В гостиную заглянул Гийом, личный секретарь Себастьяна. Он встретился глазами со своим господином и вежливо поклонился.

— Ваше Высочество, можно вас на минутку?

— Да, Гийом, в чем дело? — полюбопытствовал тот.

Слуга нерешительно топтался на пороге, видимо, не решаясь говорить при всех.

Себастьян встал с дивана и вальяжно подошел к нему.

— Что еще стряслось? — поинтересовался он.

— Понимаете… тут такое дело… — секретарь понизил тон.

— Что за дело? Не тяни!

— Тут одна нищенка… спрашивает вас.

— Нищенка? — поднял бровь Себастьян.

— Да, — пробормотал Гийом, утирая со лба испарину. — Мы хотели ее прогнать, но она утверждает, что является вашей родственницей.

— Проклятье! — Себастьян понял, о ком идет речь. — Ладно, я поговорю с ней. Где она?

— Мы не пустили ее внутрь. Она снаружи, за оградой.

— Хорошо. Идем!

Они вышли на улицу. Промозглый ветер ударил в лицо, резко взметнув со лба пряди волос, и Себастьян невольно вздрогнул от холода.

— Вот она, — Гийом указал на женскую фигуру, смутно различимую в сумраке вечернего парка.

— Хорошо. Жди здесь, я сам с ней поговорю.

— Возьмите мой фонарь, Ваше Высочество, не видно ни зги!

Себастьян подошел к забору и в дрожащем свете фонаря едва узнал Доминику. Она выглядела ужасно. Лицо осунулось, из-под грязного чепца выбивались спутанные волосы, а отсыревшее платье облепило уже довольно большой живот.

— Себастьян, — ее голос был тихим и прерывающимся.

— Зачем ты пришла сюда, Доминика? — резко спросил он.

— Пожалуйста, мне нужны деньги, — пролепетала она. — Мне негде жить и нечего есть.

Себастьян с отвращением рассматривал бывшую возлюбленную. Боже, в кого она превратилась? Как низко пала! И эту девушку он когда-то любил! Сейчас он не испытывал к ней ничего, кроме презрения и брезгливости.

— Пусть о тебе заботится тот, кто тебя обрюхатил! — грубо отрезал он.

Ее лицо дернулось как от пощечины.

Себастьян еще не отошел от той боли, которую она причинила ему своей изменой. Еще свежи были раны в его душе. Еще кровоточили. Поначалу он вообще был не в состоянии ни есть, ни спать. Его сердце было разорвано на мелкие ошметки, а в груди как будто ворочался раскаленный прут. Он не мог найти себе места, ему просто не хотелось жить…

Лишь в последнее время благодаря Изабелле и заботе дядюшки-короля он начал понемногу приходить в себя. И вот изменница снова явилась к нему, чтобы напомнить о прошлом, которое он хотел бы поскорее забыть.

— Пожалуйста, Себастьян, мне больше не к кому обратиться, — еле слышно прошелестела Доминика, и на ее щеках заблестели слезы.

Она выглядела такой жалкой, такой потерянной. Куда девалась прежняя гордая и уверенная в себе красавица? Себастьян невольно смутился, ему было неприятно видеть ее в таком состоянии.

Вдруг со стороны дворца послышался нежный голосок Изабеллы:

— Дорогой! Что случилось? Кто там?

«Проклятье!» — Себастьян не хотел, чтобы Изабелла увидела Доминику. Она станет над ней насмехаться, а Доминика хоть и тварь последняя, но все-таки ему вдруг стало ее немного жаль.

Он похлопал себя по карманам, растерянно оглянулся по сторонам.

— Гийом! — позвал он секретаря.

Тот подошел.

— У тебя есть при себе деньги?

Гийом сунул руку в карман и достал пригоршню медяков.

— Вот, Ваше Высочество, это все.

— Отдай их этой женщине и распорядись, чтобы ее сюда больше не пускали. Если она еще раз здесь появится, прогоните ее. И не нужно меня беспокоить по таким пустякам.

— Будет исполнено, Ваше Высочество.

Доминика беззвучно рыдала, слушая их разговор.

Гийом вручил ей монеты.

— Спасибо, — всхлипнула она.

— Больше не приходи сюда, Доминика. Для меня ты умерла, — сухо бросил Себастьян и ушел.

Доминика брела по ночному Дюбону, обхватив руками себя за плечи. От холода у нее дрожало все тело. В поисках дешевого ночлега она забрела в бедный район, здесь не было фонарей, и дорогу ей освещал лишь тусклый свет подслеповатых окон. В темных переулках хрюкали свиньи и лаяли собаки, откуда-то доносилась ругань и пьяный смех. Из сточной канавы несло гниющим мусором и нечистотами, а под ногами то и дело шныряли крысы, заставляя Доминику испуганно от них шарахаться.

Вот и все. Надеяться больше не на что. Горсть медяков — это все, чего она достойна. Это вся ее цена. Что ждет впереди? Нищета, лишения, голод. А что будет, когда придет время рожать… если она вообще доживет до этого момента? Вполне вероятно, она погибнет при родах, ведь ей негде взять денег, чтобы заплатить доктору. Может, это было бы и к лучшему, не пришлось бы влачить жалкое существование матери-одиночки… Но что станет с ее ребенком, если она умрет? Он попадет в руки кровопийцы, вроде госпожи Керзо, которая продаст его каким-нибудь подонкам… Нет, об этом не хотелось даже думать.

Доминика взошла на мост и остановилась, задумчиво глядя на огни, пляшущие в безмолвной воде. А стоит ли продолжать? Может лучше одним махом покончить со всем этим? Прыгнуть в реку, такую тихую, умиротворяющую? Несколько минут агонии, и все. Темнота, покой и больше никаких страданий.

Она перегнулась через парапет, прислушиваясь к негромкому плеску волн о каменные берега. Один шаг — и все будет кончено. Вода так и манила, притягивала, звала шагнуть в бездну и отдаться на волю стихии. Доминика как завороженная смотрела в ее зеркальную гладь. Так просто! Один шаг, и нет больше этой грязной улицы, мучительного голода, пронизывающей стужи. Река примет ее в свои ласковые объятия и унесет в пустое безмолвие, туда, где нет ни боли, ни страха, ни холода, ни нужды…

Но тут в ее животе протестующе зашевелился ребенок. Он не хотел умирать. Он хотел родиться и жить. Прийти в этот мир, расти и любить. Радоваться рассветам и любоваться закатами, нюхать цветы и танцевать под дождем.

Он хотел просто быть.

Доминика вздрогнула и резко отшатнулась от перил.

«Черта с два! — подумала она. — Я еще не умерла! Я еще жива, и буду бороться! Сегодня у меня есть деньги на ночлег и ужин, а завтра я что-нибудь придумаю!»

Доминика пошла дальше. Среди домов были натянуты бельевые веревки, и на одной из них она заметила стеганую фуфайку. Она украдкой пощупала грубую ткань — та была почти сухой. Доминика воровато оглянулась по сторонам, стащила ватник с веревки и юркнула в ближайшую подворотню. Стуча зубами, она просунула руки в холодные рукава и застегнулась на все пуговицы. Через несколько минут стало теплее. Фуфайка была ей велика, от нее несло затхлостью, но теперь ей, по крайней мере, не грозила смерть от переохлаждения.

Наконец она увидела таверну. Свет из ее окон тускло отражался в мокрых булыжниках, а красочная вывеска «Бокал и свеча» манила заглянуть на огонек. У входа ошивались несколько подвыпивших мужиков. В иной раз Доминика прошла бы мимо, опасаясь приставаний, но сейчас она была так измучена своими скитаниями, что нагло протиснулась между ними и с усилием потянула на себя тяжелую деревянную дверь.

В нос ей ударила удушливая табачная вонь, и от дыма тут же заслезились глаза. Таверна была битком набита посетителями, разговоры и стук посуды сливались в сплошное гудение, но едва Доминика вошла, как голоса стихли, и все взгляды обратились на нее. В заведениях такого рода нечасто встретишь молодую женщину без сопровождения, поэтому немудрено, что она привлекла к себе всеобщее внимание.

Доминика сделала пару шагов, споткнулась о пустую бутылку, и чуть было не свалилась на пол, засыпанный несвежей соломой. Со всех сторон посыпались смешки и ехидные комментарии.

Кто-то схватил ее за руку и потянул вниз.

— Эй, красотка, присядь с нами!

В тусклом отблеске коптящих свечей Доминика с трудом разглядела подвыпившего мужика с потной красной рожей, сидящего за столом в компании таких же неотесанных грубиянов. Она резко выдернула руку и зашагала дальше.