26

Симорли из клана Котов

Идти по песку было не трудно. И совсем уж привычное дело искать безопасную тропу. А шест можно и копьем заменить. Если б еще и тропа под ногой прогибалась, больше бы на родные места похоже было. Но даже в темноте пустыню не спутаешь с болотом. Только тот, кто не видел болота, скажет, что они похожи. Что все ровное и все одинаковое. А запахи, а звуки, а земля?.. Она ведь колышется, дышит, живет, она напоит и накормит, защитит и спасет. Это чужакам у нас опасно. Так чужакам везде опасно. Вон в горах, говорят, так холодно, что вода твердой становится. И трескается. И земля там трескается, и камень, и все эти трещины только и ждут, чтобы в них кто-нибудь провалился. Болота не такие, они совсем уж глупых берут, а остальных...

Додумать я не успел: тропа вырвалась у меня из-под ног, затем сильно ткнулась в ладони и в колени. Дышать я не мог, меня будто начали разрывать надвое, потом отбросили. Недоразорванным, полуживым.

Я не сразу понял, что это пояс мешает мне дышать. Даже что такое «пояс», я вспомнил не сразу. Как не сразу испугался, когда понял, где я оказался.

Я стоял на четвереньках между наставником и старшим из Медведей. А большая, как дерево, нога шевелилась рядом со мной. Если она поднимется, а потом опустится, то опустится мне на спину. А Медведь и не заметит этого. Он сильно занят: рычит и злится. И наставник мой занят, он не злится, но тоже рычит. А еще он стоит за мной, и я не могу убраться в сторону. Он ведь сам сказал, чтобы с тропы ни шагу. Но кто-то все-таки сошел с тропы, и его следы закончились по ту сторону большой ямы. А мы по эту. И очень близко.

О чем наставник спорит с Медведем, я тоже понял не сразу. Только когда сказали «яма», я начал слушать. И Медведь тогда стал меньше двигать ногами. И говорить стал, а не рычать.

– Я должен вытащить его!

Вот что Медведь говорил. И он услышал, когда мой наставник ответил:

– Вытащим.

Так ответил, что даже я поверил. Не знаю, как песок, а болото неохотно отдает тех, кого поймало.

Потом наставник говорил, а Медведь громко дышал и слушал. Он уже не рвался сойти с тропы и утащить нас за собой. Мы стояли возле большой круглой ямы, а песок сыпался и сыпался в нее. Не понимаю, как я не заметил яму раньше?

– А тебе не интересно, куда девается песок? Или кто живет в этой ямке?

Медведь шумно выдохнул и замер. Совсем. Неживым и неопасным притворился. Как яркая зеленая трава над болотом.

И наставник мой фыркнул. Он иногда так делает, когда плохого больше, чем смешного.

– Значит, сначала смотрим, думаем, а потом вытаскиваем. Но смотреть будет наш герой, которого мы чуть не затоптали. Поднимайся, – и наставник подергал за мой воинский пояс.

Медведь не шевельнулся, наставник тоже не двинулся с места, хоть я поднялся между ними. И оказался очень близко, на расстоянии смертельного удара. А с такого расстояния не промахнешься. Убить можно не только в горло. Живот тоже надо защищать. И то, что ниже живота. До медвежьего горла мне не допрыгнуть, а вот ниже... только руку протянуть и выпустить когти. А если удачно извернуться, то и от медвежьей лапы ускользнуть можно.

Но быть победителем Медведя мне быстро перехотелось. Вот как глянул на яму возле тропы, так сразу о другом думать стал. А наставник будто услышал мои мысли.

– Кажется, скоро мы познакомимся с хозяином этой норки. Вон он, шевелится, видишь?

Я не успел ответить, ответил Медведь. А я присел, когда у меня над головой загудело:

– Нет. Слишком темно.

Не от страха я присел, просто не ожидал, что голос воина так похож на стон голодного болота. И не знал, что Медведи плохо видят в темноте. Как же они охотятся по ночам? И как он будет сражаться с тем, что шевелится на дне ямы, дрожит, колышется, собирается в большой комок. Где лапы, где хвост, где голова – не понять.

Я нагнулся над краем, насколько хватило пояса, вытянул шею и заметил соплеменника Медведя. Он был выше хозяина ямы и пытался выбраться, но песок тек меж его когтей, и не за что было уцепиться, чтобы дождаться помощи. Да и как тут поможешь? Это ведь не болото. И шеста надежного нет. Откуда шесту взяться в пустыне? И как тут найти надежное место, чтобы тоже не сорваться в яму. Чтобы и самому не пришлось вжиматься в осыпающийся песок, держать испуганного зверя, что станет рваться из ловушки и с каждым рывком будет вязнуть все глубже. Вот так и гибнут глупые в трясине. Не глупые тоже гибнут, если ждут помощи, которой все равно не будет.

– Я должен вытащить его.

Кажется, Медведь уже говорил это. И я уже вздрагивал от «стона голодного болота». Но наставник не стал смеяться над моим страхом. Остальные тоже не смеялись. Может, не заметили. Или смотрели на хозяина ямы, и смеяться им совсем не хотелось. Как и мне. А от медвежьего голоса-стона у меня шерсть шевелилась на загривке. А может, и не только у меня.

– В горах я бы спустился в трещину, обвязал его, и нас бы вытащили. А что делать здесь? Как спуститься и не засыпать...

– Никто спускаться не будет, – сказал мой наставник, и Медведь сразу замолчал.

Он опять притворялся неживым и неопасным. А я знал, но не мог сказать, что под травой сидит пятнистая гизли.

– Больше никто не полезет в эту яму. Оба там останутся.

Гизли шевельнулась под травой – Медведь напрягся.

– Но твоего парня мы вытащим. Бросим веревку. У него будет шанс. Но только один!

Гизли не стала просыпаться.

А Медведь не стал спорить с моим наставником. И никто не спорил с ним. Даже когда он приказал приготовить копья. И не только мне, Кугары тоже приготовились. И пояса свои отдали. Веревка получилась странной, но прочной. Медведь сам проверил ее, а потом привязал к копью. Длины хватало с небольшим запасом, если упавший не сползет ниже. Достать его со дна мы не сможем.

Тогда я еще не знал, что хозяин ямы не отпускает свою добычу.