Похоже, они так и не поверили, что можно приехать в чужой город без собственной аппаратуры и вполне себе полноценно выступить с концертом. Так что сейчас они пошли проверять, как и что у нас звучит, а завтра у них первый концерт. Если что, то и у нас с Кругловым тоже.

По идее мне бы тоже с ними сходить, но звукооператору я на пальцах объяснил, что у нас и как, да и парни в курсе, так что, надеюсь, справятся. А мне не терпится послушать, что с записью.

Стиль песни для себя я определил, как «новая волна», но закос под ресторанную музыку у Шуфутинского очевиден. Вот и думай, как лучше сделать. То ли немного выхолостить запись, приведя её к общепринятому звучанию этого стиля, то ли, наоборот, подкинуть немного «ресторанщины», благо, материала для этого записано достаточно. Звукооператор, он поважнее иного дирижёра будет. Два разных звукооператора из одной и той же записи на многоканальнике настолько разный итог получат, что их за две самостоятельные песни можно принять.

Впрочем, о чём тут особо размышлять. Для себя я уже всё решил. Постараюсь придерживаться оригинала. Другой вопрос, что пропишу партии качественнее, и вокал причешу, заодно сделав его ярче.

Ох, как же я матерился!

Сколько привычных устройств, к которым я раньше обращался не задумываясь, мне не хватало. Сам себя по рукам бил, уже совсем было собираясь вытащить недостающее. В итоге всё равно не удержался. Параметрический эквалайзер, один из тех, что был у меня в отобранных закладках, всё-таки занял своё место в студии, позволив мне убедительно прописать гитарные соло так, чтобы они не мешали всем остальным. В итоге получилось на три с плюсом. Такую оценку я сам себе выставил, прослушав сведённую запись. Знаете, очень обидно слышать огрехи, зная, как и что ты можешь сделать, чтобы их не было.

А вот нет. Всё, всё уже. Что можно было я из своего комплекта аппаратуры выжал.

Песня получилась вкуснее и ярче, а ударные, спасибо Лексикону, так и вовсе прописаны через Плэйты, которые очень скоро зададут тон всему звучанию ударных на ближайшие десять лет.

Одна беда. Я недоволен.

Поняв, что дальше, на «замыленное» ухо дальше начну только косячить, я оставил всё, как есть, и поплёлся в зал. Вымотала меня непривычная работа, а ещё больше, нервы. Бесит, когда на то, что можно сделать одним кликом мышки, ты четверть часа теряешь.

Из интервью, данных Шуфутинским уже после его возвращения из США, я знал, что, став певцом, Михаил Захарович очень требовательно относился к звуку, иногда часами пропадая на площадках, где настраивают аппаратуру. Так что определённое волнение имело место быть.

Всё оказалось вовсе не страшно.

Единственной причиной задержки было то, что все кайфовали от звука, а больше всего от той подзвучки, которую я всё-таки сделал. Не знаю почему, но такая простая вещь, как обычные сценические мониторы, отчего-то ещё никем, даже теми же «Песнярами», не используется.

Как по мне — это нечто запредельное. Я бы не смог работать, не слыша общего звучания, а они могут… Кто-то может и посмеётся над такой мелочью, но для меня проще в футбол играть с завязанными глазами, чем петь многоголосие, не слыша остальных и ориентируясь на эхо из зала…

Дома, представляя предстоящий концерт, я много думал о том, как объявлять ту или иную песню. Это у профессионалов, работающих от многочисленных филармоний, в штате обязательно есть конферансье, который и паузу может забить, и с публикой пошутить, и любую композицию зрителю представить. У нас с Кругловым такого человека естественно нет, да и «Лейся песня», выезжая к нам, не подумала о ведущем.

Впрочем, за ансамбль Шуфутинского я как раз и не переживал — у парней сотни концертов за спиной, они и сами себя объявят. Да и песни, которые они исполняют, не больно-то и нуждаются в представлении — кто ж не угадает с первых аккордов знакомые всем «Где же ты была» или «Кто тебе сказал»?

У нас с Сашиным «Монолитом» совсем другой расклад. Почти у каждой нашей песни сегодня премьера. И пусть то, что я написал с Маргаритой, уже крутят по радио, а песню на стихи Дербенёва на днях по телевизору покажут, но со сцены эти композиции ещё не звучали и представлять их некому.

Да ещё знакомый парторг пытался палки вставлять при утверждении программы. Негоже, видите ли, о героях войны петь под электрогитары и барабаны. Это он о «Ведьме» так на худсовете отозвался, если что.

— Песня прошла Главлит и прозвучала по Первой программе Всесоюзного радио, — напомнил я брызгающему слюной толстяку, — Как думаете, если в песне была бы какая-то крамола или осквернение памяти героев, получила бы она зелёный свет в эфире?

Вот и ломал я перед премьерой голову, как песню «Ангел по прозвищу ведьма» представить. Даже какой-то текст дома записал на листке, да так на столе и его и забыл. Пришлось на ходу сочинять.

— Августовской ночью сорок третьего на свой аэродром не прилетел лёгкий ночной бомбардировщик У-2, — негромко начал я, — Пилотом и командиром сгоревшего в небе Кубани фанерного самолёта была наша землячка. Советский народ называл этих лётчиц Ангелами и русскими Мадоннами, фашисты дали им прозвище «ночные ведьмы». Со дня образования одна из первых улиц нашего города носит имя Жени Крутовой, того самого Ангела по прозвищу ночная ведьма, не вернувшегося с боевого задания. Этому Ангелу мы посвящаем песню.

Кто сказал, что рок это музыка молодых? Ничего подобного. Я своими глазами видел, как под мою песню тайком утирал глаза седой ветеран с орденскими планками на груди. Кому-нибудь подполковник показывал кулак с оттопыренным вверх большим пальцем? Мне Владимир Фёдорович, военком города, которому я лично ставил магнитолу, сразу два показал. Ладно, он ещё «козу» на пальцах не выгнул, а то было бы смеху.

Ну, а парторг. А что парторг? Подошёл он ко мне во время антракта в буфете, после того как мы закончили выступление и освободили сцену для ансамбля Шуфутинского:

— Извини, Валерий Борисович! — примирительно протянул мне ладонь толстяк, — Хорошая песня у Вас про лётчиц получилась. Побольше бы таких.

Приятно работать с людьми, которым ничего не нужно объяснять. Мне хватило пары взглядов на шпаргалки, включающих перечень песен, написанные Шуфутинским перед концертами, и я понял, что моего вмешательства не потребуется.

Для коммунистов у «Лейся песни» свой репертуар, насквозь правильный и идеологически выдержанный, а для народа те песни, которые у всех на слуху.

— «Прощай, от всех вокзалов поезда», — начинает петь солист, а дальше вместе с ним поёт весь зал. Потом точно так же все поют «Где же ты была», затем чуть более сложная композиция, а за ней «Наше лето», под которую зрители даже пытаются танцевать в проходах, вызывая дикое возмущение трёх наших тучных контролёрш, самоотверженно бросающихся на каждого, приподнявшегося со своего места. Да, в СССР танцевать во время концертов нельзя. Не спрашивайте у меня, почему. Я и сам этого не знаю. Вроде особых запретов никаких, но заходя в зал, мы попадаем в зону влияние тёток — контролёров, у которых имеется своё мнение о том, что зрителю положено делать, а что нет.

Если что, то вся страна разделена на такие зоны влияния, но почему-то советские люди не замечают, что вахтёры, кондукторы, кассиры, продавцы, а то и уборщицы готовы грудью отстаивать своё право указывать, кому и что делать, и не дай Бог вам покуситься на эту частичку власти, которую они свято блюдут. Много интересного о себе узнаете. Особенно, если решите вступить в полемику с продавщицей из овощного, или тёткой из пивного ларька.

Не скажу, чтобы лично я с такими чудищами часто сталкивался, но признаюсь, бесят они изрядно, даже когда со стороны на их художества смотришь. И как ни крути, это серьёзный минус социализму.

Концерты мы отработали на славу. Недовольных я не видел. И всё бы хорошо, если бы не встреча с Дон Кихотом.

— Нашли общий язык с комсомолом? — поймал он меня после концерта для партконференции, когда я не дождавшись последних вышедших из зала, пошёл к пульту, собираясь кое-что подсказать звукорежиссёру.