Вдруг Джильпинг оглянулся и вздрогнул: по ковру, точно змеи, ползли пятеро нагарнуков.

— Ну, мой друг, — сказал ложный барон, наклоняясь над умирающим, — вы, кажется, хотели сделать завещание.

Под одеялом кто-то тихо шевельнулся. Все наклонились к постели.

В ту же минуту раздался грозный военный клич нагарнуков: «Вага!» Виллиго, как тигр, подпрыгнул на постели, схватил консула за горло, повалил на землю и сел на него. Прочие воины кинулись на спутников консула и тоже подмяли их под себя. Послышалось хрипение удушаемых.

— Черный Орел, — вступился Джильпинг, — не нужно убивать понапрасну.

— Нет, — возразил Виллиго, — если их пощадить, они опять примутся за то же. Их нельзя щадить.

— Узнаем по крайней мере, что сталось с нашими братьями.

— Для этого достаточно одного! — сказал Черный Орел.

Виллиго отпустил немного шею пленника, а когда тот опомнился, обратился к нему с приказанием:

— Только пикни — и ты погиб!

Пленник молчал.

Виллиго связал его по рукам и ногам. Пятеро остальных были уже трупами.

— В реку их! — скомандовал Черный Орел.

Нагарнуки взвалили себе на плечи каждый по одному трупу. Ярро текла недалеко, и скоро волны ее помчали трупы в море.

Затем Виллиго приступил к допросу пленника:

— Где трое белых, которые пришли к тебе в дом?

— Я не знаю, про кого вы говорите! — уклонился сыщик.

— Берегись! Ведь я и без тебя могу отыскать их.

— Зачем же тогда ты спрашиваешь меня о них?

— Чтобы знать, живы они или умерли.

— А если умерли?

— О! тогда… тогда тебе будет завидна участь твоих спутников. Я привяжу тебя к столбу пыток и в течение трех лун буду мучить тебя беспощадно.

Сыщик слыхал кое-что о подобных пытках. У него выступил холодный пот.

— А если живы? — спросил он.

— Тогда решение твоей участи будет зависеть от них.

— О, бегите же скорее… туда… ко мне в дом… вот ключ… скорее… покуда они не задохлись.

Консул проговорил это слабым голосом и лишился чувств.

— Оставьте его так, — сказал Джильпинг. — Вы слышали: они могут задохнуться. Бежим скорее!

С этими словами он вынул из кармана у сыщика связку ключей.

— Коанук, оставайся здесь и стереги пленника! — приказал Черный Орел.

И все кинулись вон из гостиницы по направлению к дому Португальского консульства.

Но… уж не поздно ли было?

Вернемся теперь к трем друзьям, так предательски захваченным в плен у португальского генерального консула.

Часы шли для них с убийственною медленностью. Около полуночи пленники успокоились и стали соображать свое положение. Канадец постучал кулаком во все четыре стены тесной темницы, и везде стены эти издавали глухой металлический звук.

— Негодяи отлично приняли свои меры, — сказал он наконец с невольным вздохом. — Мы засажены за железные стены.

— Теперь вы, я думаю, сами видите, Дик, что у нас нет больше никакой надежды! — заметил Оливье.

— Все написано в книге судеб, дорогой граф, — отвечал канадец, — и человек не может ничего предрешать. Замечу вам покуда лишь одно: разве мы не были еще в худшем положении, а между тем до сих пор оставались живы? Нет, я надеюсь на некую высшую волю, которая может, если захочет, обратить в ничто все козни врагов.

— А вы ручаетесь, что эта высшая воля захочет? — печально спросил Оливье.

— У меня есть какое-то невольное предчувствие.

— Ну скажите… ну разве есть у нас какое-нибудь средство к спасению?

— Сознаюсь, я не вижу никакого, но нужно принять в расчет разные посторонние обстоятельства. Мало ли, что еще может случиться. Поверьте, друзья, моему внутреннему убеждению: не здесь суждено нам окончить жизнь.

— Хорошо, постараюсь поверить. Но нет, это выше моих сил. Я не могу надеяться.

— Как знать? Быть может, нам даже не понадобится внешняя помощь.

— Что вы хотите сказать?

— Мне вдруг пришло в голову… Я даже не решаюсь сказать, что именно. Однако вот что: нас, вероятно, слушают. Стоит приложиться ухом к стене, чтобы в этом убедиться. Снаружи до нас доходят звуки. Мы можем тоже слушать. Давайте. Тише теперь: кто-то там ходит.

Послышался стук дверного молотка. Кто-то побежал отворять. Все трое приложились ухом к металлической доске.

До них явственно донеслись фразы, которыми господин Люс обменялся с пришедшими.

— Ну, что же? — спросил голос, чрезвычайно похожий на голос итальянского консула. — Удалось вам?

— Удалось, — отвечал Люс, — они тут все трое. Пружины действовали прекрасно, и доски опустились с быстротою молнии.

— Труда большого не было?

— Они попались, как бараны. Мне даже жалко и совестно было. Они шли по коридору так уверенно, так наивно, что у меня язык чесался крикнуть им: стойте, не ходите!

— Как это могло вам прийти в голову! — вскричал чей-то сердитый голос, незнакомый пленникам.

— Но ведь я же этого не сделал, а за мысли человек не отвечает, — возразил Люс. — Я ведь тоже человек, а не зверь. Я исполняю то, что мне приказано, но голоса совести не могу, не умею заглушить. Вам до этого дела нет, но мне-то самому ужасно тяжело и больно!

— Если ты когда-нибудь попадешься ко мне в руки, — прошептал канадец,

— то эти слова тебе зачтутся и я пощажу тебе жизнь. Я тоже сумею пожалеть тебя, несчастный!

— Как вы добры, Дик, — сказал Оливье, кладя ему на плечо свою руку.

— Берегитесь, сударь, — возразил сердитый голос, — с такими убеждениями нельзя быть Невидимым.

— Странно, но я слышал этот голос где-то прежде, — сказал Оливье. — Только где именно?..

— И я слышал, — согласился Дик. — А! Теперь вспомнил! Помните наш плен у дундарупов?

— Замаскированный незнакомец! — вскричал Оливье с невольною дрожью. — Опять он!

Этими словами пленники обменялись наскоро, не переставая слушать продолжавшийся тем временем разговор.

— До сих пор я не подавал повода к неудовольствию, — говорил Люс, — но теперь это безжалостное преследование графа… Я не могу этому помешать, даже содействую, но тем не менее мне тяжело, тяжело сознавать, что я работаю для чужого интереса.

— Что вы этим хотите сказать?

— Что графа преследуете вы, именно вы, и главным образом потому, что видите в нем счастливого соперника.

— Мой соперник в Мельбурне! — чуть не вслух произнес Оливье.

— Оставим этот разговор, — сказал, смягчая голос, незнакомец. — Скажите лучше, все ли так сделано, как я говорил?

— Повторяю: они заперты в железной клетке.

— Следовательно, он отклонил наши предложения?

— Понятно, отклонил.

— Вы знаете, что нужно делать дальше?

— Мне приказано содействовать вам в захвате графа и его товарищей. Они захвачены. На этом моя обязанность кончается.

— Как? Значит, вы не преградили доступа воздуху?

— Нет, я не считаю это своим делом. Я не убийца и не желаю им быть. Доканчивайте сами как знаете.

— Ничего не значит, — вмешался итальянский консул, все время молчавший. — Я к вашим услугам, сударь. Располагайте мною.

— Что он сказал? — спросил Оливье, не расслышавший конца разговора.

— Не знаю! — отвечал Дик.

Но Дик сказал неправду. Он все понял, — понял, что их собираются задушить, и весь похолодел от ужаса.

Настало молчание, потом послышался звук как бы заводимых стенных часов с гирей, потом все опять стихло.

Наконец до пленников долетели слова:

— Вы отвечаете за последствия. Все должно кончиться через час. До свидания. — И дверь захлопнулась.

Канадцу послышался словно чей-то вздох, и затем кто-то медленными шагами направился во внутренние комнаты дома. Все кругом затихло, как в могиле.

На соборе пробило два часа.

Дику сначала показалось, что он не так понял и что доступ воздуха не прегражден, но вскоре он почувствовал, что ему нечем дышать. Товарищи его молчали. Наконец Оливье сказал: