Сделанный Лениным и Сталиным задел благополучно профукан, и страна катится по инерции, вполне возможно, что даже вопреки воле её малограмотных управленцев. По крайней мере тот же Суслов или Черненко наверняка хотели бы обратить время вспять, вернув его в понятные им ипостаси.

Но нет. Время неумолимо и оно не имеет обратного хода.

Отсюда и прописанное в моих "письмах счастья" одно из требований. Оно простенькое."Не допускать нахождение на руководящих постах лиц, старше семидесяти лет".

Осталось только настоять, чтобы это было внесено в Конституцию.

Честно говоря, даже семьдесят лет, это, в моём понимании явный излишек. Я бы и в шестьдесят пять годков ограничение поставил, но боюсь, что сразу такого не поймут и, соответственно, не примут. Да и кто тогда страной будет управлять, если сейчас у власти сплошной дом престарелых.

Глава 21

С Олегом мы не виделись давно.

Когда наши торгово — финансовые операции вышли на приличные обороты, мы перестали доверять обычным "говорилкам", вроде Скайпа, и для связи использовали общение в одной из популярных игр. Там про золото и деньги можно было чуть ли не в открытую говорить, так как эти слова входили в экономику игры. Пусть это было и не очень удобно, но зная любовь наших спецслужб к чужим деньгам, так на порядок безопаснее.

— Напрасно ты там переменами грезишь. Сам во власть не влезешь, а остальные не потянут. Может и добьёшься малозначительных изменений, но только агонию продлишь, и вовсе не факт, что это всё к лучшему выйдет, — высказался Олег, когда я вкратце обрисовал ему, чем собираюсь заняться в самое ближайшее время.

— Я уже тут многое поменял. Афганской войны не случилось. Первые кооперативы лет на восемь раньше появились. И с войной теперь предки обломятся. Как бы тебе понятнее объяснить? Мне пофиг, как тут, параллельно или перпендикулярно мы расположены относительно вас, но здесь у меня жизнь настоящая. И цель есть. Я тебе потом скину файлом, какую я тут музыку пишу. Хотя нет, тебе, наверное, не зайдёт. Время здесь другое, и предпочтения вряд ли совпадают. Тут даже литература сейчас гораздо более спокойная и романтичная, а в музыке больше лирики и мелодизма. Но я сердцем чую, что это моё. То, что надо. Знаешь, там, в России я всегда мечтал быть богатым, пусть не олигархом, но покруче, чем был раз этак в десять. Даже к своей же музыке относился с какой-то торгашеской подоплёкой и всегда знал, что времена суперзвёзд закончились, особенно для композиторов. Чайковских и Моцартов в двадцать первом веке не будет. Вместо них станут известными исполнители, которым легион имя, с их недолго живущими шлягерами. Этакий парад бабочек — однодневок под фонарём.

— А там у вас что? Станешь номенклатурной звездой? — хохотнул Олег.

— Избавь Господи от таких радостей, — преувеличенно комически изобразил я лик мученика, закатив глаза в потолок и молитвенно вытягивая перед собой руки, — Я просто занимаюсь своим делом, а раз уж судьба так сложилась, что могу на что-то влиять, то можешь не сомневаться, не я под этот мир буду меняться, а он под меня.

— Не уверен, что я тебя понимаю хотя бы процентов на тридцать. Ты там, у себя, шикануть толком не можешь. Если что, то даже у меня сейчас уже средств накопилось столько, что могу купить себе остров с виллой и яхтой, и пару — тройку фотомоделей с пониженной социальной ответственностью каждый месяц заказывать и менять. Отчёты-то мои хоть смотришь иногда?

— Конечно смотрю, — почти искренне возмутился я, вспомнив, что последний конверт так у меня и лежит нераспечатанный под клавиатурой синтезатора.

Не вовремя то письмо пришло почтой Эль — Дорадо. Посреди ночи. Собственно, как мы с Олегом и договаривались. Я тогда как раз музыку к детскому спектаклю торопился дописать, ещё не зная, что пришедший к власти Предсовмина Тихонов нам премьеру надумает обломать.

Человек — существо странное. Пока его лично какие-то неприятности не коснутся, он на них реагирует вяло. По крайней мере у русских так. Обмани правитель страны тех же немцев или французов, да хоть корейцев, с пенсиями, ценами на бензин или с обещанием стабильного курса доллара, так его политической карьере кирдык тут же бы пришёл. А наши ничего, терпят.

— Раз смотришь, то объясни мне, что ты там нашёл такого, что тут, у нас, нельзя купить за те деньги, которые у тебя на счетах скопились? — на полном серьёзе поинтересовался Олег.

Мда-а… Похоже, последний отчёт нужно повнимательнее посмотреть. Для долларового мультимиллионера в той России, где я жил, действительно преград не так уж и много.

Олег, с его нынешними связями и оборотами тонну — полторы золота и килограмм двести палладия с платиной за месяц легко продаст. В рублях — это бешеные миллиарды. Малой части этих денег хватит, чтобы вместо Киркорова с Басковым всей стране по телевизору целый год надоедать. Но как-то даже радости от таких возможностей не появляется. Вроде и память у меня хорошая, но вот прямо сейчас хоть убей, ни одной песни этих "звёзд" я не вспомню. "Битлс" с их песнями могу часа полтора играть, не останавливаясь и вспоминая по ходу исполнения одну мелодию за другой. У Антонова песен пятнадцать влёт вспомню и сыграю, у Пугачёвой десятка два шедевров, а то и больше наберётся. Зато тех же "Песняров" на рояле исполнить мне сложно будет. Тут я себе отчёт в своих способностях клавишника отдаю полный. Может, кто-то и способен так песни "Песняров" сыграть, чтобы передать сам дух их исполнения, но я пас. Не потяну. Технически исполню легко, но их харизма и очарование за кадром останутся.

И что? Просто всей душой своей чувствую, что никакой радости выход в российские поп — звёзды мне не принесёт. Не та музыка, не то исполнение, и слушатель совсем иной.

Короче, как музыкант и исполнитель я в СССР чувствую себя на своём месте.

Должен сказать, что моя прошлая жизнь в России мне не очень нравилась. Понял я это не так давно. По сути, Разумов со своей бандой колдунов и магов сделал мне царский подарок, забросив меня в это время. Наверное, дело в том, что тут я себя ощущаю иначе. Уверенно. Исчезло чувство бессилия и собственной никчемности, когда ты с тоской понимаешь, что твои метания и порывы ничего не изменят. Вдобавок к тому, у меня появились друзья. Там, в России, я только Олега и Шурави мог бы назвать этим словом. Всех остальных лишь знакомыми и приятелями, и не более того.

Закончив разговор с Олегом я ещё долго смотрел на погасший экран монитора. Не хватало мне этого разговора, чтобы понять самого себя. Теперь точно знаю, что хоть и есть у меня запасной аэродром, но никакого желания возвращаться обратно в Россию у меня нет. Буду жить богато, но уныло, каждый день сам себя терзая мыслями о том, что я мог бы сделать, и не сделал.

Наверное так же себя чувствуют полководцы, когда их после прошедшей войны отправляют в отставку. В ушах ещё слышится гром артиллерии, перед глазами стоят карты сражений и поля битв, а жизнь изменилась и вся интрига осталась лишь в том, чтобы угадать, какая каша будет на завтрак — манная или овсянка.

Судьба мне дала многое.

Собственно, и сделал я уже немало. Наверняка мог бы и больше, но во имя чего? Чтобы сохранить СССР? Так он мне никуда не упирался, особенно сам государственный строй и сложившиеся в нём отношения элиты и номенклатуры. Здесь никого не удивляет, что генералом станет сын генерала, а дипломатом — сын дипломата. Понятно, что есть исключения, не подпадающие под общую тенденцию, но и она, эта тенденция никуда не делась. Невольно Грибоедова вспомнишь, понимая, что за прошедшие полтора с лишним века ничего не изменилось. Как у него там Фамусов это лихо изложил:

— При мне служащие чужие очень редки;

— Все больше сестрины, свояченицы детки;

— Один Молчалин мне не свой,

— И то затем, что деловой.

— Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку,