.

Бренд повернулся к нему спиной и пошел, натягивая веревку и чувствуя, что женщина шаркает следом. Они шли под деревьями и через подлесок, ни слова не говоря. Под сапогами Бренда хрустели веточки, и наконец лагерь остался далеко позади. Где-то ухнула сова, он втащил женщину в кусты, подождал, но никого не было.

Он не был уверен, сколько времени понадобилось им, чтобы добраться до дальней стороны леска, но Мать Солнце была серым пятном на востоке, когда они вышли из-под деревьев. Он достал кинжал, который Рин сделала для него, и осторожно перерезал веревку на шее женщины.

– Давай, иди, – сказал он. Она стояла и смотрела. Он махнул рукой. – Иди.

Она сделала шаг, посмотрела назад, потом шагнула еще раз, словно ожидала какой-то ловушки. Он стоял спокойно.

– Спасибо, – прошептала она.

Бренд поморщился.

– Я не заслуживаю благодарностей. Просто иди.

Она быстро пустилась наутек. Он смотрел, как она убегает в ту сторону, откуда они пришли, по мокрой траве, с небольшого холма. Когда Мать Солнце взобралась выше, он увидел вдали Риссентофт. Черное пятно на земле, все еще дымящееся.

Он подумал, что перед войной эта деревня, должно быть, выглядела очень похоже на Халлеби.

И теперь тоже.

Придворные короля остановились под брызгами дождя, лившего над лагерем. Тысячи огней расползались под темнеющим небом, точки факелов сочились в долину – собирались воины Гетланда. Колючка спрыгнула и предложила руку королеве. Не то чтобы Лаитлин нуждалась в помощи – она была в два раза лучшей наездницей, чем Колючка. Но Колючка отчаянно хотела быть полезной.