Я бежала, как никогда до этого, на ходу срывая с шеи цепочку с голубым кулоном — подарок от Оллина. Страх придавал сил, но расстояние между нами стремительно сокращалось. Я была измучена, а преследователи полны сил и стремления вернуть меня обратно.

Еще немного поднажав, я влетела под спасительную сень деревьев, уже чувствуя чужое дыхание на своем затылке.

— Ну, где же! Где???

Листва давно облетела, деревья покрылись снежной изморосью, а земля была укутана снегом. Все вокруг изменилось до неузнаваемости. Я не могла найти то место, на котором Оллин сделал переход.

Вот береза с разбитым молнией стволом, я помню ее! Рядом должна быть кривая липа и высокий орешник. Взглядом нашла тонкие пруты, покрытые наледью, проскочила мимо них, с трудом узнав ту прогалину, на которой последний раз видела старика.

— Вернись, немедленно, — рычал мне в спину стражник, — я тебя коменданту отдам! За нарушение порядка!

Я его уже не слушала. Встала на нужное место, глаза прикрыла, в кулаке сжала камень и представила себе ровную гладь воды, сизую реку, несущую свои воды среди осеннего золотого леса. На траве бьются карасики, которых мы выловили вместе с Оллином.

Мне надо туда, к нему. Пожалуйста.

Камень откликнулся. Я почувствовала, как из него разворачиваются теплые крылья, нежно охватывая меня коконом, и последнее, что увидела перед тем, как переместиться — это недоуменные глаза стражника.

…А потом темнота. Я будто падала в непроглядную пропасть и не знала, как становить это падение.

Внезапно все кончилось. В голове вспыхнула яркая зарница, из лёгких вышибло весь воздух, и на мгновение мне показалось, что я ослепла и оглохла.

Мир постепенно прояснялся.

Сначала вернулось ощущение собственного тела. Я лежала, на мягкой земле, сверху на меня сыпался редкий снег. Потом я начала различать звуки — тихое завывание стылого ветра, хруст тонкого наста под чьими-то шагами, истошный вопль вороны.

Затем сквозь смеженные веки начал пробиваться свет, и мне удалось открыть глаза.

Я действительно лежала на берегу той самой речки и таращилась в серое хмурое небо.

— Получилось? — раздался скрипучий голос совсем рядом.

Тело было слабым и не хотело слушаться. Я кое-как повернула голову и наткнулась взглядом на старые, видавшие виды валенки.

Да, вдвоём в таких мы бы зиму не пережили.

— Мария! Спишь что ли? — проскрежетал Оллин, склоняясь ко мне, — вставай давай. Снегу по колено, а ты курица, в жилетке драной. Потеплее не могла одеться?

— Не могла, — холода я не чувствовала. В груди кипел адреналин, согревая не хуже драконьего огня. — знаешь, как-то не до нарядов было.

Я с кряхтением села, а потом медленно поднялась на ноги. Неуклюже пошатываясь и размахивая руками, сделала первые неуверенные шаги.

— Достала Слезу? — старик, как всегда, был ворчлив и резок.

— Я тоже рада тебя видеть, — я полезла в карман за артефактом, — вот твоя Слеза.

Бросила ему камень, и Оллин поймал его с необычайной проворностью. Потряс, понюхал, посмотрел на просвет и зачем-то лизнул.

— Она, — наконец выдал вердикт и с усмешкой посмотрел на меня, — вот уж не думал, что ты вернешься. Столько времени прошло, а я уж решил, что ты решила там остаться.

— Нет, уж спасибо. Наелась я дворцовой жизни на три жизни в вперед.

— Надеюсь, все прошло без заминок?

— Ха! Заминки мое все. Я работала поломойкой, потом нянькой для императорской дочери. Потом она заразилась хмарью через старую игрушку, а я ее спасла, напоив коктейлем из собственной кровью. И в довершение ко всему тот солдат, о котором я тебе рассказывала, оказался никаким не солдатом. Он — тот самый Пепельный генерал, о котором ты меня предупреждал. И, конечно, он меня узнал. Бросил в камеру. И они с императором решили меня использовать, как лекарство для всех страждущих.

— Неужели нельзя было все сделать потише?

— Смотрю, ты все такой же ворчун, — ухмыльнулась я, — у тебя самого-то, все готово? Боюсь, времени у нас мало. Мой побег и пропажу Слезы уже, наверное, обнаружили.

— Все готово, — он кивнул, — идем.

И мы отправились по узенькой, едва протоптанной дорожке к маленькому старенькому домику, затерявшемуся в лесу.

— Дом, милый дом, — пошутила я, еще на подходе к избушке. На фоне облетевших голых деревьев и белого снега, она выглядела совсем убого. Серая, покосившаяся лачуга, с дырами под крышей.

Олиин распахнул дверь, пропуская меня вперед. Я зашла в стылые сени и поежилась. Мне даже показалось, что внутри холоднее, чем на улице:

— Как-то здесь совсем холодно и не топлено. Будто не живет никто.

— Что я дурак что ли, чтобы в этой халупе жить? — странным тоном сказал он.

Но прежде, чем я успела спросить в чем дело, мне на голову обрушился удар, и в глазах потемнело.

Я приходила в себя с трудом. Затылок ломило, во рту пересохло, и каждое движение отдавалось болью во всем теле.

Где я? Что произошло?

Эти вопросы вяло всплывали у меня в голове и тут же рассыпались на осколки, так и не собравшись в единое целое. Шум в ушах становился то тихий, как ленивый прибой, то разрастался до штормового грохота. Тело будто качалось на волнах, и горлу подступала тошнота.

Где-то позади меня, за пределами видимости что-то размеренно стучало.

Тук, тук, тук.

Каждый удар гвоздем впивался в барабанные перепонки.

— Хватит, — кричала я, но голос не слушался. С губ сорвался лишь невнятный хрип.

Хотелось развернуться, посмотреть кто там стучит, но не могла пошевелиться. У меня не было сил, а еще что-то удерживало меня на месте, какие-то путы.

Мне нужно освободиться. Сбежать. Но не получается пошевелить даже пальцем, и я снова проваливаюсь в черную пучину.

Следующее мое пробуждение, оттого что кто-то хватает меня за волосы запрокидывая голову назад. К губам прижимается холодный ободок жестяной кружки:

— Пей, — голос похожий на карканье ворона, приказывает пить. А я не хочу, пытаюсь отвернуться, но кулак сильнее сжимается на моих волосах, причиняя боль: — пей!

Жидкость на вкус соленая, со странным металлическим привкусом, а мне хочется просто воды, но я все еще не могу об этом сказать. Не выходит. Остается только глотать и давиться, едва удерживая тошноту.

Потом мне все-таки дают воды. Холодной настолько, что сводит зубы, но мне кажется вкуснее нее ничего быть не может.

Когда мне удалось первый раз открыть глаза — комната кружилась вокруг меня диким хороводом. Я не сразу поняла, что это все тот же лесной домик, в котором мы жили с Оллином.

Оллин…

Что-то неправильное с ним произошло. Мы шли вместе домой, а потом он на меня напал? Или я просто упала? Ударилась головой?

Странно.

Еще страннее стало, когда я поняла, что вишу, подвешенная за руки, почти голая. Из одежды только нательные ленты и странные рисунки, испещряющие кожу. Как ни странно, мне не холодно. В доме тепло, пахнет можжевеловыми веточками и чем-то сладким. Но больше всего греет что-то пульсирующее у меня на груди. Опустив взгляд, я увидела Рубиновую Слезу, мерцающую в такт биения сердца.

А еще что-то теплое текло у меня по ногам.

Лучше бы я не смотрела!

Так была кровь!

Она, не сворачиваясь, стекала тоненькой струйкой, по икрам, и с кончиков пальцев срывалась в емкость, стоящую подо мной.

— Оллин, — через силу позвала я. Меня мутило. Я наконец поняла, что это за сладковатый запах витал в воздухе. — Оллин!

Раздалось кряхтение, шаркающие шаги, и он подошел ко мне:

— Чего ты орешь?

— Что происходит? — беспомощно смотрела на него, — почему я связана?

Он досадливо крякнул:

— Чтобы не мешала обряду.

Обряд! Точно! Ради это все и задумывалось.

— Ты пытаешься отправить меня домой? — с сомнением поинтересовалась я, — уверен, что делаешь все правильно?