— Тебе учиться надо!

— Мать не отпустит.

Странно было стоять так и говорить, даже неловко. Нина не знала, что дальше делать, приехать-то она приехала, но тот момент близости между ней и Ромой оказался мимолетным, он прошел, и чтобы вернуть это, она должна была сама… но как? Что сказать?

Роман тоже хмурился. Нина вздохнула, что уж теперь, может, и не правильно все?

— Устала я… жарко очень было в машине, помыться у тебя можно?

— Конечно, вода тут неограниченно. И с галереи вход во второй номер, там своя ванная и удобства, но кухня пока одна, что у меня. Вы проходите туда…

Вот оно что! Нина улыбнулась, дурачок какой! Подошла к нему, взяла за руки:

— Рома… я конечно пойду в тот номер, только… я не для того сюда приехала, чтобы одна жить, понимаешь? И ты меня не для того привез.

Она прикрыла глаза и не думая ни о чем, не раскаиваясь, ждала, когда он поцелует её снова. Он поцеловал, прижался, обнял тесно. Нина запустила пальцы в густые волосы Романа, отвечала его губам.

В душе они мылись вместе, и все горячей целовались, и касались друг друга. Роман ничего не знал о любви, Нина смеялась его неловкости и помогала понять и свои, и его желания.

И был вечер, и была ночь…

Проснулась она от яркого света, луна стояла высоко, освещала Рому, он спал рядом с Ниной в смятой постели, красивый и беззащитный. Она выбралась тихонько, чтобы не разбудить его, вышла на галерею и увидела чудо! Небо в россыпи звезд, светлая полоса Млечного Пути, полная луна, слева более темные очертания гор, а справа внизу что-то живое, блестящее. Нина даже не поняла сразу, что это освещенное луной море.

А цикады звенели и здесь, непрерывно, оглушительно, но теперь это была песня звездной радости, покоя и счастья.

Роман подошел сзади, обнял Нину за плечи, прильнул к ней, целуя затылок, шею. Шептал:

— Ты чего ушла? Все хорошо?

— Да, Ромочка, так хорошо! А можно к морю?

— Сейчас?

— Что, далеко?

— Пешком — да, но я могу отвезти тебя, тут у нас есть прогулочный «горный козел», он без верха, страшный, тарахтит, но катается хорошо.

— А ты водить умеешь?

— Да, меня Степан давно научил.

— Хочу! Отвези меня! Я оденусь… — она повернулась к нему, обняла. — Там купаться можно?

— Да, там бухта.

Они не говорили о будущем, в звенящем цикадами звездном мире для них было только «сейчас».

Нина не задавала вопросов, не копалась в себе, да и бесполезно было бы — все равно не понять.

А солнце поднималось над степью все выше, тени становились короче, вот уже и исчезли. Полдень…

Роман закончил набросок, хотел убрать в папку, но Нина попросила:

— Покажи, — и удивилась, когда увидала. — Странно ты меня рисуешь…и я, и не я. А тут и одежда другая, и лошадь вон рядом, — она оглянулась. — Где ты лошадку увидел?

— Увидел, — серьезно отвечал он, — и тебя увидел. Так…

— Почему?

Роман не ответил на вопрос, вместо этого сказал:

— Это древняя земля, она все помнит. В степи еще и теперь стоят каменные бабы. А вот там гора, видишь? — Роман указал рукой на очертания хребта, боле пологий склон был самым ближним, а дальше, одна из-за другой поднимались вершины. Они не были снежными, оголенные скалы серые, светло-серые, голубоватые. Нина смотрела из-под руки, а Роман продолжал: — Там, в горах, жили древние люди кимвры. О них никто ничего толком не знает, они кочевали по степи, пасли скот, то ли не было у них городов, то ли не осталось, экскурсоводы рассказывают, один город нашли. Тебе надо поехать на экскурсию, есть интересные, на Карадаг.

— Я не хочу, — отрицательно качнула головой Нина, — ехать куда-то, опять среди людей — устала. А здесь хорошо…

Она легла навзничь, выжженная солнцем трава сухо шелестела, была легкой, теплой, щекотала плечи. Нина раскинула руки и лежала так, глядя в небо. Синь без единого облачка, но от яркого солнца кажется белесоватой.

— Ай, я вижу-вижу его, вон трепыхается, — показала она на жаворонка.

— Жаль, что ты не приехала раньше, весной.

— Почему?

— Степь цветет и горные склоны, ты бы увидела маки, тюльпаны, а сейчас выгорело все, одна полынь осталась.

— Мне нравится и сейчас! — Нина захватила руками траву, потом раскрыла ладони, прижала к земле, — горячая… хорошо! Идешь, и сквозь подошвы тепло. У нас летом не бывает так жарко, трава влажная, а земля обычно сырая, прохладная.

Они молчали о главном, но сказать все равно пришлось бы. Нина жалела Романа, хотела остановить его, когда он первый заговорил о том, что произошло между ними, но не стала. Поняла — так надо.

— Я знаю, ты уедешь, — без всякой связи с предыдущим начал он, — все уезжают, но ведь ты не такая, как они?

— Кто они?

— Женщины… другие женщины, многие приезжают сюда за этим, не только загорать и купаться.

Нина резко приподнялась, села, обхватила колени руками. Она не смотрела на Романа, а куда-то мимо него, вдаль.

— За "этим"? Ты называешь так то, что было вчера ночью дома и на берегу, то, что сейчас? В этой горячей траве? Да…я уеду… разве может у нас с тобой получиться иначе?

— Не сердись! Я не так спросил!

Роман смотрел на нее все также открыто, глаз не опускал. Он безмолвно спрашивал и находил ответ. В серых глазах Нины не было обиды или сожаления, только легкая грусть и тихая улыбка — взрослая, спокойная, мудрая.

И Роман улыбнулся в ответ, взял Нину за руку, пальцы их сплелись.

— Я не для того сказал, чтобы осудить, — продолжал он, — ты другая. — Он помедлил, отвел глаза и все-таки закончил: — Ведь ты не одна должна была приехать. Правда?

— Правда.

Не было никакого смысла лгать ему. Нина вспомнила путь на юг, душный, вонючий плацкарт, свою потерянность. И так ей захотелось домой, к Сергею, не важно, кто из них на кого обиделся, кто молчит, а кто заговорит первым…

— Хорошо, что это ты, а не кто-то из них… ты другая, — повторил Роман. Он все не отпускал её руку, но Нина высвободилась сама, передернула плечами, отвернулась.

— Ну что ты заладил "другая, другая", а может, именно такая, как все? Вот, сейчас с тобой, а завтра вернусь в Питер и там у меня друг, вернее — жених, мы уже и заявление в ЗАГС подали, а я его с тобой тут обманываю. Но когда вернусь, ему ничего про тебя не расскажу, тоже стану обманывать. Мы с тобой пока я здесь, а потом — ничего не будет, я точно знаю, но все же сейчас с тобой. Это хорошо разве?

— Для меня хорошо, — Роман и внимания не обратил на отчаянную вспышку раздражения, развернул Нину за плечи, заглянул в глаза, — и для тебя тоже хорошо. Так надо было, чтобы мы были вместе и сейчас еще вместе… но не как эти…

Нина засмеялась, обняла его.

— Те, эти — дурачок ты! Мне с тобой хорошо! И теперь я точно знаю, что буду делать, когда вернусь… — она прижалась к его груди, слышала, как бьется сердце, такая близость была между ней и Романом сейчас. — Я поссорилась с человеком, которого люблю, уехала по-глупому из упрямства. А он меня тоже любит, только ничего мы не поняли в этой нашей любви. Здесь, с тобой, я поняла больше, вот вернусь в Питер — расскажу ему. Нет, не про нас, — она теснее обхватила Романа, — про нас, Ромочка, не буду. И не потому, что боюсь признаться, но все это, — Нина отстранилась, обвела рукой и глазами степь, цепь гор на горизонте, небо, — это только наше… Нет, больше твое, а я так, случайно. Но это все для тебя и пусть останется твоим. Я никому, никогда не расскажу! Моим это тоже останется, вот здесь, — Нина взяла его руку и ладонью прижала к своей груди, там, где сердце. Потом притянула на грудь и русую голову Романа. — Не будет так, что я уеду и забуду — ты знай!

Она снова легла в траву, увлекая за собой и его.

— Жара поднимается, — заговорил он у ее губ, — нельзя спать на солнце. Поедем домой, переждем зной, потом в бухту пойдем купаться, как вчера, хочешь? Ты сколько еще дней пробудешь?