11

Лаврентий Павлович Берия, 29 апреля 1939 года

Коба, как всегда в минуты глубоких размышлений, молча вышагивал по кабинету, время от времени поднося погасшую трубку ко рту, но, отвлёкшись на очередной поворот мыслей, снова опуская руку с ней.

— А что ты сам думаешь обо всём этом? — наконец, показал он чубуком в сторону кипы бумаги и фотографий, лежащих на столе.

— Мои эксперты тщательно проверили как снимки, так и письмо, напечатанное не на пишущей машинке, а каким-то из неизвестных нам видов типографской печати. Следов фотомонтажа на фотографиях очень высокого качества, сделанных на фотобумаге неизвестного нам типа, не обнаружено. Состав типографской краски, которым отпечатано письмо, нам неизвестен, бумага, на которой оно отпечатано, нашими специалистами ранее не встречалась. Да вы и сам, товарищ Сталин, видите, насколько она хорошо отбеленная и плотная. По белизне даже превосходит ту, что используется для книг с качественными художественными иллюстрациями. Содержание текста… К сожалению, его проанализировать не получилось: я просто не нашёл, кому из привлечённых специалистов можно доверить столь важную информацию. Полный текст письма известен только нам двоим.

— А этот… лейтенант Воскобойников?

— Он не вскрывал пакет, полученный от полковника Бабушкина, но пересказанное им содержание разговора с Бабушкиным в общем целом совпадает с содержанием письма.

— То есть, контрреволюционный переворот, устроенный самими же руководителями партии и государства, — после очередной задумчивой паузы пробормотал секретарь ЦК. — Если, конечно, верить одному-единственному письму одного-единственного человека, пусть и утверждающего, что он выражает мнения большой группы единомышленников.

— Есть ещё показания Воскобойникова, который успел кое-что услышать от солдат, охранявших технику, которую ему показывали.

— Ты думаешь, если они готовились заранее, они не могли распределить роли и реплики?

Да, товарищ Сталин любит театр и в театральном искусстве разбирается прекрасно. В отличие от меня, которому никак не удаётся вырваться на какую-нибудь постановку: в Москве я меньше года, и всё это время был загружен делами в Наркомате.

— Ты их в чём-то подозреваешь Коба?

— Самое простое, что может прийти на ум, это сведение счётов. Обвинить партийных руководителей чёрт знает в чём и нашими руками не допустить их к власти. Захват какой-то территории и провозглашение её «независимой»? Да, с учётом того, что я видел на фотографиях и прочёл в показаниях твоего лейтенанта, им это не составит труда. И никакой стрелковый полк, рядом с которым они вылезут из другого времени, им не помеха: его просто намотают на гусеницы танков. И перережут одну из важнейших железнодорожных магистралей. Представляешь, какой эффект это будет иметь у империалистов? Но они не сделали этого, хотя имели возможность сделать. Почему? — вслух рассуждал Сталин. — И просят разрешения у нас перейти сюда, в своё прошлое. Не вторглись, поставив нас перед фактом, а просят разрешения.

— Может быть, если их намерения искренни, то просто не хотят кровопролития?

Пожалуй, это самое очевидное. Ведь я же прекрасно знаю, как должны действовать красные командиры, обнаружив неподалёку от места их дислокации неизвестных вооружённых людей и неизвестную боевую технику: уничтожить агрессора любой ценой. Не получится у Троицко-Магнитогорского полка, задействуют всю 85-ю стрелковую дивизию и даже все войска Уральского военного округа. Со временем, конечно, выяснятся намерения «агрессоров», но сколько людей до этого погибнет, можно только предполагать.

— Если их намерения искренни. А если нет?

После разоблачения заговора Тухачевского Коба стал особенно недоверчив к военным. И идущие сейчас в войсках увольнения командирского состава, в ходе которых армия избавляется не только от достигших пенсионного возраста, негодных к службе по состоянию здоровья, запятнавших честь преступлениями и недостойным красного командира поведением, но и скрытых врагов, тому подтверждение. Врагов, на которых имеются соответствующие материалы, конечно, немного, не больше 15% от общей численности увольняемых, но сам факт чистки показателен.

— Как пишет этот Бабушкин, правительство России 1994 года не просто строит капитализм, а полностью и во всём подчиняется указанием американских «друзей». Даже та техника, которую они собрали якобы для передачи нам, собрана лишь благодаря тому, что американцы потребовали её уничтожения. А предатели в правительстве охотно согласились это сделать. И если бы оно, это правительство, преследовало в отношении нас какие-либо… нехорошие планы, то не стало бы возиться с какой-то непонятной группой лиц непонятного статуса, а направило бы регулярные войска. Ведь там, в этом самом Чебаркульском гарнизоне, у них расквартирована целая танковая дивизия.

— То есть, ты Лаврентий, веришь в некую группу частных лиц, которая решила скрыть от властей передачу боевой техники неизвестно кому?

— Бабушкин пишет, что они получили контракт на уничтожение всего этого. А как они его уничтожат, никого в правительстве не касается. Главное — чтобы «американские друзья» зафиксировали, что этого оружия и техники больше не существует.

— «Бабушкин пишет», — передразнил Коба. — А кто такой этот Бабушкин?

— Мои люди уже разыскали семью этого школьника…

— Вот именно, что школьника, который пока ещё даже не предполагает, как сложится его жизнь. Он пишет такое, что в голове не укладывается. Например, то, что на нас в июне 1941 года напала Германия, и её войска дошли до Москвы, Сталинграда и Кавказа. Германия, половина территории которой ныне оккупировано Польшей и Францией, а на второй половине население пребывает в нищете. Напала после того, как захватила Австрию, Чехословакию, Польшу, Югославию, Норвегию, Грецию, Данию, Голландию, Бельгию и разгромила Францию, оккупировав две трети её территории. Ты выяснял, кто такой этот Адольф Гитлер, которого он упоминает в связи с этим?

— Да, товарищ Сталин, — пришлось мне перейти на официальное обращение, видя, что глава партии сердится. — Неудачливый венский живописец, перед Империалистической войной перебравшийся в Германскую империю и с началом войны вступивший в германскую армию. Неплохо воевал на Западном фронте, был ранен, дослужился до ефрейтора. После войны вступил в малочисленную крайне националистическую партию неких Карла Харрера и Антон Дрекслера, вскоре переименованную в Национал-социалистическую партию Германии, которую он возглавил. В 1923 году устроил бунт в Мюнхене, известный как «Пивной путч» и в ходе его подавления погиб. По отзывам людей, видевших и слышавших его выступления, обладал прекрасными ораторскими способностями. Многие считают, что именно благодаря его эксцентричным выступлениям, партия быстро набирала популярность, пока не была запрещена после того самого путча. Люто ненавидел евреев и был помешен на чистоте «арийской крови», считая именно немцев прямыми потомками древних ариев.

— Погиб при подавлении путча… А как ты считаешь, если бы не погиб, то мог бы он со временем стать действительно популярным политиком?

Сложный вопрос. Но если верить тому, что написали подчинённые…

— Пожалуй, смог бы. Позиция его партии очень точно отражала настроения германских обывателей: унижение, которому подверглась Германия по итогам Версальского мира, незаслуженное, репарации и прочие ограничения чрезмерно суровы, в создавшемся бедственном положении немецкого народа виноваты внешние и внутренние враги — британцы, французы и евреи-финансисты и капиталисты, наживающиеся на народных страданиях.

— Значит, смог бы… Что ж, будем считать, что отправной точкой несовпадения истории нашего мира и мира этих людей из будущего могла стать смерть этого венского живописца. Но выяснять, правду ли они говорят, предстоит именно тебе, Лаврентий.

Да я, в общем-то, и не сомневался, поскольку именно мне этот самый полковник Бабушкин назначил встречу на окраине военного полигона близ этого самого села Чебаркуль, о котором я никогда не слышал до появления в моей приёмной лейтенанта Воскобойникова. Проявившего просто беспримерную наглость и напористость, требуя встречи с мной. И если уж сумел добиться этого, то сможет добиться и многого другого.