…Полчаса прошло. Дик подозвал Лорана, чтобы тот разбудил своего барина. Лицо преданного слуги было расстроено и заплакано, что не могло укрыться от канадца.

— Что с вами, Лоран? — спросил он. — Давно я смотрю на вас и вижу, что у вас что-то тяжелое на душе.

— Ах, сударь, — отвечал старый слуга, указывая на безмятежно спящего Оливье, — ведь я на руках его носил мальчиком… Ведь он мой воспитанник… Каково же мне видеть его в таком положении… Вы подумайте только: ведь он последний потомок графов Лорагюэ д'Антрэгов!..

— Лорагюэ д'Антрэг? Что вы говорите! — вскричал Дик так, что своды пещеры дрогнули.

— Последний из этой фамилии…

— И вы мне не сказали этого раньше!.. И он скрыл от меня свое имя! — продолжал восклицать канадец. — Он назвал себя просто господином Оливье… Я знал, слышал, что он разорившийся аристократ; я и сам, наконец, догадывался об этом, но мне и в голову не приходило, что он Лорагюэ д'Антрэг… Ах, зачем, зачем он так сделал!.. А с вашей стороны, Лоран, это просто грешно!

— Он сам мне не велел, как же я мог ослушаться? — оправдывался верный слуга.

— Слушайте же, что я вам расскажу. В 1780 году, во время войны за независимость Северной Америки, мой отец, родом француз, как и все канадцы, записался в отряд Лафайета, командира французских вспомогательных войск. Он дослужился до капитана в полку, которым командовал полковник Лорагюэ д'Антрэг.

— Это был дедушка моего барина!

— Однажды мой отец попался в плен во время аванпостной стычки. Так как он был канадец и английский подданный, то англичане признали его изменником и приговорили к смерти. Узнав об этом, полковник Лорагюэ решился во что бы то ни стало спасти своего офицера. Действуя без разрешения своего начальства, рискуя навлечь этим на себя неприятность, помимо опасности предприятия, полковник самовольно выступил с своим полком в поход, напал ночью на лагерь того английского отряда, при котором содержался под арестом мой отец, разбил его и освободил узника… Впоследствии мой отец постоянно говорил мне: «Дик, если ты встретишь кого-нибудь из Лорагюэ, помни, что я обязан жизнью одному из них». Если бы я знал, что вашему барину фамилия Лорагюэ, я не пустил бы его в такое рискованное путешествие, я выписал бы из Канады целую толпу своих друзей, бегунов по лесам, и с ними мы разом раскопали бы прииск…

— Ах, как мне теперь жаль!.. Но вы еще не знаете всего!.. — воскликнул Лоран и тут же рассказал Дику все таинственные приключения своего барина.

Странная догадка мелькнула в уме канадца.

— О, теперь я понимаю, кого преследуют! — вскричал он. — До сих пор я никак не мог себе объяснить, что нужно лесовикам, но теперь это для меня ясно… Враги графа проникли в Австралию; они следят, они охотятся за ним. Но ничего, Лоран, не бойтесь. Мы все уладим. Если графу нужно золото, оно будет у него; нужны ему отважные телохранители — я только клич кликну, и они к нему явятся защищать и оберегать его от всяких покушений.

— Как мне вас благодарить!.. — заговорил было Лоран.

— Нечего меня благодарить. Я только плачу семейный долг. А графа все-таки нужно предупредить, что мне все известно. Я сделаю это сам. Поверьте, он на вас сердиться за откровенность не станет…

Оливье проснулся свежим и бодрым, с новым запасом сил и энергии. Зато пробуждение Джона Джильпинга было весьма уморительное. Выпив за обедом не в меру крепких напитков, он спал так крепко, что Дик насилу его добудился; проснувшись, он с тупою злобой взглянул на канадца и, приняв его, должно быть, за нечистого духа, воскликнул:

— Vade retro, satanas; отыди, сатана!

Когда Дик объяснил проповеднику, что нужно сниматься с привала как можно скорее, англичанин начал тереть себе глаза и бормотать что-то под нос, так что Дик принужден был ему заметить:

— Как вам угодно, мистер Джильпинг, но мы вас ждать не можем. Даем вам еще пять минут; если вы не будете к этому времени готовы в путь, то не прогневайтесь. Мы уйдем без вас!

— Ужасные эгоисты эти англичане, — сказал Дик, отходя от проповедника.

— Они воображают, что весь мир создан только для них.

Это вызванное досадой замечание было как нельзя более справедливо.

Действительно, бездушный эгоизм, своекорыстие и крайняя недобросовестность в отношении к другим составляют отличительную черту британского характера. Это народ, способный бомбардировать среди глубокого мира Копенгаген, воевать с китайцами за несогласие их отравляться опиумом, обратить в пепел Александрию только для того, чтобы повредить иностранной торговле, и вообще способный в международных отношениях на всякое предательство.

Но стоит только в разговоре с англичанином повысить тон, как он сейчас же сделается мил и податлив, особенно если убедится, что за этим повышенным тоном скрываются действительная сила и серьезная решимость не уступать.

Так было и с Джоном Джильпингом. После слов Дика он сейчас же вскочил и живо собрался в дорогу.

Посоветовавшись еще раз между собою, Дик и Оливье окончательно решили выйти из пещеры тем выходом, который приходился против третьего источника. Проход был довольно широк и с хорошим, ровным песчаным дном, по которому было очень легко идти.

Впереди двинулись Оливье и Дик с мулом, за ними Джильпинг с Пасификом, в арьергарде Лоран.

Шли они довольно долго и вполне благополучно; только охмелевший англичанин спотыкался на каждом шагу и ворчал на тяжелые обстоятельства. Вместе с тем Оливье заметил какую-то странную перемену в обращении Дика. Канадец, говоря с Оливье, почему-то стал держать себя необыкновенно почтительно и кланялся чуть ли не при каждом слове.

— Что с вами, Дик? — заметил ему наконец Оливье, потеряв терпение. — Я замечаю в вас какую-то церемонность. Это меня пугает!

— Нет, ничего, это вам только так кажется… — отвечал канадец и чуть-чуть не прибавил: «ваше сиятельство», но вовремя удержался.

Помолчав с минуту, он продолжал:

— Были вы когда-нибудь в Америке, господин Оливье?

— Нет, никогда не бывал, но заочно питаю большую симпатию к этой стране. Мне бы очень хотелось посетить ее, потому что, надо вам сказать, мой дед участвовал в войне за независимость Соединенных Штатов, он служил под начальством Лафайета.

— Вот совпадение! — воскликнул Дик. — Мой отец тоже служил в его корпусе. Он был ротным командиром в пенсильванском полку.

— В пенсильванском! — проговорил Оливье, заинтересовываясь все сильнее и сильнее.

— Да. Мой дед рассказывал, что он попал в плен и его хотели повесить, но командир полка выручил его, завязав с англичанами битву под Йорктауном…

— А как звали этого командира?

— Маркиз Лорагюэ д'Антрэг.

— Это мой… — начал было Оливье и закусил себе губы.

— Договаривайте, граф, я все знаю: это ваш дед, а я сын спасенного им капитана Лефошера, готовый отдать за вас последнюю каплю крови.

— Вы знаете?.. Что вы знаете?

— Все ваши приключения и в России, и в Париже, все причины, побудившие вас уехать в Австралию…

— Ах, Лоран! Лоран! Ведь я же тебе говорил не болтать! — с упреком обратился граф к своему слуге.

— Простите меня, граф, — оправдывался, подбегая, Лоран, — это случилось как-то нечаянно. Мне сделалось очень грустно, а господин Дик выказал такое сочувствие…

— Не браните его, граф, — вступился Дик. — Вы спали; бедный Лоран плакал. Мы разговорились и открыли друг другу душу. Право, это очень хорошо, что я знаю. Я только жалею, что не знал этого раньше! Я пригласил бы своих канадских товарищей, и мы уже давно были бы на прииске.

Оливье дружески сжимал руки старого канадца; по загорелому лицу его текли горячие слезы умиления.

— Это моя вина! Как я не сообразил, что вы совсем не похожи на заурядного авантюриста, который ищет золото ради золота… Но не все еще пропало. Я еще успею поправить дело. Только бы отсюда выбраться поскорее…