— Да сколько угодно. Тут даже медведи не ходят, — заржал Извращуга, дернув ручку на дверце. Я едва не выпала на землю, но успела удержаться за его руку, в которую вцепилась как утопающий в соломинку. Еще одного позора я бы не пережила. Валяться в грязи, голой, рядом с идиотом, возможно насильником. Такое грехопадение мне и в страшном сне не могло присниться.

— Мне страшно, — прошептала я, чувствую на своем лице его дыхание.

— Мне тоже, — буркнул он, подхватывая меня на руки. — Но ты же просилась ко мне в гости?

— Я ошибалась.

Домик в лесу, светился призрачным светом. Я и не знала. что в наших местах существует такое, похожее на избушку из сказки, чудо. Пахло в нем деревом, кожей и теплом. Правда.

Страх вдруг исчез куда — то, когда мужские руки опустили меня на медвежью шкуру, валяющуюся возле погасшего камина. На плечи лег плед, и я вдруг почувствовала, что страшно, просто до одури, хочу спать.

— Ты вел машину пьяным? — тихо спросила я, — Ты точно маньяк.

— Я не успел выпить. Собирался бросить ее на стоянке до утра. Так что спи спокойно. На твою благодетель зариться я не буду.

Это было последнее, что я услышала, проваливаясь в тепло царства морфея, возле горящего камина, разожженного странным, чертовски притягательным, варваром. Почему я сразу ему поверила? Наверное просто алкоголь все же не до конца выветрился из моей буйной головушки.

*****

Бабы дуры не потому что дуры. Бабы дуры — потому что бабы.

Макс Буйнов

Я проснулся от запаха гари. Точнее от удушающей вони, раздирающей горло. Резко вскочил с кровати, пытаясь рассмотреть лохушку под сваленным в кучу одеялом. Этой поганки рядом не оказалось. Зато повсюду был вонючий черный дым, от которого резало глаза и нечем было дышать. Пахло как в аду, в ожидании поступления новой партии грешников. Добрый боженька, Господи, в чем же я так провинился перед тобой, что ты мне с маниакальным упорством посылаешь чокнутых баб? А я бесконечно получаю в лоб черенком граблей, на которых, судя по всему, пляшу лезгинку.

Натянул на нос несвежую футболку, в которой вчера свалился в кровать, не потрудившись даже раздеться, на ощупь пошел к выходу из спальни.

Грешить можно было только на камин, который я вчера забыл погасить. Дом деревянный, достаточно одной искры, чтобы полыхнул. Твою ж мать, не хватало еще, чтобы на меня повесили еще и труп этой чокнутой лохушки, плюс ко всем моим проблемам. Да и домик этот я снял ненадолго. А теперь похоже навсегда, потому что судя по всему придётся покупать это гребаное пепелище. Если я конечно выживу в пожаре.

Она была в кухне. Приплясывала возле плиты в клубах дыма, похожая на окуклившуюся гусеницу. Белокурые волосы, собранные на макушке в растрепанную «пальму» топорщились в разные стороны. Девка напялила мой халат, обернувшись им раз десять. И стянула мои наушники, которые торчали в маленькихушках, разрываясь песней Боба Сегера. Она была такой уютной сейчас, что мне захотелось ее развернуть, выколупать из халата цвета охры, и…

— Это не я маньяк, а ты маньячка — пироманка, — рявкнул, пытаясь прогнать наваждение и не обращать внимания на разрывающийся желанием член. — Ты исчадье ада, какого хрена тут творишь? Я думал пожар.

— Есть будешь? — не обратив внимания на мой рык поинтересовалась нахалка. Капец сковороде — в помойку. Я уставился на чадящую мешанину, предложенную мне в качестве завтрака и судорожно сглотнул. Судя по виду, вкусняшкой надо бы кормить врагов. Думаю убойная сила стряпни моей гостьи превзойдет по силе даже пресловутый «Новичок»

— Что это?

— Ну, шакшука, по — идее, — как — то подозрительно — неуверенно пробухтела лохушка своим хриплым голоском. Я отмер и кинулся к окну, распахнул его настежь и вдохнул прохладный воздух, давая возможность остыть своим обеим головам, блин.

— Прости, я что — то не голоден, — устало ответил я, пытаясь не смотреть в сторону ляльки. Выглядела она сейчас, кстати, бомбически. И лишенная косметики мордашка ее очень красила.

Я ее где — то видел. Вот видел и все тут. При чем совсем недавно. Но где? Где я мог пересечься с красоткой, которая прикусив губку морщила шикарный свой нос? Именно этот поворот головы, и серьезный изгиб нахмуренных бровей. Она тогда так же кусала чертову губу. Но где? Откуда я могу знать это исчадье, если я в этом городе всего второй день?

— Ты вчера сказал, что я не в твоем вкусе, — хмыкнула мерзавка, хватая со сковороды кусочек черной от гари отравы. Поморщилась и ломанулась к раковине. Я схватил посудину и едва не взвыл, обжегшись об раскаленный металл. Зашвырнул сковороду в раскрытое окно от злости и уставился на лохушку, несчастно трущуюся возле мойки. Вздохнул, достал кастрюлю и молча пошел к холодильнику.

— Эй, а почему у тебя халат цвета взбесившегося банана? Ты в нем, наверное, неотразим. Ты решил меня игнорировать? Эй, как там тебя? Макс?

Два яйца, молоко, несколько соцветий брокколи, кусок сливочного масла. Руки действовали автоматически — нарезать, смешать, взбить. Не слушать, не поворачивать головы, не смотреть на захватчицу. Черт меня дернул вмешаться в ее жизнь. Нахрена мне это было нужно. Надо было просто налиться до бровей выискарем. Старый приятель «Джонни» неплохо лечит депрессию.

— Ешь, — поставил перед девкой сковороду с омлетом, на который она накинулась, как голодный тюлень. И вся ее бравада слетела тут же. — Я сейчас приму душ и отвезу тебя домой. И бога ради, постарайся больше не попадаться мне на глаза.

И все же, где я мог ее видеть?

— Слушай, прости, а. Я все возмещу. Дай мне номер своей банковской карты. Я правда никогда так себя не вела. Просто обстоятельства, — подметая остатки яиц со сковороды коркой хлеба пробормотала лохушка. — Просто сумочку я вчера потеряла, наличных нет. И документы. Твою мать, такой геморрой будет их восстановить. Но тебе спасибо. Что меня вытащил. А готовить я никогда не умела. Сковорока новая с меня. Ну что, мир?

Я заинтересованно посмотрел на красотку. Надо же, какой разной она может быть. Сумочка. Точно. Я вчера прихватил радикюль, больше похожий на пачку сигарет. Болтающийся на позолоченной цепочке. И логотип фирмы, состоящий из золоченных полуколец узнал. Мечта моей «бывшей», стоящая как два месяца проживания в отеле класса люкс. У нас весь дом был завален барахлом с этой эмблемой. Ненавижу.

Поэтому и бросил торбу в багажник, рядом с грязной «запаской», а потом забыл.

— Сумка твоя в машине. А вот подруга…

— Ой, ты не волнуйся за нее. Янка в порядке, я уверена. Мы, кстати не познакомились. Меня зовут Феня.

Я хрюкнул. Феня нахмурилась и закрылась, снова превратившись в колючку.

— Прости, — мне не стоило подходить к ней так близко, и вдыхать аромат ее волос, и вообще тащить ее сюда. Чертова Феня, чертовы губы, цвета чертовой спелой малины.

— Эй. Ты что задумал? — прохрипела она, и я почувствовал, как у меня сносит крышу. Ухватился пальцами за полы халата, и дернул их в разные стороны. Тяжелая грудь набухла, когда я впился в сосок губами, плоский животик девки покрылся милыми мурашками, которые я почувствовал пальцами. Девка застонала, а потом со всей силы всадила мне острым коленом между ног. Чертова сука. Я взвыл. Завертевшись на месте, как огромный бородатый волчок.

Она метнулась к стойке с ножами, выдернула из нее огромный тесак и ощерила свои дорогущие зубы.

Лучшее окончание спора с женщиной — притвориться мертвым.

(народная мудрость)

Фекла Быковских (в девичестве Висюлина)

— Извини, — рыкнул этот варвар и бросился вони из кухни.

Ну надо же — "извини". Он бы еще меня трахнул на столе, а потом по — джентльменски попросил прощения. Только сейчас я обратила внимание, что стою, прижавшись спиной к ледяному холодильнику, сжимая в руке огромный нож, ноги дрожат, а грудь все еще хранит прикосновение его губ. Стою голая, потому что халат, цвета взбесившегося банана, валяется у моих ног, словно куча умерших листьев. Я прекрасна сейчас, наверное. Голая безумная баба с ножом и текущая, как сука в период гона. От возбуждения в голове гудел рой взбесившихся пчел. Твою мать, это какое — то безумие. Я же железная леди, всегда сдержанная пай — девочка. Надо бежать. Этот берсерк действует на меня пугающе.