А она была уязвима и обнажена передо мной.

Когда её мысли перескочили на то, каково со мной целоваться, меня словно током ударило. В этот момент я вспомнил, что мы ещё с ней не целовались. И что это было бы неплохо исправить.

Прямо сейчас.

Нужно всего лишь решиться. Посмотреть в глаза и поцеловать.

Когда сестра на первом этаже созрела для того, чтобы снова к нам постучаться по надуманному поводу, я подкинул ей мысль, что лучше дать нам время. Сделал это машинально, не желая испортить момент.

А потом… Я всё же нашёл в себе решимость сделать то, о чём только что подумал.

Карие глаза Сони показались расплавленным золотом, а черты лица совершенными. Будь у меня чуть больше времени подумать, я бы обязательно решил, что это какое-то внешнее воздействие. А будь я более романтичным, то подумал бы совсем другое. Но в тот момент я вообще не думал. Я смотрел в её глаза, она смотрела в мои.

Слова были не нужны.

Я наклонился и едва-едва коснулся её губ. Соня замерла, напряглась, как дикая кошка. Через два коротких мгновения резко расслабилась. Как будто сильный ветер подул на пламя костра, но не смог его затушить, вместо этого раздув огонь ещё сильнее.

Она подалась вперёд, и робкое прикосновение губ превратилось в поцелуй страсти.

Не знаю, сколько мы так провели времени. Если бы кто-то меня спросил, я бы никогда в жизни не смог ответить. В тот момент всё было неважно.

Никто не знает, чем бы закончилась то, что между нами происходило, если бы отец снизу не крикнул, что уезжает и что оставил деньги на пиццу.

Соня оторвалась от меня, тяжело дыша. Осознала, что находится в чужом доме у парня в спальне. Подумала о том, что отец её парня сейчас уезжает и что мы останемся одни. Испугалась и обрадовалась. Вспомнила про сестру и расстроилась. Дальше её мысли так ускорились, что я перестал их улавливать.

— Я… — проговорила она хриплым голосом и облизала губы.

После наших поцелуев они налились алым, спелым цветом. Отчего стали ещё соблазнительнее. Соня увидела, что я смотрю на её губы, и была готова продолжить целоваться. Но именно в этот момент отец решил подняться наверх, чтобы проверить, чем это мы тут занимаемся и почему я не отвечаю на его слова.

Я был немного пришибленный, чтобы в этот момент лезть ещё и к отцу в голову. Сейчас успокоить его было выше моих сил. Поэтому пришлось действовать по старинке.

— Спасибо, пап! — крикнул я, приоткрыв дверь, когда отец поднялся до половины лестницы

— У вас всё хорошо?

— Да. Не о чем волноваться.

— Ладно тогда, — проговорил он с легким подозрением. — Я поехал на работу. Деньги на столе.

— Спасибо.

То, что отец не в своей тарелке, говорили оставленные деньги на пиццу, которую он за еду не признавал. Также отец думал, что вечером надо будет поговорить со мной серьёзно. Раз уж я привёл девушку в дом и остаюсь с ней наедине.

Я всё же придушил его беспокойство и вселил уверенность, что сын сам со всем справится.

Попрощавшись, отец вышел из дома. Я же вернулся в комнату. В доме ещё оставалась сестра, но она вернулась к себе и взялась за учебники. Ей я тоже подкинул мысль, чтобы к брату лучше не лезть и заняться учёбой, раз сегодня день свободен.

— Курт, — позвала Соня, когда я вернулся. — У меня есть ещё много подборок, в которых я не смогла разобраться. Поможешь понять, что за ними стоит? А то я столько этому времени посвятила…

На самом деле желание разобраться было не единственным. Она ещё хотела осмыслить свои чувства. Слишком уж сильными и интенсивными они оказались. Я ощущал примерно то же самое. По моей коже каждую секунду пробегали электрические разряды. А ощущения от прикосновений, кажется, отпечатались навсегда.

Я подошёл к Соне и начал разбираться в её заметках.

— Эта запись с обгоревшим мужчиной у меня в памяти телефона болталась. Я про неё давно забыла. Но потом кое-что случилось, что заставило взглянуть на мир иначе. У меня была одна подруга, которая пять месяцев назад покончила жизнь самоубийством, — лицо Сони при этих словах посмурнело. — Она любила танцевать. У нас в Низинах есть одна танцевальная студия. Может, со стороны кажется, что у нас вообще жизни нет, но если ты так думаешь, то сильно недооцениваешь людей из Низин.

Девушку переполняли чувства. Она испытывала боль от воспоминаний о подруге. Это провоцировало раздражение касательно типичных стереотипов о жителях Низин. Соня опасалась, что все её заметки — полная лажа, и сейчас я её высмею. Она думала, всё это какой-то нереальный бред, обсуждать мертвую подругу с парнем из верхних районов, находясь у него в дорогом доме, сразу после поцелуя.

— Что случилось с твоей подругой? — спросил я, уже догадываясь и без заглядывания в мысли, какой ответ услышу.

— Она мечтала стать великой танцовщицей и уехать отсюда. Занималась с утра до вечера, специально подрабатывала, чтобы оплачивать занятия. А найти подростку работу в Низинах — та ещё задачка, скажу я тебе.

Соня подумала, что сложно найти девушке работу, не связанную с наркотиками и проституцией. Но эти два пути быстро вели к смерти. Девушка не хотела смущать и тем более пугать меня такими подробностями. В её понимании золотой мальчик из верхних кварталов даже помыслить не мог о том, какие ужасы происходят в нижней части города.

На то, что она опасается предвзятости, а при этом сама предвзята по отношению ко мне, я старался не обращать внимания. Кажется, это то, с чем мне придётся учиться жить. Видеть то, что человек не хочет тебе сказать, без возможности от этого укрыться.

— А потом она изменилась, — продолжала говорить Соня, не замечая, что я вижу основные её мысли. — Словно внезапно набежала волна и смыла как песочный замок все её мечты. Она перестала танцевать, перестала со всеми общаться, на звонки не отвечала. Как-то раз я её встретила, попыталась заговорить, но она убежала вся в слезах. А потом через некоторое время я узнала, что она наглоталась таблеток и её больше нет.

Последние слова Соня говорила безжизненным, сухим тоном, смотря куда-то в пустоту. Воспоминания причиняли ей боль. Я знал, что у девушки почти нет друзей. А может быть, и не почти. Она много кого знала, много с кем общалась в школе, но истинной дружбы давно уже не было. Эта её подруга, возможно, была последней, с кем она дружила.

Соня об этом не говорила, но история с подругой подкосила её куда сильнее, чем она была готова признать. Настолько, что она бросила танцы, отгородившись от людей ещё больше.

— Ты что-то про это знаешь?

От тона, которым она это спросила, по спине побежали мурашки. Очень знакомое для меня состояние отчаяния, когда до жути хочешь разобраться в происходящем, чтобы убедиться, что не сходишь с ума.

— Я…

В этот раз я тоже не знал, как ответить. Стремление говорить правду и быть искренним, безусловно, красиво. Но сейчас я понял, что можно сказать много оттенков правды. В том числе ту, которая больше похожа на ложь и которую от лжи будет очень сложно отличить.

— Я не уверен, но, кажется, есть те, кто способен похищать таланты у людей. Я не знаю, зачем это нужно и что они с этим делают.

— Получается… — проговорила Соня медленно. — Кто-то сделал это с ней умышленно?

— Из того, что ты рассказала, очень похоже на то. Если у неё было любимое занятие, которым она горела, а потом это внезапно исчезло и она впала в депрессию, потеряв смысл жизни, то…

— Но зачем? Я не понимаю. Зачем воровать чужие таланты?

— Помнишь пчёлок?

Так Соня иронично называла членов банды скорпионов, которые работали на Иосифа. Одноклассников Шона, Адама и Джейкоба.

— Они тоже есть в моём блокноте. Я знаю, что они специально травили других школьников и что-то у них собирали. Я долго думала, что они деньги выбивают или развлекаются, но потом как-то увидела странный флакон у них в руках. Мне показалось это подозрительным, и я это записала.