— Когда великий Малеаду создал город на скале и дал ему имя Ранкеаледан, он истратил много силы. Из-за этого жизнь его была слишком коротка для благородного иллиатара. Когда он умирал, то сказал, что однажды, в день, когда солнце на небе задерживается дольше всего, а Чаша Благоденствия наполняется исцеляющей водой, он вернется к нам. С тех пор любой иллайри ждет этот день, надеясь, что наш Имай вернется к нам.

Хотел еще раз сказать, что я не Малеаду, но потом передумал. Чем сильнее буду отрицать, тем больше вызову подозрений. Еще подумают, что я и есть тот, кого они так ждали. Умудрился же я прийти именно в этот день. Впрочем, я не знал, иначе точно пошатался по лесу пару дней, для надежности.

— В этом городе живут ведь не только иллайри, я прав? — задал я новый вопрос.

— Верно, — Илик кивнул. Вообще, я подозреваю, что его не зря поставили старшим. Больно уж спокойный. — С приходом на Ивуалу иллиатары лишились своего дара. Вы ведь знаете об этом? — как-то слишком уж тревожно спросил он.

— Знаю. И про Валуату знаю и про Малеаду. Но могу послушать еще раз, мало ли, вдруг мои знания неполные.

На имени Валуату, Илик поджал недовольно губы.

— Мы не говорим Валуату. Мы называем его Изгоем, Предателем. Имя даруется только тем, кто заслуживает этого, ведь имя определяет судьбу любого иллиатара или иллайри. И те, кто следуют за ним, так же лишаются имени.

Я безразлично пожал плечами.

— Мне все равно, как его называть. Так что там с даром иллиатаров? — напомнил я, уводя разговор в прошлое русло.

Илик помолчал с минуту, а потом снова спокойно заговорил, будто ничего и не было.

— Ивуалу принял нас, но в обмен на позволение жить здесь, забрал дар иллиатар. Они больше не хотели оставаться с нами и ушли, в надежде, что отыщут способ вернуть утраченное. Нам пришлось смириться с их выбором. Наш дар остался с нами, но нас было очень мало. Почти все, пришедшие в этот мир были в той или иной степени родственниками. Мы понимали, что вступая в связь с близкими, загрязняем нашу кровь, пачкаем дар, поэтому, когда мы встретили людей, то воспряли духом, решив, что это наш шанс. Мы осторожно подбирали себе тех людей, кого потом вводили в семьи. Не всегда в таком союзе рождались иллайри, бывало, что людская кровь пересиливала нас, и на свет появлялся человек с некоторыми нашими чертами. Но даже тогда мы не прогонялись тех, кто откликнулся на зов о помощи. Мы оставляли им выбор. Кто-то оставался, кто-то уходил. Но сейчас в Ранкеаледане живут чистокровные люди. Вы их узнаете сразу, они хоть и похожи на нас, но всё-таки отличаются сильно. Мы не гоним их и не презираем. Они помогли нам сохранить свой вид, и мы ценим это и благодарны за их исцеляющую кровь.

— Я заметил, что хранители немного отличаются от остальных в городе. Это что-то значит? — поинтересовался, размышляя над тем, что самыми чистокровными во всем Ивуалу будут те же гармы. Достаточно не дать замотать детей в паутину, не позволить начаться изменениям и можно будет вырастить чистокровных иллиатар. Правда, остается вопрос: что у таких детей с разумом? Понятно, что на внешний вид меняется в коконах, а разум? Будут ли такие дети разумными или же разумом они будут как те гармы?

— Значит, — Шаударан кивнул. — Мы храним не только заветы, но и кровь. У нас она самая чистая. Мы ведем записи и стараемся, чтобы в крови нашей было все же больше от истинных иллайри, опасаясь, что однажды кровь людей взыграет в наших венах, и облик наш станет походить на людской. А еще кровь людей даровала нам необычный дар, который раньше принадлежал иллиатарам. Мы же, иллайри, не были склонны к нему совершенно. Но сейчас среди нас рождаются те, кому подчиняется магия мира.

Шаударан вытянул руку вперед и напрягся. Я с интересом смотрел, как на его ладони вспыхнула красноватая искра, выросшая в небольшой язычок пламени. Правда, Илику понадобилось для этого минут пять и массу душевных сил — выглядел он так, словно только что пробежал стометровку на скорость.

— Впечатляет, — похвалил я, подумав, что для иллиатар больше подходил путь, которым пошли иллайри. Им надо было родниться с людьми, ведь, кажется, их магические системы были схожего характера. Как я понял, иллайри не брали энергию мира, они колдовали только тем, что сами вырабатывали. Иллиатары же были обычными магами, с ядром и каналами. Каналы эти забились энергией Ивуалу, и народ потерял способность магичить. Но ведь есть люди, которые пусть и слабо, но все-таки могут пропускать через свои каналы тяжелую энергию Ивуалу. Если их соединить, кто знает, что могло бы получиться. Впрочем, возможно, что иллиатары и с людьми не смогли бы иметь общего потомства. — А на что способны люди?

— Примерно, то же самое, — Илик откуда-то из складок своей одежды достал платок и вытер выступивший на лбу пот. — Простите. Это всегда трудно, — он слабо улыбнулся и спрятал платок. — У людей есть еще один дар. Они умеют уговаривать металл, отчего их оружие долго остается острым и не покрывается коричневой стариной.

— И вы тоже умеете это?

— Мы узнаем и храним все, что может пригодиться нашему народу, — как мне кажется, несколько горделиво сказал Шаударан. — А вы, Идани, не покажете…

Илик запнулся, словно не знал, какие слова ему подобрать.

— Что? — спросил, ощущая легкий голод. Ну да, засиделись мы. А ведь ему нужно еще в полдень к той чаше.

— Ваш дар, — выдохнул Илик, смотря на меня пристально и несколько недоверчиво. А еще слегка испуганно, будто сам не мог поверить в то, что усомнился. Я его вполне понимаю. Мало ли, какая у меня внешность. И даже хвалю за такую недоверчивость, оказалось, что не все потеряно.

— Почему бы и нет, — я пожал плечами, а потом вытянул перед собой руку, позволяя проявиться искрящейся молнии. Тут же послышался треск, а пальцы закололо. Насмотревшись на расширившиеся глаза Илика, я тряхнул кистью, заставляя молнию исчезнуть. Небольшая боль в руке вскоре пропала.

— Вы смогли подчинить себе Небесный гнев? — Шаударан вскочил, заметался по комнате. Видимо, он растерялся и не понимал, как ему теперь вести себя со мной. Я видел, что он кидает на меня взгляды, но быстро их отводит. Я даже слегка забеспокоился.

— Это плохо? Опасно? Невозможно? Преследуется вашими законами? Что не так? — задал я вопросы, хмурясь с каждой секундой все сильнее. Мало ли, у них тут те, кто умеет управлять молнией — враги номер один, похлеще, чем Валуату.

Шаударан резко остановился, явно взял себя в руки и снова сел в кресло.

— Невозможно — да, — сказал он. — Небесный гнев — он мимолетный, свирепый и ослепительный. Подчинить его невозможно.

Илик молчал с минуту, а потом весь буквально засиял. Я видел, что ему пришла в голову мысль, которая ему весьма и весьма пришлась по вкусу.

— Мне пора, — сказал он, подскакивая, как ужаленный. — Скоро полдень.

— Я пойду с вами, — мне не хотелось оставлять этого иллайри наедине с той мыслью, которая только что посетила его голову. Что-то мне подсказывает, что мне совершенно она не понравится. — Хочу посмотреть на праздник.

— Конечно, идемте, — легко согласился Шаударан.

Мне снилась полная кружка ледяной и невероятно вкусной воды. Я тянулся к ней, но отчего-то не мог дотянуться. Из-за этого на меня поочередно накатывало то раздражение, то злость. Во рту было сухо, я хотел пить так сильно, будто до этого неделю провел в пустыне без капли воды во рту.

Когда кружка, наконец, оказалась у меня в руках, я благоговейно припал к ней и проснулся. Хмуро облизнув пересохшие от жажды губы, попытался сфокусировать взгляд. Получалось плохо. Голова подозрительно гудела, а еще меня сильно настораживал неприятный привкус во рту.

Попытавшись вспомнить, где я и что вчера было, едва не застонал от прошившей голову боли. Глаза заслезились, хотя в комнате не было слишком уж светло. Попытавшись встать, чтобы хотя бы осмотреться, я понял, что меня до этого смущало. Тяжесть в районе груди, а еще вполне знакомое тепло.