— Откройте иллюминаторы, здесь тоже воняет, не знаю, откуда так несет. Посмотрите-ка под столами.

И пока он догадался, в чем дело, зловоние дошло и до столовой.

Именно в этот момент я предстал перед ним, чтобы предложить свои услуги в качестве дополнительного официанта.

И вот я сервирую столы, раскладываю столовое серебро, расставляю приборы. Взамен я получаю вместе с метрдотелем изысканные блюда из меню первого класса, сплю на столе в столовой и не отказываю себе ни в каких удовольствиях, подобно другим членам экипажа.

На третий день я уже до такой степени осваиваюсь со своей работой, как будто занимался этим всю жизнь.

Пассажирка, увешанная драгоценностями, «певица с голосом» предлагает мне поступить в ее труппу.

Старого метрдотеля, который за четверть века избороздил все моря Ближнего и Дальнего Востока, зовут Фабр. Этот славный человек за годы морской службы сделался философом, ибо в пути люди быстрее вступают в контакт и раскрывают случайным попутчикам причудливые секреты своей души, которые обычно тщательно прячутся от чужих глаз. Он поведал мне, сколько неприятностей причиняет ему неупакованный, грязный, неудобный и капризный груз под названием пассажиры.

Заход на Мальту. Странный город, где нет ничего, кроме церквей. Никаких признаков жизни, только звон колоколов оглашает мертвую тишину этого кошмарного видения из горячечного бреда.

Лишь только судно бросает якорь, как два гондольера набрасываются на единственного туриста и буквально рвут его на части. Несчастного хватают за руки, толкают, мнут, как безвольную куклу, и, вконец оглушенный и оторопевший, он падает в одну из лодок. Она увозит свою добычу с победной песней, в то время как другая в отместку увозит багаж пассажира в противоположном направлении. Этот поединок сопровождался грубой бранью, в которой слышались смачные арабские слова «зубб» и «кус умак» с характерными непристойными жестами.

Юные священники, только что окончившие семинарию, и застенчивые монахини, путешествующие во втором классе, закрывают лицо и убегают прочь под насмешливым взглядом бородатого старика миссионера, испытавшего и не такое на своем веку.

Я не решаюсь сойти на берег, ибо возвращение на борт слишком затруднительно. Нужно заплатить бешеные деньги, чтобы вернуться на пароход. Двое французских матросов, проплутавших среди церквей в поисках совершенно иного храма, находят выход из положения, выбросив вымогателя-гондольера за борт. Несколько взмахов весел, и они уже у трапа; от судна как раз отходит буксирный катер, и они привязывают к нему лодку, а гондольер тем временем барахтается в воде, посылая им проклятья. Матросов приветствуют радостными возгласами как героев, отомстивших гнусным мальтийцам за все принесенные им жертвы.

Сегодня утром мы вошли в Афинский залив. Это водоем удивительной, немыслимой голубизны, окаймленный горами, тоже голубого цвета, но с пепельным отливом, с игрой розового и зеленого оттенков. Склоны гор усеяны белыми точками, словно маргаритками на лугу. Это одинокие дома деревушек, разбросанных по холмам уступами.

Вот и Пирей, окольцованный рыже-золотистыми холмами. Свет зари заливает красные черепицы крыш, пылающие на фоне голубого неба, легкий и теплый воздух благоухает смолистым запахом сосен и ароматом лаванды.

Это Греция, и античные образы героев и полубогов оживают в душе при виде великолепных декораций.

Я стою на самом носу парохода, чтобы не видеть его убогой обстановки и не чувствовать зловонного запаха угольного дыма и человеческих отходов. Я смотрю, как форштевень судна рассекает голубой шелк с белыми барашками пены, и мне кажется, что я оказался на древней триреме, за бортом которой плещут кристально чистые священные воды.

На берегу меня сразу же берут в плен маленькие чистильщики обуви, наперебой предлагая свои услуги. Можно подумать, что в этой стране дети появляются на свет с сапожной щеткой в руках. Нужно носить полотняные башмаки, чтобы жить спокойно.

Здешние экипажи похожи на старинные кареты, какие еще встречаются порой в аристократических предместьях, с какой-нибудь древней маркизой, упорно не желающей пересаживаться в автомобиль. Но эти скрипучие ландо и расхлябанные виктории[21] выглядят столь же жалко, как фрак, одетый на полотера.

Извозчики одеты кое-как, чаще всего они носят рубашки навыпуск, подпоясанные широким ремнем из красной шерсти, которые служат им еще и котомкой. Они прячут туда недоеденный обед, когда их нанимает пассажир. Так и кажется, что сейчас кто-нибудь из них вытащит из-за пазухи огромный пистолет или кривой тесак, до того эти типы напоминают разухабистых разбойников из романов Эдмона Абу. Небритые, как крестьяне в субботу, они часто водружают на головы старые шапокляки или допотопные цилиндры с расширяющимися полями.

После долгих поисков я нахожу грамотного извозчика, способного прочитать адрес, который дал мне услужливый механик. Коляска везет меня в дальний пригород к госпоже Спиро Смирнео.

Я вижу дом очень приличного вида и звоню в дверь. Меня встречают с распростертыми объятиями, как старого долгожданного друга.

Госпожа Спиро Смирнео — красивая высокая тридцатилетняя женщина в теле, как и ее маленький невзрачный муж, лоснящийся, как маслина. Она подталкивает меня к креслу, которое я не заметил поначалу, и я неловко опускаюсь в него. Я сижу там с полчаса с оторопелым видом, вяло отвечая на любезности, которые она расточает мне с таким пылом, как будто я понимаю по-гречески. Наконец кюре Папаманоли, за которым побежал мальчишка, является весь в мыле. Это высокий красивый мужчина с густой иссиня-черной бородой. Он кажется великаном в своей длинной сутане из черного сукна и высоком головном уборе. Он снимает его и обтирает лоб изящным платком из розового шелка и приглаживает волосатыми пальцами свои длинные волосы, стянутые сзади в пучок.

У него — великолепная голова ассирийского владыки: большой нос безупречной формы, гармоничные пропорции которого свидетельствуют о его великолепных мужских достоинствах. Его серые бархатные глаза, окаймленные длинными ресницами, настолько выразительны, что их взгляд красноречивее слов.

Очень опрятная и почти изысканная одежда говорит о том, насколько его паства обожает и балует своего батюшку. Но общение по-прежнему невозможно, ибо кюре тоже говорит только по-гречески. Мы ждем переводчика.

Госпожа Спиро взволнована и смущена под взглядом своего важного кузена. Она суетится, бегает, зовет отлучившуюся служанку, затем выходит из комнаты и прибегает с подносом, уставленным розетками с вареньем из лепестков розы. Эту немыслимо сладкую массу нужно есть ложечкой, запивая большим количеством воды, чтобы заглушить чувство тошноты.

Приход переводчика прерывает нашу пантомиму, сдобренную улыбками. Этот молодой человек, кажется, приказчик в магазине новинок, говорит по-итальянски.

Я сразу же перехожу к делу и разъясняю главную цель своего визита.

Я узнаю, что гашиш находится в Триполи и раздобыть его проще простого: требуется лишь приобрести у его производителей нужное количество. Поезд доставит нас туда примерно за восемь часов. Мы отправимся завтра утром с первым поездом, в пять часов утра. Остаток дня я посвящаю приведению в порядок транзитных и судовых документов, чтобы все было готово к моменту прибытия товара.

В компании по морским перевозкам служащие меняются в лице, когда я заговариваю об отправке гашиша так естественно, как если бы речь шла о мешках с луком или картошкой. Наконец, один чиновник, оправившись от первоначального шока, проверяет мои бумаги и, позвонив в таможню, сообщает, что подобный груз нельзя отправить без разрешения греческой таможни. Разрешение же можно получить, заплатив пошлину в размере десяти франков за килограмм. В принципе эта сумма должна быть возвращена мне в порту назначения груза по предъявлении свидетельства об уплате. Однако даже если удастся получить подобное свидетельство, оно не гарантирует возврата денег греческим правительством. И главное, я не сумею выплатить столь высокую пошлину из своих скудных средств.