Своих мулов сеньор Кристиан продать категорически отказался. Не смягчила его даже причина, ради которой Анри отправлялся в деревни индейцев. Зато случайно оказавшийся рядом местный торговец сеньор Мигель Кастельянос был так огорчён услышанной от Анри печальной новостью о асьенде сеньора Эухенио, что не только сам предложил предоставить на время похода сразу пять своих животных, но и отказался взять за них плату, предложив считать их его взносом в спасение несчастных сеньор. Попросив сеньора Мигеля доставить обещанных им мулов в форт Сан-Педро как можно скорее, Анри и следующий за ним доктор направились туда же.

Возле казармы было весьма оживлённо. Среди множества одетых в тёмно-синее людей Анри чёрные колеты двадцати солдат губернатора были почти незаметны. Узнав у одного из них, где можно найти лейтенанта Контрераса, Анри оставил доктора и лошадей с солдатами и направился в комендатуру.

Лейтенант, временно расположившийся в кабинете айютанте, выслушивал донесения своих людей о подготовке к походу. Там же, заняв место самого айютанте, сидел дон Себастьян, не менее внимательно слушавший рапорты. При виде Анри оба дворянина встали для приветствия. Обменявшись сведениями о количестве людей, лошадей, запасов продовольствия и воды, Анри принял любезное предложение лейтенанта Мигеля Контрераса выпить чашечку кофе и занял свободное место за столом секретаря, откуда было удобно наблюдать за продолжавшими прибывать солдатами в тёмно-синих колетах.

Когда солдат доложил о прибытии падре Игнасио со служкой и Святыми Дарами, все отправились во двор. Офицеры вышли перед строем, и дон Себастьян скомандовал:

— На молитву!

Падре провёл короткое богослужение с поклонением Святым Дарам и благословил отряд выступать, пожелав, с Божьей помощью, удачного исполнения их трудного дела.

Не успел колокол церкви святого Франциска призвать верующих на литургию третьего часа, как отряд уже был готов к отправлению.

Тревожные новости быстро разлетелись по городу, и потому проводить карательный отряд вышли чуть ли не все его жители. Проезжая знакомыми улицами и площадями, Анри невольно всматривался в горожан, замиравших при виде кавалькады. Хмурые лица мужчин сменяли скорбные лики женщин.

Город затих…

Лёгкий морской бриз, сопровождавший всадников в городе, остановился на границе тропических джунглей, обступивших вымощенную камнем дорогу. Влажный тяжёлый воздух, пропитанный запахами зелени и гнили, окутал людей и животных, посылая на них полчища летающих кровососущих тварей.

На неширокой дороге свободно могли двигаться рядом лишь двое всадников, поэтому отряд сам по себе разделился на пары и длинной сине-чёрной змеёй споро продвигался вперёд. Животные, которым мошкара досаждала не меньше, чем людям, сами перешли на рысь, надеясь как можно скорее покинуть этот лес, пугавший своей густотой и доносившимися из него звуками. Во главе колонны ехали Анри и дон Себастьян, а за ними — лейтенант Контрерас и доктор.

Анри, научившийся верховой езде у Фернандо, ловко управлял лошадью ногами, придерживая поводья левой рукой у седла, а правой отгоняя норовившую влететь в глаза и нос мошкару. Погружённый в думы о том, что ждёт их на асьенде сеньора Эухения, он не мог не задуматься и о участи своего владения. Его каменоломня занимала довольно обширную территорию и давала работу многим батракам и бывшим солдатам. Первые жили в двух бараках, расположенных один — рядом с долом, другой — возле завода по резке камня. Вторые, будучи охранниками, жили отдельно. К тому же некоторые, имевшие семьи, поставили себе скромные деревянные жилища неподалёку от дома управляющего. Из-за тревоги о судьбах этих людей, Анри не сразу заметил вышедшего из тени леса на дорогу крепкого коренастого индейца, державшего на руках безжизненное тело юноши. Эль Альмиранте резко остановил жеребца, поставив его на дыбы и оглянулся. Дон Себастьян, не перестававший внимательно следить за дорогой и по мере возможности за её околицей, остановился немного раньше и удивлённо смотрел на манёвры своего спутника. Подтянулись и остальные, постепенно заполняя пространство вокруг командиров и возникших, словно ниоткуда, индейцев. Зазвенели вынимаемые из ножен клинки,

Индеец стоял всего в нескольких шагах от Анри и тот мог хорошо рассмотреть его. Изрезанное морщинами лицо майя и чёрные, как смола, длинные, заплетённые в косы и уложенные вокруг головы волосы с прожилками седины, говорили о многих десятках пережитых им сезонов дождей, а цепкий пытливый взгляд выдавал в нём человека, умудрённого жизнью. Старик был одет в штаны из грубой хлопковой ткани, подпоясанные широким красным поясом с вытканными оранжево-жёлтыми узорами с бахромой из перьев, и сандалии из хенекена[90], привязанные к его щиколоткам тонкими кожаными ремнями. Он обвёл глазами испанцев и остановил взгляд на доне Себастьяне.

— Маашеч? — обратился Анри к индейцу на языке майя.

Старик повернулся к говорившему и принялся не спеша рассматривать. Время от времени он переводил взгляд с Анри на дона Себастьяна, явно сравнивая видавший и лучшие часы колет адмирала с расшитым золотом тёмно-синим камзолом аристократа. Видимо, решив, что главный тот, что одет богаче, а тот, что заговорил с ним лишь переводит для своего сеньора, индеец снова упёр взгляд в дона Себастьяна и ответил на хорошем испанском:

— Я знаю твой язык, сеньор. Ты можешь говорить со мной без посредника.

— Сеньор, которому я служу, проявил уважение, обратившись к тебе на твоём языке, а ты оскорбляешь его, не ответив, — голос дона Себастьяна был грозен.

Старик смутился и, виновато опустив голову, снова повернулся к Анри:

— Прости, сеньор. Я не желал тебя обидеть, приняв за толкователя. Я не встречал сеньоров, знающих майя.

— Ты всё ещё не ответил мне — кто ты, и я хочу знать, кого ты несёшь и куда держишь путь, — строго сказал Анри.

— Называй меня Хуан — это имя мне дали при крещении. Я жил в деревне Печтун-Ха, названной так потому, что там раньше был город из камня. Но сейчас моей деревни больше нет. Как нет и её жителей. Этот мальчик — мой внук. Он умирает. Но он знает то, что может остановить кровопролитие между майя и твоим народом, сеньор. Потому я нес его туда, где такие, как ты, могли бы его выслушать. Но я опоздал.

Услышав эти слова, Анри повернулся назад, зная, что там должен быть Антонио, но тот уже успел соскочить с лошади и пытался отвязать свой мешок. Как только это ему удалось, он протиснулся сквозь плотный ряд солдат и подошёл к индейцу:

— Я доктор, я попробую помочь твоему внуку, если ты позволишь осмотреть его.

Старик осторожно уложил неподвижное тело на обочину дороги и отошёл на шаг назад. Анри тоже соскочил с коня и подошёл к сеньору Антонио, склонившемуся над юношей. На его голом теле, прикрытом лишь красной вышитой маштлатль[91], Анри не заметил ран, но бледное лицо, острые черты, впавшие глаза, синеватые губы и пальцы рук даже ему, человеку, далёкому от лекарских наук, но не раз видевшему смерть в бою, говорили о том, что мальчишка потерял много крови. Опытные руки хирурга быстро нашли под рёбрами юного индейца узкий, почти не заметный след, который могли оставить лишь шпага или стилет…

В этот момент юноша открыл глаза, обвёл склонившихся над ним мужчин мутным невидящим взглядом, и с его растрескавшихся губ сорвалось едва слышное:

— Тжа.

Доктор непонимающе оглянулся на Анри, но тот услышал слова умирающего и, повернувшись к солдатам, бросил:

— Воду!

И сразу же несколько человек кинулись к нему с небольшими анкерками на двенадцать картийо[92]. Приняв бочонок от первого из подбежавших, Анри вытащил деревянную затычку и подал его доктору. Тот, пока подоспевший майя поддерживал голову внука, осторожно тонкой прерывистой струйкой лил воду на губы юноши. Сделав несколько судорожных глотков, раненый вдруг резко дёрнулся, застонал и снова потерял сознание. Вернув бочонок солдату, сеньор Антонио приложил ухо к груди умирающего и замер. Спустя несколько минут он поднял голову и взглянул на старика, присевшего на корточки в изголовье внука и всё ещё поддерживавшего на ладонях его голову: