На представление руководителю института Абраму Фёдоровичу Иоффе и специалистам-локаторщикам мне пришлось съездить, и, честно говоря, даже я несколько стушевался перед его именем и именами людей, которых мы, люди из 1994 года, помним по институтским учебникам. Николай Яковлевич Чернецов, Павел Александрович Погорелко, Юрий Борисович Кобзарев… Те самые, с которых и начиналась советская практическая радиолокация.

Но сейчас, по требованию представителя только что созданного 6-го отдела (обеспечение безопасности в области научно-технических знаний) Главного управления госбезопасности, все они, включая Абрама Фёдоровича и только-только выпущенного на свободу из-под следствия Акселя Ивановича Берга, уселись за парты слушать лекции по основам радиолокации, которые вели мои помощники.

Но основная работа у меня, конечно, в Москве, в Междисциплинарном научно-исследовательском центре, где создаётся поистине грандиозный банк технической документации, цены которому в это времени просто не существует. Мы ведь «хапали» не только «бумажные носители», но и «договорились» по поводу «коммерческого заказа» с НИИ сети «Эталон», занимающимися микрофильмированием. Благо, одна из «эталоновских» контор находилась у нас совсем под боком, в Миассе. И теперь эти микрофильмы тоже переводят «на бумагу», что очень удобно при работе со сложными чертежами и многотомными техпроцессами. Да, информация у «эталоновцев», в основном, загрифована, но мы-то перекупали микрофильмы с совсем уж устаревшей информацией, преимущественно 1950−60-х годов.

Одним из первых дел, которые сделали мы с Владимиром Михайловичем Бабушкиным и его коллегами-отставникам из КГБ, была передача огромной докладной записки на имя Сталина, содержащей списки репрессированных учёных, инженеров, военных, проявивших себя после реабилитации или освобождения из-под стражи. Тоже подготовленные заранее, очень подробные, содержащие перечень позднейших заслуг этих людей.

К сожалению, часть их сразу освободить не получилось: репрессии в отношении них далеко не всегда были «необоснованными». Тут и нецелевое использование средств, и растраты, и, чего уж там скрывать, банальное шкурничество. Например, поводом для затянувшегося следствия в отношении одного из будущих Маршалов Победы Константина Константиновича Рокоссовского стал массовый падёж коней в его кавалерийском корпусе. А Сергей Павлович Королёв обвинялся во «вредительской деятельности» за эксперименты, не относящиеся к прямой работе по созданию ракетной техники. Но тем Советский Союз образца конца 1930-х и начала 1940-х мне нравится, что даже тем, кто «заслужил» наказание, представляется возможность искупить вину созданием отличной боевой техники «под контролем НКВД», в так называемых «шарашках».

Впрочем, по характеру охраны, и наш МНИЦ был той же самой «шарагой», поскольку располагался на строго охраняемой территории, а семьи его сотрудников, прибывшие из будущего, живут «внутри периметра». Под который выделили Школу НКВД и прилегающий к ней большой дом в районе, имеющем название Дангауэровка. Там, где когда-нибудь будет построена станция метро «Авиамоторная».

Условия проживания по местным меркам неплохие: квартиры от двух до четырёх комнат, но поскольку многодетных семей у нас нет, некоторые из «четвёрок» превратили в коммуналки. Правда, кое-кому приходится привыкать к общей кухне и, после жизни в «брежневках», к совмещённым санузлам, но если учитывать, что для многих «аборигенов» и подобное считается едва ли не царской роскошью, то жаловаться не на что.

Залегендировали нас как «иностранных учёных российского происхождения, вернувшихся из эмиграции по приглашению советского правительства». Отсюда и пристальное внимание к нам со стороны чекистов, и хорошие условия проживания (включая отдельный продуктовый магазин), и наши «странности» в одежде, поведении и даже речи.

Центр мы оборудовали по последнему слову техники «нашего родного» времени. Не зря ведь Борис Уманский «раскрутил фирму» на поставках компьютерной техники и телефонов с факсами. Лапу на часть ввозимой им продукции мы сумели наложить, мотивируя не только потребностями «уральского филиала», но и кое-какими другими надобностями. Например, «подарков» тем, от кого зависит функционирование этого филиала. Ну, и планами «завалить» уральский регион оргтехникой по розничным ценам, чуть ниже региональных, но выше московских. А для того, чтобы прибыль была ещё выше — завозить на наши склады не уже собранные ЭВМ, а комплекты для её сборки на месте: электронщиков здесь хватает, и с наладкой такого производства действительно проблем не возникло бы.

То, что вычислительная техника станет колоссальным подспорьем в расчётах советских инженеров, я убедился на собственном опыте. Тем более, такая мощная: процессоры «Пентиум» с тактовой частотой 75 мегагерц по своему быстродействию превосходят даже старые советские ЭВМ серий БЭСМ, ЕС и СМ, занимавшие огромный вычислительный зал, а ведь появление тех машин позволило нам «вытянуть» и ракетно-космическую программу, и расчёты ядерных реакторов, не говоря уже об авиастроении и составлении баллистических таблиц для артиллерии. Конечно, компьютеры не вечны, но лет десять точно проработают. По крайней мере, первые из закупленных ещё при позднем СССР аппараты с процессорами 8086 продолжают работать на предприятиях ВПК по сей день. А там уже, надеюсь, и советские полупроводниковые приборы начнут производиться, хотя бы примитивные собственные вычислительные машины делаться. Так что порядка тысячи компьютеров (далеко не все, конечно, с процессором «Пентиум», часть с 486 и даже 386, и далеко не все новенькие) мы сумели завезти в 1939 год.

Компьютеры — это хорошо. Да вот только с печатью сделанных на них расчётов есть проблема. Даже на матричных принтерах, куда более долговечных, чем лазерные, для которых порошок стоит очень дорого, а фотобарабаны имеют «привычку» истираться. Ленточка! Обыкновенная красящая ленточка изготовлена из нейлона, который ещё не производится даже в Штатах, где его изобрели. Мы просто обязаны запустить производство этого материала, чтобы не извращаться с повторной пропиткой запасённых нами расходников. Ну, кроме того, нейлон — это, помимо чулок и рубашек, ещё и лёгкие и очень прочные парашюты для лётчиков и десантников. Во время войны их понадобится много, очень много.

А война действительно не за горами. Восстание в Риге вызвало настоящую истерику в Варшаве и Лондоне. Особенно после того, как новое «правительство национального спасения», руководствуясь подписанным с СССР в 1932 году договором о ненападении, направило делегацию в Москву для подписания нового соглашения, о взаимопомощи, предусматривающего ввод Красной Армии в эту страну в случае угрозы вторжения в неё со стороны Польши.

Да, поляки оставили на востоке страны довольно небольшие силы. Но после свершившегося в Латвии переворота (а следом за ним начались беспорядки против «сдачи государства правительством предателей» и в Таллине) начали стягивать к польско-латвийской границе войска, численно превышающие небольшую латвийскую армию втрое. И советскому правительству ничего не остаётся, кроме как тоже концентрировать дивизии близ границ с двумя прибалтийскими республиками.

В Эстонии обошлось без переворота. «Президент-регент» Константин Пятс отправил прежнее правительство в отставку и, пользуясь давними хорошими связями с Москвой, заключил такой же договор о взаимопомощи. Только ввод советских войск не откладывал на момент «угрозы вторжения», а потребовал немедленно, едва просохли чернила на соглашении. В итоге двадцатипятитысячный контингент советских войск войдёт в Эстонию уже к 1 ноября. Возможно, немногим позже (если поляки всё же не начнут агрессию) то же самое случится и в Латвии. Ну, а если полезут, то война с Польшей начнётся раньше, после того, как первые польские отряды пересекут латвийскую границу.

41

Юзеф Бек, 2 ноября 1939 года

Пся крев! Проклятые немцы! Никто не ожидал от них такого упорства. Вместо недели, отведённой на штурм Берлина, пришлось потратить на этот город целых полтора месяца. Полтора месяца! И сорок тысяч убитыми и более ста пятидесяти тысяч ранеными. После таких потерь ни о каком наступлении на северо-запад Германии без переформирования частей, участвовавших во взятии города, речи идти не может. Мы потеряли в городских боях около 350 танков и танкеток. Почти полторы танковых дивизии! Самое же обидное то, что уничтожены они преимущественно не артиллерией, а обычными стеклянными бутылками, наполненными бензином, смешанным с моторным маслом.