Симорли. Воин из клана Котов

Вожак устроил привал среди бледных стен такого неприятно-холодного цвета, что, когда я смотрел на них, у меня мерзли уши.

– Похоже на лед, – сказал Мерантос и погладил стену. – Только теплее. А лежанки такие же, как у меня дома, – добавил он, осмотрев каморку.

Игратос уже лег, а Старший все бродил, трогал стены, заглядывал в пустые ниши, мелкие и глубокие, вырубленные на разной высоте. Под нишами лепились полки, тоже на разной высоте. Одни были узкими, чуть шире моей ладони, другие – широкими. На такой широкой и улегся Игратос. Мерантос почему-то назвал эту полку лежанкой.

Я хотел сказать, что настоящая лежанка – это деревянная рама на ножках с натянутой на нее сеткой из сухой болотной травы, но посмотрел на спящего Игратоса и... промолчал. Какая разница, из чего сделано то, на чем можно спать. Важнее вещь, а не ее название. Почему-то эта каморка понравилась воинам-Медведям. Так понравилась, что один спокойно заснул, а другой не может усидеть на месте: ходит и трогает ниши, будто расставляет в них что-то и... улыбается. У Старшего был такой вид, словно он домой попал. Вот только улыбку на его лице лучше бы не видеть.

В каморке было три лежанки, и одну из них занял Игратос. Мы с Мерантосом переглянулись, посмотрели на вожака. Тот понял без слов и сказал:

– Можете занимать, а мы с Малышкой ляжем ближе к выходу. В гости я никого не жду, но... так будет спокойнее. И за Игратосом присмотрю, – кивнул он Мерантосу.

Тот без возражений лег и почти сразу заснул.

– Спит. – Вожак прислушался к его дыханию, потом повернулся ко мне. – Вот что значит старый солдат: команду «Спать!» способен выполнить в любом месте и в любое время. Учись, Малыш.

Я молча поклонился наставнику, принимая совет и обращение, потом занял оставшуюся лежанку, показывая, что и молодые воины умеют быстро выполнять такие приказы. Еще охотнее и быстрее я выполнил бы приказ «Пить!» или «Есть!», но сегодня я их не услышу.

Лежанка оказалась не такой уж холодной и жесткой, я ожидал худшего. Или, как говорил мой первый наставник: «Усталость делает из камня мягкую постель, а голод превращает в еду сухую кость».

Кости у меня не было, а вот усталостью я мог бы поделиться еще с кем-нибудь. Сон пришел сразу, словно он тоже подчинялся приказу вожака.

Привал получился не самым плохим, вместо песка спину согревал камень лежанки, но и не самым хорошим – легче спать сытым. Я обрадовался, когда вожак сказал, что пора уходить. И оглядываться, как воины-Медведи, я не стал. А вожак не стал их торопить, словно Медведи прощались со своим родным домом. Если у них в горах такие дома, то я лучше на земле посплю, под кустом.

И опять вожак идет впереди, а Ипша рядом с ним. Ступает она очень осторожно, словно плиты могут рассыпаться у нее под лапами. В Пустых Землях я почти не видел ее, а теперь Ипша не отходит от вожака.

А еще от нее пахнет чем-то знакомым, но я не могу вспомнить, что значит этот запах. Трудно сказать, приятный он или нет, запах просто есть, и все. Я дышал этим странным, едва уловимым запахом и задумался так, что чуть не погиб.

Длинный, изогнутый крючком хвост Ипши был почти неподвижным, только кончик хвоста, украшенный кисточкой, слегка покачивался. Я так привык к его покачиванию, что едва успел остановиться, когда хвост выпрямился и замер. В кисточке хвоста пряталось жало, и оно смотрело мне в живот!

О яде Ипши рассказывали много страшного, и я едва не проверил истинность рассказов на своей шкуре. Мне очень повезло, что Игратос не толкнул меня в спину.

Низкое, едва слышное рычание заставило всех насторожиться. Рычала Ипша.

– Тихо, девочка, тихо. – Вожак положил руку ей на голову, и рычание прекратилось. – Мне тоже не нравится это место.

Я выглянул из-за плеча вожака и не разглядел ничего опасного. Стены заканчивались, и впереди виднелась небольшая арка. Мы уже не раз проходили под такими арками и попадали на площадь. Эта арка была пятнистая и серо-зеленая, как шкура болотной гизли.

Водятся такие твари в наших местах, но есть их нельзя. Это гизли едят все живое и неживое. Охотятся на них из-за шкуры, что выдерживает прямой удар копья; или когда гизли расплодятся и становятся опасными. Тогда воины и охотники из нескольких родов собираются вместе, чтобы загнать тварей обратно в болота. Когда становится жарко и сухо, гизли сворачиваются клубком, похожим на серо-зеленый камень, и ждут, когда снова вернется вода. На каждой большой охоте клан теряет нескольких мужей. На последней погиб мой прежний наставник... из-за меня.

– Игратос!

Голос вожака вернул меня из далеких болот.

– Подойди ко мне.

Воин из клана Медведей подошел к вожаку с той стороны, где не было Ипши.

– Видишь?

– Да, – ответил Игратос каким-то скучным голосом. – Мы должны пройти под ней?

– А ты бы пошел туда?

Воину не понравился вопрос. Молча Игратос всмотрелся в приземистую арку и с отвращением дернул лопатками.

– Подожди, не отвечай, – остановил его вожак. – Если бы у тебя был выбор: идти прямо или свернуть, ты бы пошел туда?

– Нет!

Вожак не удивился такому ответу, казалось, он ждал его.

– Вот и я думаю, что нам лучше обойти.

– Ты решил это и без моих слов, – уверенно сказал Игратос.

– Решил, – не стал с ним спорить вожак.

– Тогда зачем меня спрашивал?

– Просто хотел убедиться, что я не единственный параноик среди нас.

– Ну и как, убедился?

– Убедился, – усмехнулся вожак уголком рта. Такая улыбка была у него и в Чаше Крови. Она напугала меня больше, чем грозное рычание или воинственный клич.

Кажется, Игратос тоже немного испугался. Он не сразу заговорил с вожаком, а когда заговорил, голос его был тихим и спокойным.

– Что такое па-ра-но-ик? – спросил он.

Незнакомое слово далось ему с большим трудом;

Игратос выговаривал его так, будто жевал засохший кусок старого мяса. Маленькими, очень маленькими кусочками. Только глупый станет глотать такое мясо целым куском.

– Параноик? – повторил вожак и пожал плечами. Он часто так делает, когда не хочет улыбаться. – Это человек, что боится своей тени.