Эту ночь, надо думать, народ Кул запомнит надолго, сложив подходящее сказание — смеялся позже Парвит. А и, как иначе, коли в твоем родном селище посередь ночи разом поднимается такой гвалт, будто небо обрушилось на землю. Первыми из домов повыскакивали воины сакха, на ходу вздевая рубахи с бляхами и опоясываясь. Все они заворачивали головы на восход, где на высоком холме выросла огненная туша коня с языками вихрящегося пламени заместо гривы. Огромный жеребец, вскидывая морду и крутясь на одном месте, то и дело требовательно бил передними копытами, словно призывая их к себе. Солнечный бог-конь зримо ярился на что-то, не дозволяя воинам терять ни мгновения. Не успели пораженные поселенцы, выскочив из домов, и опомниться, как вся полусотня сакха сидела в седлах. Всадники, огибая дома, сливались в единый поток, исторгающийся из селища прочь.

Провожающий их люд, торчал промеж домов, не замечая шествующей мимо них богини. А та на каждом шагу касалась мимолетом тел, сбирая силу. И лишь изредка указывала Северко со Званом на иного мужика, а тот бездумно следовал за двумя горцами. Едва их набралось с дюжину, как поводыри увели замороченный полон к плотам. Вукена с Вуксаной, не пожелав оставить подругу, настороженно скользили сзади, беспрерывно принюхиваясь и скалясь. Между ними с распахнутым от восторга ртом любопытно крутила головкой Лунёк. Чего бы там ее мать-колдунья не вершила, но то, что творила на ее глазах богиня, не под силу и всем колдуньям срединного мира. Мара же, дойдя до конца вытянувшегося по берегу селища, остановилась. И оно тотчас зашевелилось, забурлило ошалевшими людьми.

…………

Она не стала слишком мудрствовать, взяв за основу суеверия, которыми были набиты головы этих людей — зачем изобретать колесо, сидя в повозке? А потому уже собравшиеся, было, вернуться в дома люди внезапно обнаружили вокруг себя двуглавых лягушек ростом с большую собаку на козлиных ногах. Или змей с клювами, или детей с громадными зубами, или волков с человечьими руками и ногами — воображение аборигенов этой планеты восхищало латию своей неутомимой плодовитостью и многогранностью. Эти конкретные представители человечества не разочаровали: даже мельком, краешком сознания не пытались понять происходящее, дружно бросившись спасаться из опоганенного, по их мнению, селища. Хорошо, хоть детей не побросали и друг дружку не перекалечили — не та плотность населения, чтобы затоптать толпой. Истошно вопя, народ рванул туда же, на восток подальше от реки, потом рассыпался, затаился по крохотным рощицам и впадинам меж холмов. И пока солнце, как основное дезинфицирующее средство нечисти не поднимется над горизонтом, с места никто не сдвинется. Перун со своими сакха поступит еще проще: оглушит, выкачает энергию и оставит ночевать под открытым небом на свежем воздухе. Теперь, кто бы их ни инспектировал, они дружно констатируют явление самого бога-коня, который прибыл осчастливить их честью напитать его своей жизненной силой. После чего убыл в неизвестном направлении в полном соответствии с неисповедимостью его божественных путей. Как в контексте этой истории станут объяснять нашествие на неповинный городок армии нечисти, Мара даже гадать не стала, отправляясь к реке. Ей необходимо оказаться на том берегу первой, обеспечив неприкосновенность переправы. Задумка Парвита хороша — ничего не скажешь, но координатор высшего уровня приложения лучше остальных знает цену вероятности искажения первоначального плана за счет случайностей.

…………

— Великая, там зло? — обеспокоился Ирбис, разглядывая ее закаменевшее лицо, обращенное на приближающийся берег.

Мара прошлась ледяным взором по темной речной воде да по четырем переправщикам, даже не подозревавшим, где они и чего творят. Потом вновь уставилась вперед. Берег, куда они стремились, был пуст, но где-то в десятке полетов стрелы от него к переправе трусила ватага сакха. Тревоги в них не было. Одна лишь озабоченность, ибо указано им было разузнать: не было ли известий от бога, опечалившего свой народ давним молчанием. Вукена с Вуксаной, балуя с Лунёк под ногами слегка одурманенных для спокойствия коней, насторожились. Ровно поняли, что из человечьей речи.

— Десяток с половиной сакха, — поведала, наконец, Мара. — Будут на берегу раньше нас.

Ирбис без лишних расспросов отцепил от седла загодя натянутый дивный лук, что преподнесли ему спутники. Она покосилась на охотника и качнула головой:

— Нет. Ты не станешь стрелять. Я сама с ними разберусь.

— Я мужчина, — прохрипел, набычась, охотник.

— Отец, негоже спорить с богиней, — едва слышно поспросила Лунёк на своем языке.

— Пусть спорит, милая, — равнодушно бросила Мара, даже не обернувшись к девчонке. — Человеку не заповедано спорить с богами. За это не наказывают.

— Но, перестают помогать, — заупрямилась юная колдунья. — Особо, когда человек творит глупость.

Мара одобрительно кивнула и чуток прибавила сил запыхавшимся переправщикам. Ирбис, не менее упрямый, чем его названная дочь, шагнул вперед, прикрывая хрупкую богиню плечом. В этом он боле доверял совету Драговита, данному перед его уходом, дескать, человечье тело богини стрелы пробивают, как и тела смертных. И тогда она уходит в свой исконный мир Прави, бросая людей в одиночестве. Так что все они беспрестанно настороже, доглядывая за ней, чего и ему делать следует. А буде она заартачится, так можно ее и не слушать — просто делать, как нужно. Трудно сие было исполнить невыразимо. Громадный огненный конь в той стороне, куда увезли Перунку — вот когда Ирбиса пробрало до последней жилочки. Такое сотворить по силам одному только богу. И все же юного бога сам Драговит с рук не спускает, глаз с него не сводит. И Перунка слушается своего пестуна, будто простой. А потому и следовать указкам того Ирбис намеревался, не прекословя. Не то, чтоб боялся его меньше, чем богов, просто… мужику с мужиком оно как-то проще.

Размышлял он недолго — вдали над кромкой видимого подпрыгнули высокие кожаные шапки, потом конские головы, а после и подымающие пыль голенастые ноги. Вид плотов, подбирающихся к берегу, сакха не насторожил. А и, с чего бы? На них же воины, кои не шляются без дела, а стало быть, не ищут драки на пьяную голову. Решившись, Ирбис бросил взгляд на троицу девчонок за спиной — волчицы и Лунёк распластались на брюхе, затаились. Он нарочито медленно шагнул обратно к своей кобыле, пристроил на место лук. Даже за меч хвататься не стал, дабы враги не подумали чего. Примерился: до берега оставался какой-нибудь полет стрелы. Всадники по двое спускались тропкой, прокопанной в невысоком обрыве, подточенном весенними разливами. Лошадь мордатого вожака ступила на глинистый берег первой и потянулась к воде. Тот соскочил с нее, шлепком по крупу дозволил вступить в воду и напиться. Ирбис уже знал: коли так, стало быть, дорогой ее не шибко погоняли. Видать, сакха знали, что ночью им плотов не пригонят, а потому и не торопились. Вот последний из них сполз с седла и… первым начал падеж людей — его ноги, коснувшись земли, тут же подогнулись, как у младенчика. Недоверчиво разглядывая валяющиеся, ровно мертвые, тела, Ирбис покосился на богиню. Ее взгляд оставался столь же равнодушным, будто перед ней так ничего и не явилось, кроме лениво плещущейся воды. Наконец-то плот заскреб по дну, и охотник прыгнул на берег. Мимо него, распугивая пьющих коней, пронеслись два лохматых тела. Волчий запах разогнал лошадей — те уносились в облаках брызг с возмущенным ржанием. Ирбис занялся своими, выводя их с плота мимо застывших в неподвижности переправщиков. И отчаянно держался, стараясь даже не коситься на Мару, блуждающую меж поваленных тел. Вукена с Вуксаной тащились за ней по пятам, недовольно фыркая на беззащитных вонючих двуногих. Было не понять, чем таким озаботилась богиня, что не ленится пятнать этих скотов, пока за спиной не чирикнула Лунёк:

— Ты забираешь их души?

Ирбис резко обернулся и вперился взглядом в рожу ближайшего бледного даже под загаром воина. Тот и вправду походил на мертвеца.