Штатный врач и костоправ Лисьего Приюта славился хмурым нравом и любовью к историям об армейских днях. Вытащив с того света не один десяток бассельских солдат во время войны с Меранией, постаревший Грач с больной спиной оказался совсем не нужен новому герцогу и его армии. Зато Настоятель был рад принять его в Приют.

— Тебя Мирфия послала? — Химера всем видом старался выразить недовольство излишней опекой. — Я не ребёнок.

— А что, взрослые болеть не могут? — прошелестел Грач, закатывая широкие рукава в коричнево-багровых пятнах. — Я просто тебя посмотрю.

Варион встал в купели, продолжая сыпать проклятия в адрес Мирфии. Не слишком громко, чтобы Грач не расслышал.

— Так-так, руки подними, — ровный голос врача вгонял убийцу в сон. — Ага, опусти. Боком. Теперь повернись, руки в стороны. Вверх. За спину. Наклонись и раздвинь… Да шучу, не рыпайся. Так, это что у нас?

Химера напрягся и попытался выгнуть шею так, чтобы разглядеть верх спины. Увидел он лишь край розоватого пятна над левой лопаткой, над которым и замер Грач, пытаясь рассмотреть его серыми слезящимися глазами.

— Что это? — опасливо спросил Варион.

— Трудно сказать, — Грач почесал острый подбородок. — Похоже на застарелый ожог. Али лишай. На чуму не похоже… Скорее, ожог.

— Не может там ожога быть! — поспешил заявить Химера. — А что, лишай можно подхватить из-за короткого касания через одежду?

— Это вряд ли. По моей части ты выглядишь здоровым. Есть, конечно, хвори иного рода. Был у нас в отряде один лазутчик лет двадцать назад. Мы тогда как раз давили меранийцев с той стороны Сальмены. Он был шустрый, здоровый детина, а тут свалился. Я ничего сделать и не мог, пока герцог не согласился заплатить одному колдуну. А ты сам знаешь, как они, верующие, к магам относятся. Так вот этот колдун проклятие и снял за один день и кучу денег, а мы голову ломали. Я простой мастер врачевания, не ворожей какой. Скажу госпоже Гадюке, что ты здоров и готов к делу. Пусть там уже сама решает.

— Спасибо, Грач.

— Бывай, Химера, — врачеватель остановился у двери. — Но ты всё же найди кого-нибудь, кто посмотрит на твой ожог другими глазами. Ведуна, там, какого-нибудь. А то ведь тот наш лазутчик чуть дух не испустил. Тебе такого не надо.

Одевался Варион медленно, то и дело замирая в размышлениях. «Хвори иного рода» пугали его. Химера и думать не хотел, что кто-то его проклял, ведь с незримой магией бороться было куда сложнее, чем со вполне материальной городской стражей.

Варион не мог отделаться от чувства, что стал жертвой чьего-то гнусного замысла и намеревался раскрыть правду. Вот только без помощи ему было не справиться.

***

Ладаим в полголоса пробормотал старую тивалийскую молитву и крепко сжал кости. Противник, не моргая, таращился на него, словно ожидал какого-то подвоха. Ведущий уже выложил в центре стола три брошенные им общие кости: тройка и две пятёрки. Теперь же возбуждённая толпа в игорном зале «Свиного кабака» ждала бросков самого Ладаима и его чересчур толстого соперника. Ставки были высоки.

— Кидай уже, губастый, — нервно потребовал один из зрителей. — Не до утра ж тут торчать!

— Удача любит терпеливых, — спокойно ответил Ладаим, перекатывая две деревянные кости на смуглой ладони.

Резким движением кости отправились на стол. Некоторые из зевак от неожиданности вздрогнули, но Ладаиму было не до них. Не в силах даже вдохнуть, он наблюдал за полётом двух небольших костяшек, способных обогатить его. Или лишить всего, что он успел вложить в игру.

— Три и шесть, — громогласно объявил ведущий. — Итого, двадцать два с одной парой.

Две последние кости он положил рядом с предыдущими тремя. Ладаим покачал головой. Результат был не лучшим, и он мог сходу назвать несколько вариантов своего проигрыша.

— Бардон, твой черёд, — продолжил ведущий.

Толстяк Бардон каким-то образом дослужился до десятника городской стражи, хотя едва влезал в свою стёганную кожанку с двумя скрещенными мечами на груди. Клинки на гербе символизировали слияние двух важнейших летарских рек — Сальмены и Астары.

— Готовься целовать мою жопу, — просвистел Бардон, отправляя кости на стол.

Ладаим прищурил один глаз, но второй всё же оставил открытым. От крошечных точек на этих деревянных кубиках зависело слишком многое.

— Два и два, — буднично провозгласил ведущий. — Итого, семнадцать с одной парой.

— Сучий хвост… — Бардон уткнулся широким лицом в потные ладони.

— Стало быть, без поцелуев сегодня? — задиристо уточнил Ладаим, протянув руку за выигрышем.

Ведущий положил ему на ладонь лишь одну монету. Один серебряный летт, за который у хорошего торгаша можно было выменять больше, чем за несколько сотен обычных медяков. Это стоило ему полторы луны удачи в игорной комнате после выполненных поручений Лис. Выходя из «Свиного кабака» под завистливые взгляды остальных игроков, Ладаим мысленно поблагодарил паромщика, за жизнь которого он и получил достаточно леттов для большой игры с Бардоном.

Хмурые улицы Мясницкого квартала казались зловещими в вечерних потёмках. Детство Ладаима прошло в куда более солнечном и радушном месте, чем Бассель: Идалл, столица прекрасной Тивалии, был полон благоухающих садов и добрых людей. Судьба же закинула тогда ещё четырнадцатилетнего паренька в далёкую Летару. Яркие кирпичные домики у лазурного моря уступили место однообразным постройкам из серого камня и тёмных досок вдоль Сальмены, а бескрайние виноградники и оливковые сады — полям пшеницы и репы.

Бассель был городом рабочих и торговцев, а в штольни по ту сторону реки ссылали преступников со всей Летары. В этом городе было не принято доверять другим. Со временем Ладаим сам пропитался духом настороженности и стал ходить с оглядкой даже ясным днём. Жизнь в Лисьем Приюте научила юного тивалийца видеть опасность даже в играющих в луже детях или старушке с охапкой опавших листьев.

Скверный нрав Басселя проявлялся сильнее всего по осени, когда последние намёки на летнее тепло уходили далеко на юг. Ладаим шёл мимо неприветливых мясных лавок, ощущая на себе взгляды мясников и торгашей. Одна-единственная монета сейчас казалась тивалийцу невыносимо тяжёлой, будто бы каждый прохожий знал о его выигрыше и норовил запустить лапы в его кошель.

Краем глаза Ладаим уловил движение в соседнем переулке: чья-то тень бесшумно скользила меж старых покосившихся домишек. Ускорив шаг, тивалиец поспешил прочь из Мясницкого квартала к улице Звёздных Прорицателей, ведущей от собора к главным воротам Басселя. Домик, где милая семья радушно предоставила ему целый сарай за тридцать леттов раз в Луну и помощь по хозяйству, располагался прямо по ту сторону городской стены. Ладаим зашагал ещё шире, но и тень не отставала. Широкая улица Звёздных прорицателей уже показалась в сотне метров впереди, когда на пути тивалийца возникла знакомая массивная фигура.

Вспотевший Бардон, чей живот уже проглотил не только пояс, но и добрую часть паха, недобро улыбнулся. Ладаим замер и оценил обстановку. Один обрюзглый мужик, расстроенный проигрышем в кости, не был проблемой для умелого Лиса, но в переулке могло ожидать подкрепление. Да и тень, что скользила в подворотне минутой ранее, была куда изящнее и проворнее, чем толстый десятник городской стражи.

— Постой-постой, — Бардон едва выдавливал слова сквозь тяжёлое дыхание. — Дело есть.

— Мне некогда, — отмахнулся Ладаим, пытаясь удержать взгляд и на собеседнике, и на ближайших переулках.

— Помощь нужна, дружище, — десятник протянул скользкую руку. — Я ж, это самое, проиграл тебе сегодня последние деньги. Довольствие порезали, так что сейчас совсем туго. Не подкинешь монет? А то ведь с голоду помру.

— Сомневаюсь, — тивалиец скривил лицо, и попытался обойти толстяка, но тот неожиданно резво перегородил ему дорогу.

— Не торопись, — от приторной вежливости в голосе Бардона не осталось и следа. — Все там будем.

— С дороги, курдюк…

— Не надо всё усложнять, губастенький. Со стражей у нас принято делиться.