– На нем нет доспехов его пророчества, – пробормотал Отец Ярви. – Он ее боится.

Король Ванстерланда сделал еще один медленный шаг, снова втыкая сапог в землю, словно закладывал краеугольный камень зала героев. Он был самим спокойствием, а Колючка была самим движением.

– Как Мать Море против Отца Земли, – прошелестел Ральф.

– Мать Море всегда побеждает в битве, – сказала Лаитлин.

– Если у нее есть время, – сказал Отец Ярви.

Бренд поморщился, не в силах смотреть, не в силах отвернуться.

– Мать Война, пусть она выживет…

Щит Горма бы тверд, как ворота цитадели. Колючка не смогла бы пробить его, даже будь у нее таран и двадцать сильных мужиков. И идти вокруг вряд ли будет легче. Она никогда не видела, чтобы щит держали так умно. Он быстро двигал им, и еще быстрее двигался за ним, но он держал его высоко. С каждым шагом, что он делал, его огромный левый сапог высовывался слишком далеко вперед, и под нижней кромкой показывалось неблагоразумно большая часть ноги. Каждый раз, как она это видела, это все больше казалось ей слабостью.

Заманчиво. Так заманчиво.

Быть может, слишком заманчиво?

Лишь глупец будет думать, что у такого прославленного воина не будет никаких уловок, а Колючка не была дурой. Будь быстрее, жестче, умнее, как всегда говорила Скифр. У нее были свои уловки.

Она скосила глаза на этот сапог, облизнула губы, словно смотрела, как приносят мясо, достаточно долго, чтобы убедиться, что он видел, как она смотрит, а потом двинулась. Его меч вылетел, но она была готова, скользнула вокруг него, топор Скифр хлестнул вдоль, но на высоте плеча, а не внизу, где он его ожидал. Она увидела, как расширились его глаза. Он качнулся назад, дергая щит вверх, отбил топор кромкой, но зазубренный клинок все равно ударился в его плечо, и кольца кольчуги полетели, как пыль от выбиваемого ковра.

Она ожидала, что он отпрянет назад, может даже упадет, но он смахнул ее топор, словно это было грубое слово, и надавил вперед, слишком близко для своего меча, или ее. Кромка его щита попала ей в рот, она споткнулась и зашаталась. Ни боли, ни сомнений, ни головокружения. Потрясение от удара лишь сделало ее сильнее. Она услышала рык Горма, увидела, как Мать Солнце отразилась на стали и отшатнулась назад, а его клинок просвистел мимо.

Этот обмен она тоже сочла слишком затянувшимся, но теперь они оба были задеты.

Кровь на его кольчуге. Кровь на кромке его щита. Кровь на ее топоре. Кровь у нее во рту. Она сжала зубы, глядя на него, издала воинственный рык и сплюнула красным на траву между ними. 

Вид крови внезапно вернул собравшихся воинов к жизни, как свору собак, и шум стал таким оглушительным, что громче не было бы, даже если б шла битва.

С гребня напротив ванстеры визжали молитвы и кричали проклятия, с гребня позади гетландцы орали что-то бесполезно-подбадривающее, давали бесцельные советы. Они стучали топорами по щитам, мечами по шлемам, и создавали грохот настолько страстный и яростный, что он мог бы разбудить мертвецов в курганах, мог бы пробудить богов от их дремы.

Больше всего на свете люди любят смотреть, как другие люди встречают Смерть. Это напоминает им, что они еще живы.

На той стороне квадрата, среди рычащих, выкрикивающих ванстеров, Бренд видел Мать Исриун, багровую от ярости. И Мать Скаер рядом с ней, которая смотрела на состязание, спокойно прищурив глаза.

Горм широко взмахнул сверху, и Колючка отпрянула, его меч промахнулся мимо нее на ширину ладони, и разрезал громадную рану в земле, фонтан травы и почвы взметнулся вверх. Бренд укусил себя за палец, болезненно сильно. Если всего лишь один такой удар попадет по ней, то тяжелая сталь сможет разрезать ее ровно напополам. Казалось, что уже прошел целый день с тех пор, как началось сражение, а он за все это время еще ни разу не вздохнул.

– Мать война, пусть она выживет…

Колючка с важным видом шла по квадрату. Это была ее трава. Она владела ей. Королева грязи. Она едва слышала кричащих воинов наверху, едва видела Лаитлин, или Исриун, или Ярви, или даже Бренда. Мир сжался до нее и Ломателя Мечей, и до нескольких коротких шагов короткой травы между ними, и ей начинало нравиться то, что она видела.

Горм дышал тяжело, пот лил по его наморщенному лбу. Все это снаряжение было тяжелым, но она и не надеялась, что это случится так быстро. Его щит начал провисать. Она едва не рассмеялась. Она могла заниматься этим часами. Она занималась этим часами, днями, неделями, на пути по Священной и Запретной и обратно.

Она бросилась вперед, высоко нацеливая свой меч. Слишком высоко, так что он смог бы нырнуть под ним. Он и нырнул, но в точности как она и планировала, его щит наклонился вперед. Было легко шагнуть вокруг, подцепить верхнюю кромку бородкой топора Скифр, помеченной буквами на пяти языках. Она собиралась потащить его вниз, оставить его открытым, может быть даже вырвать его из его руки, но недооценила его. Он взревел, рванул щит вверх, вырвав топор из ее руки и отправив его крутиться высоко в воздухе.

Впрочем, от этого его тело на миг осталось незащищенным, и Колючка никогда не была из тех, кто медлит. Ее меч прошипел под его щитом и ударил его в бок. Достаточно сильно, чтобы немного согнуть его, чтобы заставить споткнуться. Достаточно сильно, чтобы пробить кольчугу и найти под нею плоть.

Не достаточно сильно, чтобы его остановить.

Он зарычал, махнул, заставив ее отшатнуться, уколол и заставил ее отскочить назад, снова рубанул, еще сильнее, сталь зашипела в воздухе, но она уже пятилась, бдительно, идя по кругу.

Когда он повернулся к ней, она увидела неровный разрыв его кольчуги, звенья болтались, блестела кровь. Она видела, как он защищал этот бок, когда принял свою позу, и начала улыбаться, заполнив пустую левую руку самым длинным кинжалом.

Быть может, она лишилась топора, но этот раунд был за ней.

Теперь Колючка была одной из них. Теперь она пролила кровь Гром-гил-Горма, и мастер Хуннан выбросил вверх кулак, одобрительно рыча. Воины, которые раньше презрительно смотрели на нее, теперь оглушительно грохотали, восхищаясь ее искусством.

Несомненно те, у кого был дар, уже слагали песни о ее триумфе. Они попробовали победу на вкус, но Бренд чувствовал только страх. Его сердце бухало так же громко, как молот Рин. Он дергался и задыхался с каждым движением в квадрате. Он никогда не ощущал себя таким беспомощным. Он не мог делать хорошее. Не мог делать плохое. Он не мог делать ничего.

Колючка бросилась вперед, низко опустив меч, так быстро, что Бренд с трудом мог за ней уследить. Горм выбросил щит, чтобы отбить меч, но она уже рубила поверх щита своим кинжалом. Горм отдернул голову назад, отступил на шаг, с красной полоской на щеке, на носу, под глазом.

Теперь ее охватило боевое веселье. Или это было варево Отца Ярви.

Дыхание рвалось в ее груди, она плясала на ветру. Кровь была сладка у нее во рту, ее кожа горела. Она улыбалась, улыбалась так широко, что казалось, ее покрытые шрамами щеки могут разорваться.

Порез под глазом Горма сочился, полоски крови текли по его лицу, из его порезанного носа, в его бороду.

Он уставал, он был ранен, он становился неосторожным. Она довела его до грани, и он знал это. Она видела страх в его глазах. Видела сомнение, которое все разрасталось.

Его щит поднялся даже выше, чтобы уберечь раненное лицо. Он весь обмяк, тяжелый меч поник в его хватке. Та левая нога все еще выдавалась вперед, вся незащищенная, колено качалось.

Быть может в начале это была уловка, но какая уловка могла теперь ее остановить? Она дышала огнем и плевала молниями. Она была бурей, всегда в движении. Она была Матерью Войной во плоти.

– Твоя смерть идет! – закричала она ему, и едва слышала свои слова в этом шуме.