Прислонившись к стене и стиснув челюсти, Коул прислушивался к душераздирающим рыданиям из соседней комнаты. «Я — пария, — думал Коул в приступе презрения к самому себе, — дьявол, уничтожающий все, к чему прикасается. Я всего лишь Гаррисон, мне не место среди порядочных людей. Кто дал мне право считать, будто я смогу подняться выше любого другого Гаррисона?! Я умею делать деньги, покупать дорогую одежду, следить за собой, но мне никогда не отмыть грязь Кингдом-Сити, приставшую к душе и заложенную в моих генах.

Я мог бы заключить сделку с любой женщиной на свете — с, актрисой, официанткой или какой-нибудь пресыщенной аристократкой — таким же нравственным и духовным банкротом, как и я сам». Диана Фостер не относилась к числу этих женщин — она была совсем другой. Изысканной. Очаровательной. Неприкосновенной.

Неотразимой…

Он не имел права приближаться к ней прошлой ночью, а тем более убеждать выйти за него замуж! Более того — он, грязный ублюдок, спал с ней! Он и не подозревал, что такое может случиться. Его уверений и сдержанности не хватило даже на один день! Он сказал, что его это уязвлено. Когда речь шла о Диане, он должен забыть про эго.

Коул почувствовал щемящую боль в груди и вздрогнул, услышав негромкий стук.

— Коул, можно поговорить с тобой?

Он разрешил ей войти, и Диана шагнула в спальню, комкая в руке салфетку, одетая в простой белый шелковый халат с темно-синей монограммой на кармане. Давно почившая совесть Коула проснулась, взывая к праведному гневу. Двадцать четыре часа назад Диана входила в отель с горделивым достоинством королевы. Прошел всего один день после ее свадьбы с Коулом Гаррисоном, и она превратилась в убитую горем, несчастную женщину. Если их брак продлится еще год, вероятно, она так же махнет на себя рукой и отчается, как его мать.

— Диана… — начал он, стараясь говорить бесстрастным тоном.

Она протестующе покачала головой, и волосы у нее вспыхнули медью в свете лампы.

— Пожалуйста, сядь, — с дрожью выговорила Диана, направляясь к пухлым креслам. — Я должна кое-что сказать тебе. «Наверное, она собирается отказаться от сделки».

— Я уже догадался, о чем ты хочешь сказать, — заявил Коул, упершись локтями в колени.

— Прежде всего я должна извиниться за свое ребяческое поведение. Я придавала слишком большое значение тому, что подумают люди, и стыдилась. Знай, я горжусь тем, что вышла за тебя замуж, и начиная с завтрашнего дня в этом никто не усомнится.

Коул недоуменно уставился на ее бледное лицо. Диана отвела глаза и принялась разглядывать собственные пальцы. Овладев собой, она снова вскинула голову и встретила его взгляд:

— Я очень сожалею о том, что случилось вчера ночью в самолете.

— Мне бы не хотелось углубляться в объяснения, — неловко начал Коул, — но прошлой ночью нас влекло друг к другу. Я чертовски хотел тебя. И знал, что ты меня хочешь. — Его внезапная ленивая улыбка была сродни признанию. — Откровенно говоря, — мягко добавил он, — мое желание питал неиссякаемый источник — тот самый, из которого ты пила еще в детстве, много лет назад.

Она медленно поднялась, и Коул последовал ее примеру.

— Я не стану ни сожалеть, ни извиняться, — заявил он. — Мы хотели друг друга — вот и все. Мы собираемся провести еще неделю вдвоем. Мы женаты.

Диана вновь поддалась чарам его баритона. — Но еще важнее то, что мы друзья. Может, ты с чем-нибудь не согласна?

— Нет, — покачала головой Диана, вглядываясь в его серьезное лицо. — Что же ты предлагаешь?

— Я предлагаю тебе обдумать реальный медовый месяц со мной на ранчо. Только не отвечай сразу, — поспешно добавил он. — Подумай хорошенько, ладно?

Диана смутилась:

— Ладно.

— В таком случае, — продолжал он, по-братски целуя ее в лоб, — немедленно уходи отсюда, пока я не заставил тебя сделать еще один серьезный шаг.

Коул давно свыкся с любопытными взглядами представителей и того и другого пола, которые устремлялись на него, стоило ему где-нибудь появиться, однако никогда еще его не подвергали столь откровенному и пристальному разглядыванию, чем в то утро, когда он вошел в офис компании Фостеров. Через несколько минут он понял. Диана поддерживает со своими служащими гораздо более дружеские отношения, чем он — со своими, и при этом нравится своим подчиненным гораздо больше, чем обычно нравятся работодатели. Особенно такие, как Коул.

Коул привык, что к нему относятся с благоговением, страхом, даже скрытой враждебностью, но всегда с уважением и никогда — радушно и искренне, а тем более дерзко. Диана познакомила его с каждым сотрудником каждого отдела, и Коулу пришлось выслушать уйму разнообразных поздравлений, напутствий и комплиментов: от строгих приказов заботиться о Диане до шутливых замечаний, что благодаря разнице в росте он наверняка станет главой семьи, и прозрачных намеков на его физические достоинства. Сначала он был изумлен, а затем счел происходящее забавным. Бойкая двадцатилетняя девица из производственного отдела похвалила его галстук, а прикованный к инвалидному креслу художник поинтересовался, как удается Коулу поддерживать такую великолепную форму. Когда они достигли отдела продаж, еще одна особа так высказалась по поводу телосложения Коула, что тот недоверчиво повернулся к Диане.

— Что она сказала? — шепотом спросил он, Диана опустила голову, скрывая улыбку:

— Что у тебя «классная задница».

— Так я и думал. — Спустя минуту он повернулся к Диане. — Женщине в соседней комнате — та, у которой руки перепачканы краской, — понравился мой галстук. Спасибо, что ты одолжила мне его.

Сегодня утром он выяснил, что захватил с собой только черный галстук для смокинга, а не темно-синий, как ему казалось. Диана отправилась к себе в спальню и вернулась с коробкой.

— Он понравился мне с первого взгляда, — объяснила она. — Вот я и купила его, чтобы подарить… кому-нибудь.

По замешательству Дианы Коул догадался, что этот подарок был предназначен для Пенворта, и хотя галстук оказался немного ярче, чем те, к которым он привык, Коул обрадовался.

— Не одолжила, а подарила, — поправила Диана. — Я покупала его не для Дэна, а просто на всякий случай.

Пресс-конференцию намечалось провести в просторном кабинете Дианы, где уже толпились десятка три репортеров и фотографов. Около двери Диана остановилась и, повернувшись, поправила галстук Коула привычным жестом жены.

— Идеально! — объявила она.

Коул подумал, что это Диана выглядит идеально в лимон но желтом шелковом платье с белым воротничком и широкими белыми манжетами. Заметив нескрываемое восхищение в глазах Коула, Диана сжала его пальцы, когда они вдвоем шагнули в шумную, многолюдную комнату.

Коул сразу же заметил, что около стола Дианы разместились ее бабушка, дедушка, мать и Кори. Это проявление семейной солидарности потрясло и тронуло Коула. В растерянности он прошелся по кабинету, ослепленный вспышками и оглушенный жужжанием камер.

Слегка опомнившись, он отметил, что атмосфера этой пресс-конференции разительно отличалась от тех, на каких ему доводилось присутствовать. Репортеры не проявляли ни тени враждебности или подозрительности. Они шутили по поводу затянувшейся холостяцкой жизни Коула и поддразнивали Диану, заявляя, что женщина имеет право передумать — этот на редкость галантный способ игнорировать предательство Пенворта приятно удивил Коула. Диана держалась с безупречной безмятежностью, улыбка не сходила у нее с лица.

— Давно ли вы знакомы друг с другом? — спросил кто-то.

— Мы познакомились, когда Коул еще учился в колледже, — пояснила Диана. На вопросы они отвечали по очереди, как предложила Синди.

— Когда начнется ваш медовый месяц?

— В конце этой недели, — ответил Коул, подразумевая поездку к Кэлу.

— Куда вы отправляетесь?

Диана приоткрыла было рот, но Коул перебил ее.

— Сообщать об этом вам мы намерены в последнюю очередь, — произнес он с шутливой любезностью, опровергающей дурную славу, которой Коул пользовался у журналистов.