Через пять, шесть лет можно замуж отдавать — любовалась и гордилась дочкой мать.
«Попрошу сестрицу, Василину, подыскать Анютке городского жениха. Замуж выйдет по знакомству — жить хорошо будет, в согласии и богатстве. Мужа-то надо будет подбирать не по красоте, а по уму и ловкости в работе. Да и родители, чтоб были оба, небось, помогут молодой семье и с жильем, и с работой. А уж поднимать малых детей, своих внуков, и я пригожусь. А Анюточка моя работать будет в городе, непременно бухгалтером, на большом заводе или фабрике».
Но не суждено было сбыться материнским мечтам.
В ноябре, на праздник октябрьской революции в гости к Юлии Дмитриевны из райцентра приехала младшая сестра Василина с мужем Олегом. К приезду родственников был забит кабанчик и несколько курочек. Домашние колбаски, кровянка и сало свежего засола наполнили чесночно-кориандровым запахом весь дом.
В былые времена это был любимый запах и Анютки, и Юлии Дмитриевны. Но в этом году Анютка, скорее всего, чем-то отравилась. Ее мутило и подташнивало, а к домашним деликатесам она даже не притронулась. Василина долго и внимательно присматривалась к племяннице, а потом неожиданно спросила сестру:
— Юль, а часом Анютка не беременна?
— Типун тебе на язык, — рассердилась Юлия Дмитриевна, — откуда? Ей ведь только пятнадцатый годочек минул. Да и не тебе знать-то, сама ты пока не рожала, и не знаешь, что это такое!
— Да, не рожала, — не унималась Василина, — но беременна была. Забыла что ли, что я в девичестве аборт сделала?
Василинин муж Олег был срочно отправлен за два километра в сельмаг за вино-водочными покупкам, а женщины вызвали на допрос бледную Анюту.
— Рассказывай, с мужиками миловалась, целовалась, подол задирала? — в гневе мать не соображала, что Анюта могла просто не понимать смысл ее вопросов.
Тетка Василина была мудрее.
— Юля помолчи, — попросила она разгоряченную сестру, — Анюточка, детка, скажи, когда последний раз у тебя были месячные? Подумай, посчитай и скажи точную дату, это очень важно.
Анюта нахмурила лобик, подумала и сказала:
— В конце мая, а потом мазня эта прекратилась — я и обрадовалась, все лучше, когда ничего не болит и все чисто. А сейчас я заболела животом — он распух и в нем что-то шевелится.
Юлия Дмитриевна вцепилась побелевшими пальцами в спинку стула. Допрос был продолжен, но уже на другую тему — с кем из мужиков Анюта завела любовь? Девочка опустила голову, закусила губу и молчала. Ясно было одно — скоро Юлия Дмитриевна и Василина станут бабушками. Уже совсем скоро.
Василина как могла, успокоила сестру, мол, утро вечера мудрее, что-нибудь придумается. Аборт делать поздно, пусть рожает, а там видно будет.
На следующий день Василина вместе с Олегом уехали из деревни в город, а Юлия Дмитриевна осталась со своими мыслями одна. В общем-то, не одна — рядом как тень мелькала беременная девчонка.
Что теперь делать, как дальше жить, чем оправдаться в дочернином беспутстве перед скорыми на язык односельчанами?
Конечно, от ребенка нужно избавиться — многие отдают детей на воспитание бездетным семьям или сдают в детский дом, а проще всего оставить ребенка в больнице, а уж там врачи разберутся, куда его пристроить.
В школу Анютка перестала ходить, все больше сидела дома — прятала от людей свой выросший живот. Хорошо, что хоть восьмилетку успела закончить, иначе бы затаскали мать по сельсоветам и райкомам партии за то, что не получила девочка обязательное по советским законам восьмилетнее образование.
А ведь и на партийную комиссию могут в райком партии вызвать. Вот сраму-то будет — Юлия Дмитриевна, передовая доярка и коммунистка, дочь не усмотрела! Если вызовут сейчас, то и из партии исключат.
Года два назад Юлию Дмитриевну вместе с председателем колхоза вызывали на заседание партийной комиссии. Тогда разбирались, почему колхозная рекордсменка корова Зорька не смогла растелиться и погибла. Пенсионеры-коммунисты долго допытывались у доярки, по какой причине колхоз не уберег корову, известную своими высокими надоями не только в области, но даже и в республике. Ведь председатель колхоза уверял, что для коровы созданы особые условия содержания, и зоотехник ежедневно, самолично, проверяет ее кормовой рацион. Юлия Дмитриевна долго убеждала дотошных старичков, что корова не смогла растелиться по простой причине — теленок неправильно шел, а ветеринар уехал в район к сыну, дело-то было ночью в субботу. Надо же и ветеринару когда-нибудь отдыхать.
Промолчала она тогда по просьбе председателя колхоза, что корова Зорька никогда не была рекордсменкой. Это была обычная колхозная корова со средним удоем молока. А рекордсменкой она стала бумажной, когда в группу Юлии Дмитриевны добавили одну, неучтенную корову. Доились две коровки, а молочко записывали на Зорьку. Эта неучтенная коровка принесла славу колхозу, а доярке — почет и уважение. Именно из-за рекордных надоев коровы Зорьки Юльку в деревне стали уважительно величать Юлией Дмитриевной.
— Какая она вам Юлька? — урезонивал председатель колхозных доярок, — с ней секретарь райкома за ручку здоровается, за работу благодарит и Юлией Дмитриевной называет, а вы тут Юлька да Юлька, чтобы больше этого не слышал.
А слово председателя колхоза в деревне покрепче государственного указа будет.
Наказали ее тогда за нерасторопность при отеле ценной для района коровы. Вынесли партийный выговор с занесением в учетную карточку и предупредили, что за следующее нарушение партийной дисциплины она будет исключена из рядов партии. Председатель колхоза утешал, что пройдет год, и выговор снимут, а если бы в райкоме партии узнали правду, то его, председателя колхоза сняли бы с работы.
Она бы этого хотела? Нет, Юлия Дмитриевна считала, что старый друг лучше новых двух, не нужен им новый председатель. Да и свою славу передовой доярки губить не хотелось. Теперь история с Зорькой стала забываться, а партийный выговор с Юлии Дмитриевны через год по ходатайству колхозной парторганизации действительно сняли.
Конец осени и почти всю зиму Анюта не выходила из дома. Слонялась по углам, с матерью почти не разговаривала. На вопросы отвечала кивком головы или кратким «да» и «нет». Про пеленки-распашонки никто не думал, словно этот вопрос мог разрешиться самостоятельно.
Двадцать девятого февраля у Анюты начались схватки. Мать запрягла в сани старую кобылку, приписанную к ферме на подвозку кормов, кинула туда же соломки, усадила стонущую Анюту, прикрыла дерюжкой и повезла в сельский фельдшерско-акушерский пункт за пять километров.
По дороге Анюта уже протяжно кричала, но Юлия Дмитриевна кобылку не подстегнула. Лошаденка плелась по укатанной лесной дороге тихим уставшим шагом — намаялась за день на ферме.
«Покричи, покричи, — злорадно думала мать, — может, нагорюешься, так и скажешь имя своего кавалера. А мне сейчас спешить некуда».
К акушерскому пункту они подъехали в сумерки, там уже никого не было. Старая уборщица открыла им дверь и побежала за деревенским фельдшером, которая жила на другом конце деревни.
Когда фельдшер появилась в маленьком приемном отделении пункта, Анюта уже родила. Юная мама лежала на кушетке, в ногах у нее копошился ребенок. А под кушетку ручейком стекала кровь.
Старая акушерка поняла, что роды были быстрые, неуправляемые. Хрупкое детское тельце не было развито и подготовлено к родам, скорее всего, порвалась матка. Нужно в первую очередь, срочно вызвать из Горевска скорую помощь, чтобы успели спасти роженицу, а потом самой попытаться чем-то помочь истекающей кровью девчонке и ее родившемуся дитю. Анюту и, завернутую в старый белый халат родившуюся девочку, вскоре отправили в Горевскую больницу, а Юлия Дмитриевна возвратилась домой. По дороге она думала о том, что может, бог приберет к себе ее непутевую дочку и нежданную, нелюбимую внучку. А ей бы не проспать утреннюю дойку.
В областную больницу Анюту скорая помощь успела доставить живой. Ей срочно была сделана операция по удалению разорванной матки и переливание крови. Затем Анюту перенесли в маленькую одноместную палату и посадили возле ее кровати медсестру. Врачи искренне жалели эту красивую деревенскую малышку. Каким же кнутом ее ударила жизнь и где в это время были взрослые, близкие ей люди?
