– Ирина Михайловна, ради Бога! Мне нужно вам что-то сказать, – быстро проговорила дочь генерала.
– Заходите, – сухо пригласила мать.
Мария Григорьевна шагнула в прихожую и, явно торопясь, не снимая плаща, щелкнула замочками «дипломата». Неловко откинув крышку и держа чемоданчик одною рукою на весу, она порылась в нем другой и извлекла малюсенькую прямоугольную бумажку.
– Простите меня, я вас очень прошу, я пропащая... Но я не за этим, – сбивчиво говорила она. – Вот, возьмите... Это ваш муж... Это его вещи... Я не могла знать, только сейчас обнаружила. Простите, ради всего святого!
Мать деревянными пальцами взяла бумажку. Это была телеграфная квитанция из Севастополя, удостоверявшая отправку телеграммы на имя гражданки Нестеровой.
– Мам, это от папы, да? – встрепенулся Егорка в надежде.
– Егорушка, посиди у себя! Посиди! – мать несколько суматошно подтолкнула его к детской комнате, а сама с Марией Григорьевной закрылась в гостиной.
Егорка остался стоять в коридоре у закрытой двери, жадно прислушиваясь к тому, что происходило в комнате.
А оттуда доносились обрывки сумбурного, прерываемого плачем рассказа Марии Григорьевны. Егорка напрягся, чувствуя какую-то страшную, скрываемую от него тайну и пытаясь соединить бессвязные фразы генеральской дочери. «Встретились случайно... у него вид ужасный... я сорвалась... ничего не рассказывал, молчал... Он чего-то боится... я стала искать и нашла это в бумажнике и еще тридцать рублей... Не понимаю, какие-то распашонки. Он убежал сломя голову. Честное слово, вы не подумайте!.. Я такая несчастная...»
Всхлипывания прекратились, Егорка услышал тихий голос матери. Слов нельзя было разобрать, он лишь понял по интонации, что мать смягчилась.
– Да-да, вы совершенно правы! – вдруг с жаром воскликнула Мария Григорьевна. – Это одно может меня спасти. Но мне же никто не даст, я узнавала. Одинокая женщина. Я еще весной справлялась в Доме малютки...
Мать снова что-то тихо проговорила.
– Я бы на это согласилась, конечно!.. Игорь Сергеевич может, как я не подумала! Спасибо вам, Ирина Михайловна, я так вам благодарна...
Не переставая благодарить, Мария Григорьевна вышла из комнаты, так что Егорка едва успел спрятаться в детской. Мать проводила гостью и вернулась к сыну.
– Егорушка, собирайся. Поедем к бабушке, – сказала она.
– К бабушке? – Егорка удивился, потому что у бабушки не гостили очень давно, с зимы.
– У тети Любы сын родился! Твой двоюродный брат! – объявила мать.
Егорка обрадовался перемене, произошедшей с нею: мать вдруг стала деятельна, распахнула платяной шкаф и вытащила оттуда свое нарядное синее платье, в котором Егорка не видел ее с отцовского дня рождения.
Бросив широким жестом платье на спинку стула, мать вдруг ни с того ни с сего чмокнула Егорку в затылок и удалилась в ванную, а Егорка мигом пробрался в комнату родителей. Любопытство его одолевало.
На диване лежал распахнутый «дипломат». В нем Егорка увидел две мужские сорочки, складной зонтик, темные очки, электробритву. Все было незнакомым. В хрустящем целлофановом пакете он обнаружил кружевные распашонки и поздравительную открытку, на которой было крупно написано: «Любаше и Ванечке! Поздравляю вас со встречей! Брат и дядюшка». Егорка догадался, что это писал отец. Где же он сам? Почему так таинственно попадают в дом его вещи? Мальчика охватила непонятная тревога.
Мать вышла из ванной с красивым подкрашенным лицом, так что у Егорки дух перехватило. Он смотрел на нее восторженно. Мать рассмеялась, снова поцеловала его и погнала одеваться. Через несколько минут сын и мать с пакетом вышли из дома.
Первым делом они зашли во второй подъезд, где помещалось Правление. Дверь была приоткрыта. Они вошли в коридор, где висела газета «Воздухоплаватель». За дверью с надписью «Штаб» слышались голоса. Из кухни выглянула женщина в переднике, приветливо кивнула.
– Подождите немного. Игорь Сергеевич сейчас освободится.
Мать принялась читать газету на стене. Егорка втянул носом воздух: из кухни аппетитно пахло пирогами.
Наконец открылась дверь штаба, и оттуда вышел небольшого роста человек с длинным повисшим носом. Он был чем-то недоволен. Вслед за ним выглянул майор милиции в голубоватой форменной рубашке с погонами.
– Я вас предупредил, Валентин Борисович. Будем принимать меры, – строго сказал майор вслед уходящему посетителю.
– Не имеете права мешать моей научной деятельности! – парировал гражданин.
– Но не в ущерб людям, – уточнил майор, и гражданин покинул Правление.
– Вы ко мне? – обратился майор к матери.
Она кивнула, и майор пригласил ее в штаб. Егорку мать оставила в коридоре. Ему снова стало обидно: почему взрослые имеют столько тайн? Он прислушался к тихому голосу матери, но опять ничего не разобрал. Зато ответ майора уловил четко. «Это вы мудро решили, Ирина Михайловна. Я позвоню, а вы мне перезвоните в течение дня. Думаю, ответ будет положительный, учитывая обстоятельства».
Далее мать с сыном заехали на Торжковский рынок, где купили букет белых хризантем в виде трех шарообразных цветков на длинных ножках. Еще через полчаса они подходили к бабушкиному дому по тихой осенней улочке с невысокими желтыми домиками странной архитектуры.
Дверь открыла сама бабушка Анастасия в кухонном фартуке. Увидев невестку, она поджала губы, но тут же взгляд ее упал на Егора, и бабушка, подобрев лицом, склонилась к нему с поцелуями.
– Люба! Иди сюда, смотри, кто пришел! – позвала она, выпрямляясь, после чего поцеловалась и с Ириной. – Господи, Боже мой! Как Егорушка вырос! Уже школьник, надо же!.. Совсем вы нас забыли... А где Женя?
Егорка насторожился.
– Он в командировке, – ответила мать спокойно.
На крик выбежала Любаша с марлевой повязкой на лице. Она торопливо сдернула ее, бросаясь к Ирине целоваться. Они обнялись, смеясь и плача, и Егорка понял, что у матери камень упал с души.
– Любашка, ты уж не обижайся, что мы так... Ты же знаешь... То одно, то другое... – говорила мать, утирая слезы.
– Да ладно тебе! Кто старое помянет... Не до обид сейчас. Из меня Ванька все соки высасывает. Уже четыре восемьсот! – засмеялась Любаша. – Пойдем, покажу. Тяжело рожать на старости-то лет!
– Мыть руки! Вы что, к ребенку! – заволновалась бабушка Анастасия.
Они вымыли руки и, притихнув, осторожно ступая, прошли в Любашину комнату, где в деревянной кроватке лежал животиком вверх пухленький белокурый мальчик, болтая в воздухе ручками и ножками. Мать вытащила из пакета распашонки.
– Вот тут... приданое... И поздравление от Жени.
Бабушка Анастасия перехватила открытку, внимательно прочитала надпись на ней.
– С какой встречей поздравляет? Вечно его не поймешь! – недовольно сказала она.
– Ну, с нашей, мама! Мы же с Ванечкой встретились, правда, мое ты солнышко?.. – обратилась Люба к малышу, склоняясь над кроваткой.
– На отца похож... – со значением, поджав губы, проговорила бабушка и зашептала сзади Ирине: – Звонит каждый день, подарков накупил, руки просит... Так эта дура...
– Мама, он младше меня на десять лет, – сказала Любаша.
– Ну и что! Ну и что! Живут, сколько угодно! – рассердилась бабушка.
Набежала в спальню интернациональная стайка Егоркиных братьев и сестер, сразу затискали Егорку. Бабушка Анастасия взяла на руки Ванечку, развернула личиком к публике.
– Зюк-зюк-закардель! Зюк-зюк-закардель! – пропела она, покачивая малыша на руках.
Егорка смутно, с непонятной радостью вспомнил эту загадочную бабушкину припевку, с которой она баюкала всех внуков. Малыш смешно задергал ручонками и улыбнулся беззубым ртом.
Ребенок был вновь водворен в кроватку, и ватага детей вместе с Егоркой убежала в детскую. Егор был тут же включен в работу: шили латиноамериканский костюм Хуанчику и клеили ему сомбреро из бумаги для детсадовского праздника, посвященного освободительной борьбе народов. Егорке досталось красить черной тушью широкие поля сомбреро, Ника строчила на машинке, а Шандор, сопя, обметывал нитками края курточки, надетой на Хуанчика.
