Спустя некоторое время Наташа сумела взять себя в руки. Собственно, чего она боится? Что еще может с ней произойти?

Девушка приоткрыла дверь, выглянула в коридор и только-только успела заметить, как огромного роста мужчина вошел в ее комнату. Наташа шмыгнула обратно в ванную, плотно прикрыла дверь. Она знала, что свет в ванной из коридора не заметен.

Минут пять Наташа простояла, прижавшись ухом к двери, но ничего не услышала. Кроме собственного прерывистого дыхания. Девушка поискала глазами одежду, но вспомнила, что бросила ее в коридоре. В ванной не было ничего, кроме полотенца.

«Может, это просто грабитель? – подумала она.– Возьмет, что захочет, и уйдет? Зачем ему я?»

И вдруг она вспомнила! Вспомнила и похолодела. «Пусть я тоже умру!» Разве она не просила об этом?

Наташа толкнула дверь. Вышла. Побрела по коридорчику направо, мимо своего брошенного на пол халата, мимо остальной одежды, бесшумно, как сомнамбула, на подгибающихся ногах, с влажными облепившими голову волосами… Оставляя за собой цепочку мокрых следов (в ванной на пол натекла вода), Наташа дошла до комнаты и, перешагнув через порожек, остановилась. Руки ее бессильно повисли вдоль тела, плечи опустились. Она не собиралась драться, она вообще ничего не собиралась делать, но когда она увидела «грабителя», ноги ее буквально приросли к полу. Огромный длинноволосый мужчина, черный с ног до головы, стоял к ней спиной, разглядывая то, что держал в руках.

Наташа попятилась, и тут мужчина медленно повернулся к ней. Лицо его, мрачное, с запавшими глазами, заросшее густым волосом, было ужасно. Наташа сделала еще один шаг назад и невольно прикрыла рукой обнаженную грудь. Нет, скорее – сердце. Черный великан устремил на нее тяжелый взгляд, изучая ее лицо, тело. Холодно, без смущения, без всякого интереса. Словно нечто неодушевленное.

В руках великан держал книгу, и это еще больше испугало Наташу: «Не грабитель!»

Девушка отступила еще на один шаг, и… чьи-то пальцы крепко сжали ее голые плечи.

От неожиданности Наташа вскрикнула, рванулась, выворачиваясь из поймавших ее рук, обернулась… и ноги ее подкосились. Мир перевернулся, и Наташа потеряла сознание.

Глаза открывать не хотелось. Банальный вопрос: жив или уже умер – отпал сам собой. Слишком реалистичными оказались телесные ощущения. Наверное, так чувствует себя кусок свинины, по которому всласть прошлись ребристым молотком.

Ласковин попытался шевельнуться, но потерпел неудачу. Не потому, что не чувствовал рук, нет, руки были на месте. Только оказались плотно прикрученными к туловищу. Андрей был связан или, скорее, завернут во что-то тяжелое и колючее. В ковер?

– Живучий, как кошка,– произнес рядом знакомый голос.– Хотя куда там кошке!

– Не надо так шутить,– ответил не менее знакомый бас.– Гипотермия может привести к очень тяжелым осложнениям. К необратимым нарушениям функций…

– У вас, отец, необычный словарь,– заметил первый.– Необычный для священника.

– Когда-то я получил медицинское образование,– отозвался бас.– Но моя практика и познания не так обширны, как ваши.

– Я бы не назвал это «познаниями»,– сказал первый,– но польза от этого есть, что да, то да.

«Может, я все-таки помер? – подумал Ласковин.– Эти двое – вместе?»

– Ага! – другим тоном произнес Зимородинский.– Молодец наш – подслушивает! Давай, давай, открой ясны очи! Скажи спасителю своему, что и я своих за так не отдаю!

Андрей не без усилий разлепил веки. Вислоусое довольное лицо Зимородинского – на расстоянии вытянутой руки. Чуть подальше – черная с проседью грива отца Егория.

– Кто это на мне лежит? – сиплым голосом проговорил Андрей.– Слон?

– Шутит! – Вячеслав Михайлович повернулся к Потмакову.– Ну, отец, какой это признак?

– Обнадеживающий,– пробасил Игорь Саввич.– Может, развернуть его?

– Обойдется. Нет,– сказал он Андрею.– Это не слон. Всего-то пара верблюжьих одеял да овчинный тулуп.

– Что произошло? – просипел Андрей.

– Вопросы задает,– сказал Зимородинский, снова поворачиваясь к отцу Егорию.– Как доктор полагает, можно больному вопросы задавать или молчание пропишем?

Ласковин подумал, что Потмаков сейчас взорвется, но тот лишь покачал головой.

– Узнаешь,– сказал он Андрею.– Не спеши.

– Ты умер! – вмешался Зимородинский.– И он,– кивок в сторону Потмакова,– умер! Так в газетах пишут. И умные дяди по телевизору тоже так говорят. Где уж нам с ними спорить! – и подмигнул.– Тем более, раз вы оба умерли, значит, больше вас убивать не будут. Верно, отец?

«Телевизор… – возникла беспокойная мысль.– Телевизор… Наташа!»

– Сколько… Как давно я так? – проговорил Ласковин.

– Да уж часов тридцать, нет, побольше,– ответил отец Егорий.

– Тридцать три,– уточнил Зимородинский.– Ты – хлопец основательный!

– Наташа,– с беспокойством произнес Андрей.– Она – знает?

Потмаков с Зимородинским переглянулись.

– Вот это мы недодумали! – с досадой проговорил сэнсэй Ласковина.– Бабушке твоей я сообщил по секрету, а ей…

– Я позвоню,– сказал отец Егорий.– Не поздно звонить? – спросил он у Андрея.

– Поздно! – Ласковин скрипнул зубами.– Отец Егорий, пожалуйста, быстрей! Слава, дай ему телефон. И разверни меня наконец!

Зимородинский подал Потмакову трубку. Отец Егорий по памяти набрал номер. Память у него – как японские часы.

Ответа не было.

– Никого,– сказал Игорь Саввович.– А может, спит?

Ласковин рванулся так, что потемнело в глазах.

– Выпутывай меня из этой дряни! – прохрипел он.– Куртка моя цела?

– Цела,– сказал отец Егорий. Голос его стал непривычно тих, но Андрею было не до тонкостей.

– Я поеду туда! – заявил он, пытаясь выдавить из тела нахлынувшую слабость.

– Лучше я съезжу,– возразил Зимородинский, успешно скрывая собственное беспокойство…

– Нет!

– Ладно,– уступил Вячеслав Михайлович.– Будь по-твоему. Отец,– сказал он Потмакову,– разверните его и помогите одеться. А я пойду укрепляющее приготовлю. А не то помрет дорогой – и все старания наши прахом!

Спустя час машина Зимородинского притормаживала у Наташиного дома.

– Подождать вас? – спросил Андреев сэнсэй.– Вдруг нет ее?

– Не надо,– отказался Андрей.– У меня – ключи.

– А сам-то – как?

– В норме! – как можно бодрее произнес Ласковин. Однако, когда он выбрался из машины, пришлось подождать с полминуты, опираясь на дверцу, чтобы прошла слабость.

– Пациенту! – сказал Зимородинский, вручая отцу Егорию литровый термос и запечатанный флакон граммов на двести.– Это,– он указал на термос,– сегодня и завтра. По стакану через восемь часов. А это – по чайной ложке утром натощак.

Андрей медленно пересек тротуар. Кажется, силы понемногу возвращались. Короткая лестница далась ему без особого напряжения.

«Вот я и вернулся»,– подумал Андрей, открывая дверь.

Темная квартира. Ощущение пустоты и… тревоги!

– Наташа! – негромко позвал Ласковин.

Тишина.

Андрей щелкнул выключателем… и увидел одежду, в беспорядке разбросанную по коридору.

Сердце его сжалось от дурного предчувствия. Вновь накатила слабость, но беспокойство было сильнее.

– Наташа! – еще раз позвал Ласковин, уже не рассчитывая на ответ.

Не дожидаясь отца Егория, не потрудившись снять ботинки, Андрей поспешил в комнату.

Темно. И никого.

Ласковин зажег свет. Разобранная постель… и никаких следов девушки.

Вернувшись в коридор, он увидел отца Егория, запирающего дверь.

– Раздевайтесь,– произнес Андрей бесцветным голосом.– И заходите в комнату.

Верхняя одежда Наташи была на вешалке, обувь – тоже. Тапочки? Тапочки он видел в комнате. Записка? Наташа имела обыкновение оставлять ему записки на кухонном столе. Вдруг?

Андрей прошел по коридору, задержался на секунду там, где от него ответвлялся «аппендикс», в конце которого – ванная и туалет, прислушался… Ничего.