Он пробрался вниз сквозь кусты, спрыгнул на камни. Нина протягивала ему платок с абрикосами.

— Попробуй! Ой, рукав сильно порвал и поцарапался. Вот я… Придумала тоже, на рынке бы купили.

— Ну что ты, с дерева совсем по-другому, вкуснее, — он не отводя взгляда смотрел на нее, а густая зелень все шелестела над ними, дышала не влажностью, а особым южным ароматом.

— Попробуй, — повторила Нина, выбрала один, самый спелый, вытащила и отбросила косточку, поднесла плод к губам Сергея, он наклонился взял губами, одновременно поцелуем коснулся её пальцев. Желание вспыхнуло в обоих. Но Сергей не спешил, он насладился вкусом солнечного абрикоса и только тогда притянул Нину к себе.

— Сережа…

— Да…

Он уже с трудом дышал, мысли путались, никогда не хотел он её так сильно и горячо.

И никогда не было это у них вот так, на улице, в неподходящем месте, днем… Нина не понимала, что случилось с ним за те дни, пока они не виделись, или за то короткое время, что он здесь?

— Сережа…что ты делаешь…нельзя же…

— Почему нельзя… я хочу тебя очень, помру, если сейчас не сделаем это…Нинуша… — дальше стон в ее губы и нетерпеливые ласковые руки Сергея на её бедрах.

Никогда, никогда, никогда не говорил он вот так, откровенно и не прикасался так! Нина стояла покорная, льнула к нему, обнимала одной рукой, а в другой все держала узелок. Все в ней дрожало натянутой струной, мысли путались.

— Сережа…а если пройдет кто…

— Пошли со мной, — он потянул ее за собой, туда, где до этого пробирался через кусты, и выше. Раздвигал ветки, чтобы Нина не поцарапалась. На краю русла росли большие деревья, рядом с абрикосовым — тополь. Старый, разветвленный, весь в круглых шишках-наростах, наверно четыре или пять стволов переплелись, скрутились в один, проросли друг в друга, образовали живую деревянную скульптуру с зеленой кроной и шершавым телом.

— Вот…здесь никто не увидит и колючек нет, — говорил Сергей, а сам уже раздевал её, целовал плечи, грудь, потом развернул спиной к себе, Нина поняла, уперлась в дерево, обхватила один из стволов, выгнулась открываясь Сергею, и он вошел. Сразу глубоко потому, что она была готова и жадно вобрала в себя. Он хотел её так сильно, что едва не отдался сразу, но сдержался, со стонами содрогаясь в истоме, познавая, как в первый раз влажную тесноту. Близость лавиной накрыла их, горячая, страстная, нежная до слез, до истерики, она все разрасталась огненным шаром, пока не вспыхнула сверхновой звездой и не обрушилась в бездну одновременным освобождением.

Наверное, это было долго, может быть, Сергей и Нина кричали, но не слышали своих голосов, оглушенные, как после взрыва. Оба дрожали, не могли говорить, потом Нина заплакала и все не успокаивалась, прижалась щекой к шершавой коре и рыдала. Сергей осторожно обнял, прижал к себе, целовал затылок.

— Ну что ты, Нинуша? Что ж ты плачешь?

— Не зна-а-а-ю….я думала…думала ты…а-а-а… меня не любишь…

— Как же не люблю? — Сергей повернул Нину к себе. — Как не люблю?! Зачем же я приехал?

— Не…зна-а-а-а-а-ю…просто так…

— Ну, конечно, просто так, больше мне делать нечего, — он засмеялся и стал целовать её лицо — глаза, нос, щеки — куда попадали губы и все повторял: — Я тебя очень люблю… совсем-совсем…

Нина резко перестала плакать, отстранилась, глаза широко распахнуты, взгляд испуганный?

— Что? — Сергей, глядя на нее, тоже испугался, — Нина, что?! Болит что-нибудь? Я больно сделал?

— Нет, — страшным шепотом отвечала она и схватила его за руки, — мы же не… не предохранялись, а если…

Сергей облегченно вздохнул, поцеловал по очереди её ладони, снова обнял Нину.

— Мы поженимся через три недели. Знаешь… я хочу маленького, а ты? Я глупость спросил, да? Прости…

— Почему глупость? — Нина обвила его шею руками, — и я хочу. Я люблю тебя, Сережа. Глупость все, что было с нами до этого, до сегодня. Смотри, как здесь, только ты и я и деревья, небо…мне хорошо с тобой…

— И мне хорошо. Хочешь вернуться домой?

— Я хочу купаться с тобой и целоваться в воде… и. съесть наши абрикосы.

— Давай съедим…смотри, не рассыпались, ты их успела положить между ветками.

— Да…Сережа! Я так тебя люблю… Мне надо одеться, ну как я пойду такая? А ты в рваной рубашке…ха-ха…как бродяги.

— Мы дикие отдыхающие, — поддержал Сергей, — питаемся тем, что отыщем в лесу… Дай помогу…ну вот, вполне прилично одета. Идем искупаемся.

Они снова спустились к руслу, минут через двадцать добрались до другого рукава реки, там по дну текла вода и был еще один мост, он соединял грунтовую дорогу, которая тоже шла вниз вдоль реки.

— Здесь все дороги ведут к морю? — спросила Нина

— Как и везде на побережье. И все ручьи и реки в него впадают, идем.

Сергей опять взял Нину за руку, пальцы их сплелись.

Роман не вернулся домой, так и оставался на берегу, забился в грот, где обычно пережидал жару, если задерживался в бухте. Там у него были припрятаны вещи, в основном громоздкие рисовальные принадлежности, которые он не хотел таскать туда-обратно, еще что пожевать — вяленые груши, инжир и немного воды.

Сюда же он принес сегодня то, что нельзя было показывать никому. Он рисовал Нину, еще в Береговом, в ту ночь, когда смотрел за ней из беседки. Рисовал, желая, представляя все то, чему невозможно было совершиться. Пять рисунков углем на плотной акварельной бумаге — Нина моется в душе, Нина на берегу снимает мокрый купальник, Нина, откинув одеяло, спит в своей комнате и два наброска, где Роман вместе с ней: на лежаке на пляже и в лесу у старого дерева. Он не смог затереть их, порвать, сжечь… как будто это могло повредить ей. До приезда Сергея Рома хотел показать, или даже отдать ей, но теперь должен был спрятать так, чтобы никто не нашел.

В гроте был тайник, Роман вынул несколько камней, уложил в нишу аккуратно свернутые и защищенные полиэтиленовой пленкой листы и вернул камни на место. Теперь никто не увидит, да и сам он — лучше если забудет. Он сидел и смотрел на стену, в которой замуровал свою любовь. Сколько времени прошло? Много… потому, что стемнело, не хотелось ни есть, ни пить, и времени Роман не чувствовал. Почему-то уснул, прямо на камнях, привалившись к стене. Проснулся глубокой ночью, луна стояла высоко, и в грот протянулись белые мертвые лучи, этот свет и разбудил Романа. Было душно, море плескалось лениво, ни дуновения ветерка…

Роман вышел на берег, плечо и рука затекли на камнях, одежда липла к телу. Он расшнуровал кроссовки, разулся, скинул майку и шорты и обнаженный пошел к воде.

Волна набежала, лизнула ступни, он не задерживаясь зашел в воду, потом поплыл по лунной дорожке, все дальше, пока не потерял ощущения берега. Вокруг было только море — темная вода в осколках лунных бликов. Роман не боялся, он хорошо плавал, мог долго держаться на воде, не впадал в истерику от осознания большой глубины, а в бухте было глубоко, но сейчас как-то не хорошо ему стало. Он лег на спину и смотрел в звездное небо, от яркой луны звезды бледнели. И вот один он в целом мире, никому не нужен… Прошлой ночью он был тут с Ниной, под этими же звездами. А потом она сказала "не настоящее", а что настоящее? Есть оно, если да, то где искать? Роман закрыл глаза, отдался едва заметному покачиванию, даже в полный штиль на глубине море дышало и течения в нем были. Погонит ветер воду, она и двинется, понесет в открытое море, хоть лодку, хоть пловца. К берегу надо — говорило ему чувство самосохранения, но Роман не слушал. Сколько пробыл так? Огромная масса воды стала отбирать из тела силы и тепло. И вдруг он услышал… как это могло показаться, но совершенно явно услышал голос:

— Ромочка, сынок! Иди домой! — так его мать звала, еще когда они на юге не жили. Он маленький был, мало что из той жизни помнил, но это будто врезалось, как залезет она на подоконник и кричит в форточку: — Рома, Ромочка, иди домой обедать.