Она шагала на свою встречу с Ломателем Мечей.

– Я ждал тебя, – сказал Гром-гил-Горм своим распевным голосом.

Он сидел на стуле, и его беловолосые мече- и щитоносец стояли, преклонив колени, у него по бокам. Один из них улыбался Колючке, другой смотрел сердито, словно и сам бы с ней сразился. Позади них вдоль восточного края квадрата выстроились двадцать ближайших воинов Горма. Мать Исриун сердито смотрела из середины, ветер взлохматил ее волосы вокруг сухопарого лица. Сестра Скаер угрюмо стояла возле нее. За ними были еще сотни бойцов, черные очертания виднелись по всей вершине гребня, и Мать Солнце ярко светила, поднявшись за Зубом Амона.

– Решила дать тебе еще немного времени пожить. – Колючка приняла свой самый храбрый вид, выходя между королевой Лаитлин и Отцом Ярви. Выходя перед двадцатью лучшими воинами Гетланда на этот маленький участок скошенной травы. Квадрат, как раз такой, как множество тех, на которых она тренировалась – восемь шагов по каждой стороне, и в каждый угол в землю воткнуто копье.

Квадрат, на котором она или Гром-гил-Горм умрут.

– Для меня это не подарок. – Ломатель Мечей пожал своими огромными плечами, и его тяжелая кольчуга, с выкованными зигзагообразными полосами золота, издала железный шелест. – Время тянется долго, когда Последняя Дверь так близко.

– Возможно, к тебе она ближе, чем ко мне.

– Возможно. – Он задумчиво поиграл одним из наверший на своей цепи. – Ты ведь Колючка Бату, так?

– Да.

– Та, о которой поют песни?

– Да.

– Та, которая спасла императрицу Юга?

– Да.

– И та, которая завоевала у нее бесценную реликвию. – Горм глянул на эльфийский браслет, сияющий красным, как горящий уголь, на Колючкином запястье, и поднял свои брови. – Я принимал эти песни за ложь.

Она пожала плечами.

– Некоторые из них и есть ложь.

– Какой бы грандиозной ни была правда, для скальдов ее недостаточно, а? – Горм взял свой щит у улыбающегося парня. Мощная штука, окрашенная в черный цвет, с кромкой, зазубренной и помятой сотней старых ударов. Дары от многих мужчин, которых он убил в таких квадратах, как этот. – Думаю, мы встречались раньше.

– В Скекенхаусе. Ты стоял на коленях перед Верховным Королем.

Его щека слегка дернулась от недовольства.

– Все мы должны преклонять колени перед кем-то. Я должен был узнать тебя раньше, но ты изменилась.

– Да.

– Ты дочь Сторна Хедланда.

– Да.

– Это был славный поединок. – Хмурый парень подал Горму меч, он сжал огромные пальцы на рукояти и вынул его из ножен. Чудовищный клинок, Колючке понадобились бы обе руки, чтобы взмахнуть им, но он нес его легко, как ивовый прутик. – Будем надеяться, что из нашего получится такая же веселая песня.

– Не рассчитывай на тот же исход, – сказала Колючка, глядя, как Мать Солнце отражается на его стали. За ним был охват, сила, доспехи, но он был отягчен всем этим металлом, так что за ней будет скорость. Она продержится дольше. Еще неизвестно, чью руку поднимут в конце поединка разумов.

– Я сражался в двух десятках поединков, уложил в курганы два десятка храбрых мужчин, и понял одно. Никогда не рассчитывай на исход. – Глаза Горма смотрели на ее одежду, ее оружие, оценивали ее, как она оценивала его. Она раздумывала, какие сильные стороны он видит. Какие слабости. – Впрочем, я еще никогда не сражался с женщиной.

– И больше уже не сразишься. Это твой последний бой. – Она выпятила подбородок. – Дыхание Матери Войны не будет щитом против меня.

Она надеялась на злость, надеялась увидеть какой-то знак, что его можно насмешками склонить к спешке, но король Ванстерланда лишь слегка грустно улыбнулся.

– А, самонадеянность молодых. Было предсказано, что ни один мужчина не сможет меня убить. – И он встал, его огромная тень вытянулась к ней по скошенной траве, настоящий гигант, шагнувший сюда из песен. – И ты не сможешь.

– Мать Война, пусть она выживет, – беззвучно шептал Бренд, сжав кулаки до боли. – Мать Война, пусть она выживет…

Зловещая тишина опустилась на долину, когда бойцы заняли свои места. Лишь шелест ветра в траве, высокий резкий крик птицы в железном небе, тихий звон военного снаряжения, когда тот или иной человек нервно двигался. Мать Исриун вышла в пустое место между двумя чемпионами.

– Вы готовы убивать? Вы готовы умереть? – Она подняла руку, в ее пальцах был белый завиток гусиного пуха. – Вы готовы встретить правосудие Единого Бога?

Горм стоял прямо, огромный как гора, перед ним его широкий щит, и длинный меч позади.

– Мать Война будет моей судьей, – прорычал он.

Колючка низко пригнулась, сжала зубы в злобной ухмылке, напряглась, как натянутый лук.

– Да кто угодно. – Она повернула голову и сплюнула. – Я готова.

– Тогда начинайте! – крикнула Мать Исриун, уронила перо и побежала назад со скошенной травы в ряды воинов.

Перо падало вниз, медленно, медленно, и каждый взгляд с обеих сторон был прикован к нему. Его подхватил вихрь, вертел и крутил. Оно падало вниз, и вниз, и каждый на обеих сторонах затаил дыхание.

– Мать Война, пусть она выживет, Мать Война, пусть она выживет…

В миг, когда тот клочок пуха коснулся скошенной травы, Колючка прыгнула. Она не забыла уроков Скифр. Они были в ее плоти. Всегда атакуй. Бей первой. Бей последней.

Один шаг, и ветер ринулся на нее. Горм стоял неподвижно, наблюдая. Два шага, и она втоптала перо в грязь под своим каблуком. Он все еще стоял, замерев. Три шага, и она оказалась перед ним, крича, высоко взмахнув топором Скифр, низко опустив меч, выкованный из костей ее отца. Теперь он двигался, двигался, чтобы встретить ее, и ее клинок обрушился на его, а топор выбил щепки из его щита.

В этот миг она поняла, что никогда еще не сражалась с таким сильным человеком. Она привыкла, что щит поддается, когда она бьет по нему, привыкла сотрясать человека тяжестью своих ударов. Но бить по щиту Горма было все равно, что бить по глубоко укоренившемуся дубу. Удар по его мечу потряс ее от ладони до кончика носа, и заставил застучать сжатые зубы.

Впрочем, Колючка никогда не была из тех, кто лишается силы духа от первой неудачи.

Горм опрометчиво выставил левый сапог вперед, и она низко нагнулась, пытаясь подцепить топором и свалить его. Он ловко шагнул назад всей своей громадной массой, и она услышала, как он заворчал, почувствовала, как приближается огромный меч, хлестнувший по ней, как хвост скорпиона. Она лишь качнулась под ним, когда он пролетел мимо под ужасным углом, удар, который раскалывал щиты, раскалывал шлемы, головы, и ветер от него холодил ее лицо.

Она изогнулась, в надежде, что он раскроется от такого удара, но он не раскрылся. Горм держал этот чудовищный клинок так же аккуратно, как, наверное, ее мать держала иголку. Ни ярости, ни безумия, все под контролем. Его глаза оставались спокойными. Дверь его щита ничуть не приоткрылась.

Она решила, что этот первый обмен затянулся, и отскочила назад в свободное место, чтобы подождать очередного шанса. Подождать, пока он откроется сильнее.

Медленно, тщательно, Ломатель Мечей сделал один шаг к центру квадрата, ставя на дерн свой огромный левый сапог.

– Да! – прошипел Ральф, когда Колючка нырнула, начиная шквал ударов. – Да! – Клинки загрохотали, оставив шрамы на щите Горма, и Бренд сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

Он задохнулся, когда Колючка прокатилась под сияющей аркой меча Горма, поднялась, рыча, чтобы ударить по его щиту, презрительно отбила сильнейший укол и отскочила назад из пределов его досягаемости, используя всю ширину квадрата. Она начала атаку пьяной танцующей походкой, оружие качалось, как делала Скифр, и Горм изучал ее поверх кромки своего щита, пытаясь отыскать систему в хаосе.

– Он осторожен, – прошипела королева Лаитлин.