— Там, — неопределённо махнул рукой один из них.

— Ладно, я займусь этим, — сказал дон Себастьян и повернулся к индейцу: — Что ты можешь ещё рассказать про это дерево?

— Я знаю от своего деда, что первые испанцы, испытав на себе его силу, назвали его «манцинелла де ла муэртэ».

— Маленькое яблоко смерти, — повторил за ним сеньор Антонио. — А как оно убивает? — поинтересовался доктор у старого майя.

— Внутри тебя всё начнёт гореть, причиняя страшную боль. Это уже от одного плода, но если их будет много, то эта боль закончится твоей смертью. Ты начнёшь истекать кровью отовсюду. Но, если на тебя попадёт сок с листьев этого дерева бога смерти, даже если его смоет дождь, ты покроешься ранами, разъедающими твою плоть. Все краснокожие знают про это дерево. Мои предки смазывали его соком наконечники копий и стрел, если хотели, чтобы испанцы умирали долго и в жестоких муках. Даже дым от костра, в котором горит хотя бы одна его ветвь, убивает!

Дослушав сказанное, дон Себастьян махнул рукой пехотинцам, и они вместе отправились к большому костру, вокруг которого устраивались на ночлег солдаты. Громкая команда «Всем ко мне!» полетела над биваком.

— А лошадей оно тоже убивает? — спросил доктор, указывая рукой на свою кобылу, подобравшую с земли одно из этих плодов.

Увидев это, Хуан кинулся к лошади, схватил её за морду и попытался разжать ей зубы. Подоспевший сеньор Антонио, обернув руку плащом, стал выгребать из её глотки зеленоватую массу.

Анри кинулся поднимать раскиданные «яблоки смерти» и закидывать их в сторону джунглей в надежде, что уже никому — ни человеку, ни животному — не захочется испробовать эти соблазнительные, но такие опасные плоды.

Когда вернулся Себастьян, Анри и Антонио были заняты копанием ямок, а Хуан вбивал в них бамбуковые стволы. Не говоря ни слова, капитан-лейтенант вытащил из-за спины свою дагу и присоединился к друзьям.

Солнце ещё не закатилось, когда над костром появился навес из пальмовых листьев, а рядом с ним вырос маленький домик. Между вбитыми кольями индеец искусно переплёл лианы, создавая пол, устланный пальмовыми листьями и возвышавшийся над землёй на две ладони. Менее плотно, лишь для того, чтобы удерживались листья, Хуан натянул гибкие лианы между столбами из бамбука, создавая стены. Так же было сделано и сверху — для крыши. Вот только листьев туда пришлось всем носить намного больше, чем для пола. Зато в таком укрытии можно было вполне уютно переночевать вчетвером, не боясь тропического ливня. Когда скрывшееся за густым лесом солнце позволило тьме поглотить все окружающее пространство, трое друзей и старый индеец поужинали колбасой с чесноком и сухарями и, глядя на ярко пылающие языки пламени костра, прикрытого от потоков воды навесом, прислушиваясь к шороху тропического ливня и далёким раскатам грома, лакомились принесёнными Хуаном из леса сладкими плодами папайи.

Ночь прошла спокойно. Но лишь те, кто успел поставить хотя бы небольшой навес над костром, выглядели более-менее отдохнувшими. Да и понятно — выспишься ли с головой на седле, укутавшись плащом и натянув на голову широкополую шляпу под проливным тропическим дождём?! Промокшие насквозь солдаты подсаживались к сохранившим костёр товарищам сушить вещи.

С первым лучом солнца, разорвавшим тучи, Хуан разбудил Анри, дёрнув его за ногу.

— Я ухожу в деревню, сеньор. К заходу солнца я вернусь и сообщу тебе решение касика.

— Подожди, я пойду с тобой! — Анри, моментально проснувшись, стараясь не разбудить друзей, выполз из хижины.

— Нет, сеньор! Ты сильно задержишь меня. К тому же я не знаю, как примут тебя в деревне.

— И далеко ты пойдёшь?

— Если я уйду прямо сейчас, то буду в деревне раньше, чем солнце будет над головой, — едва слышно сказал индеец, взглянув на спавших дона Себастьяна и доктора Антонио.

— Ну что же, иди! Я верю тебе, Хуан и буду ждать обратно с касиком сегодня вечером, — так же тихо ответил Анри.

— Я уверен, что вождь не будет говорить с тобой в лагере солдат, сеньор. Ты должен быть один.

— А разве вождь придёт один? — не без сарказма спросил Анри.

Старик некоторое время внимательно смотрел в лицо собеседника, прежде чем ответить. Его голос прозвучал столь же тихо и степенно, как и прежние:

— Думаю, касик не будет один. Но он не будет говорить с тобой, сеньор, в присутствии солдат. Если ты хочешь добиться его доверия, ты должен быть один.

— Хорошо, — согласился Анри и оглядел окрестности, подыскивая подходящее место.

— Иди туда, — махнул рукой Хуан в сторону джунглей, обрамляющих лагерь с севера. — Иди вдоль леса. С той стороны есть такое же открытое место, как и это. Оно рядом, но солдаты там тебя не увидят, а ты их.

— Ладно, что ещё я должен сделать? — сменил тон на деловой Анри.

— Ждать, — ответил индеец и, развернувшись, побежал к лесу и скрылся в густых зарослях.

— Я не отпущу вас туда одного! — услышал Анри за своей спиной голос Себастьяна.

— Ну, раз вы всё слышали, мне не придётся объяснять, куда и зачем я собираюсь. Я сразу скажу вам, почему вы останетесь в лагере, капитан, — ответил Анри, разворачиваясь.

— Что случилось? — раздался сонный голос доктора, — разбуженный разговором, он сел и непонимающе посматривал то на одного, то на другого.

— Наш адмирал собирается углубиться в джунгли, чтобы там один на один встретиться с касиком индейцев, напавших на асьенду сеньора Еухенио! — в невозмутимом голосе аристократа появились нотки недовольства.

— Если он так решил, вам не переубедить его, дон Себастьян, — резонно заметил сеньор Антонио.

— Прислушайтесь к знающему человеку и лучше проследите за тем, чтобы люди не разбредались. Я вернусь на закате, — поставил точку в разговоре Анри и стал приторачивать к седлу свои мешки.

Себастьян вылез из укрытия и принялся молча помогать другу. И лишь когда тот поставил ногу в стремя, заговорил:

— Вы так и не сказали мне, адмирал, почему я должен оставаться в лагере.

Анри вскочил в седло и обернулся:

— Потому что пока вы командуете этим отрядом, капитан, я могу быть совершенно уверенным в том, что ни единый человек не сдвинется с места до моего возвращения.

Аристократ кивнул:

— Да, адмирал. Мы будем здесь до тех пор, пока вы не вернётесь, даже если нам придётся есть лошадей!

Анри натянул поводья, удерживая застоявшегося жеребца и сказав: — Я уверен, что до этого не дойдёт, — слегка коснулся шпорами боков коня и направил его рысью в сторону леса.

Обогнув джунгли, мысом разделившие две прогалины, Анри окинул взглядом открытое пространство. Почти в середине прогалины росла большая одинокая сейба. Решив, что лучшего места для привала не найти, пришпорил коня и уже через пару мгновений, соскочив с седла, привязал его к дереву и отправился в джунгли за бамбуком для постройки укрытия.

Когда солнце легло на джунгли, словно апельсин, упавший на зелёную траву, под сейбой уже стоял небольшой навес, крытый пальмовыми и банановыми листьями, а под его частью, выходящей за пределы помоста, языки пламени лениво облизывали ветки растущего повсюду на прогалине невысокого кустарника, тонкие стволы нескольких молодых деревьев и большую охапку листьев. Сизый дым, клубясь, окутывал мужчину, разгоняя тучу несносных кровопийц и, поднимаясь вверх, обтекал навес и растворялся в багровеющем небе.

Анри сидел возле костра, подставившись дыму, и жарил на тонкой ветке семена рамона, когда в лесу резко закричала испуганная обезьяна и захлопали крыльями слетевшие с деревьев птицы. Поднявшись, он вытащил из ножен свою саблю, демонстративно воткнул её в землю и снова сел на помост, продолжив как ни в чём не бывало жарить семена.

Прошло несколько минут, показавшихся Эль Альмиранте вечностью. Наконец полог леса раздвинулся, и на прогалину вышел касик. О том, что это именно он, можно было догадался по головному убору, украшенному пучком длинных зелёных перьев и тканой шиколье, переднюю часть которой покрывали разноцветные перья. Из шикольи, напоминавшей жилет, выглядывали рукава белой рубахи, а поверх белых же штанов была повязана маштлатль, украшенная вытканными зелёными узорами на красном фоне с искусно вплетёнными в неё перьями, похожая на небольшой фартук. Пучком перьев был украшен и её длинный конец, свисавший спереди. Касик, не раздумывая, направился к костру и невозмутимо уселся напротив испанца на скрещённые ноги.