Местные моряки рассказывают, что по преданию вокруг острова обитают тюлени, и некоторые утверждают, что видели, как они кормят своих детенышей. Может быть, это были морские коровы или ламантины, странные животные, отдаленно напоминающие людей верхней частью торса. Они, несомненно, послужили прообразом легендарных сирен.

Мухаммед Муса рассказывает предания, точно взятые из «Одиссеи». Видимо, древние мифы аэдов дошли до нас благодаря народным сказителям.

Все сосредоточенно слушают его и переносятся в волшебный мир, чудеса которого приводят их в восторг. Возле затерянного в ночи островка, где морской прибой бьется о скалы под резкие крики летающих вокруг маяка чаек, нехитрые морские саги приобретают особенное величие. Быть может, я приписал другим собственное волнение, испытанное во время рассказа Мухаммеда Мусы.

Как только мы выходим из-за острова Шадвана, ветер вновь обрушивается на нас с яростью. Море бурлит у входа в пролив подобно бешеному горному потоку. Я едва успеваю развернуться другим бортом, чтобы не сломать мачту, рею и бушприт. Я ожидал плохую погоду, но не был готов к столь яростному натиску стихии.

Я возвращаюсь под укрытие скалистого острова. У меня остается только один выход: причалить к деревянному пирсу под маяком. Но вокруг не видно ни зги, лишь красный шар маяка простирает в непроницаемую тьму неба свои длинные светлые лучи, унизанные сверкающими точками. Чайки кружатся в свете маяка, и их белые крылья вспыхивают, словно искорки.

Невозможно точно определить расстояние, но, зная, что берег совсем рядом, я решительно веду судно к спасительному пирсу. Молодой данакилец Кадижета вглядывается во тьму своими рысьими глазами, сидя на носу парусника.

А вот и пристань. Наконец! Мы спускаем паруса, чтобы судно замедлило ход. Абди прыгает в море, держа конец якорной цепи, и плывет к берегу, как морская свинья, в то время как ему подают трос. Он исчезает в ночи, а пеньковый трос продолжает раскручиваться. Абди кричит издали, что дна еще нет, но бухта троса уже размотана и канат кончился. Наш маневр не удался, надо поднимать Абди с якорем обратно на борт.

За это время течение успело отнести нас так далеко от острова, что мы вновь оказались беззащитными перед ветром, который гонит судно в открытое море.

Остров уже почти не виден, и маяк начинает ослеплять нас своими красными лучами. Это значит, что мы вышли из зоны, прилегающей к маяку, и нужно любой ценой вернуться к острову, чтобы море не отбросило парусник на юг, точно щепку.

Стоит новолуние — время наибольших приливов, но мы, видимо, попали в момент отлива.

Мы вновь поднимаем паруса, чтобы наверстать упущенное. Парусник то и дело озаряется ровным светом маяка. По мере приближения к острову мы все больше уходим в тень, и снопы света устремляются над нашими головами к горизонту, неся надежду сердцам моряков. Но удастся ли нам отыскать пирс? Из-за водоворота и ветров, дующих с гор, невозможно подойти к берегу под парусом. Чтобы причалить, нужно вовремя спустить парус и сбавить ход, а для этого необходимо точно знать местоположение пристани, ибо за двадцать метров уже ничего не видно.

Опершись на штурвал, я обкусываю от волнения ногти и вдруг замечаю во тьме маленькую звездочку, мерцающую над морем неподалеку от маяка. Она медленно спускается к берегу. Видимо, это большой фонарь, который несет человек. Он исчезает за скалами, спускается, а затем машет фонарем сверху вниз и наконец устанавливает его. Смотритель маяка следил за нашими маневрами и теперь подает нам сигнал.

Ободренные, мы еще час плывем к этому свету. Только тот, кто вел судно вслепую, без единого ориентира, с гнетущей тревогой на сердце, может понять радость и надежду, которую вселил в нас фонарь. Но я по-прежнему не могу определить расстояние до берега и различить очертания окружающих предметов.

Мне казалось, что пирс далеко, как вдруг я вижу его отражение в воде: он в двадцати метрах от судна. Мы едва успеваем спустить паруса, как оказываемся у пристани, облепленной водорослями, обнажившимися в час отлива. Человек встречает нас на пирсе и хватает конец троса, который ему бросают. Он крепко пришвартовывает судно и говорит:

— All right[33]!

И, не давая мне времени опомниться, наш спаситель берет фонарь и карабкается на свою гору, словно мирный буржуа, возвращающийся на ночь домой. На прощанье он бросает мне сердечное «good night»[34].

Ветер тотчас же отбрасывает судно от пристани, но теперь оно прочно закреплено тросом.

Я смотрю вслед звездочке, которая удаляется в гору и внезапно гаснет. Человек вернулся в дом… Этот одинокий моряк тоже англичанин, но совсем иного склада.

Всю ночь стая птиц вьется над маяком с пронзительными криками, которые не дали бы нам заснуть, если бы мы могли позволить себе такую роскошь, как сон. Я опасаюсь, что течение изменит свое направление вместе с приливом и понесет парусник на скалы. Они не видны, но я слышу, как завывает ветер в расселинах и море разбивается с глухим рокотом об их уступы.

Матросам тоже не по себе. Напрасно я говорю им, что странные звуки проистекают от прибоя; они убеждены, что это ревут тюлени и другие морские чудища. Абди уверяет, что видел их, когда плыл с якорной цепью, именно они якобы отбросили парусник обратно в море. Он описывает все эти ужасы с красочными подробностями. Мне понятно его состояние, ибо я тоже наслушался волшебных сказок и теперь испытываю при виде этого странного пейзажа такое волнение, что не мог бы без дрожи окунуться в море. Впрочем, я охотно даю волю своему воображению, ибо в любом человеке, каким бы образованным и воспитанным он ни был, неистребима вера в чудеса.

К утру трос, державший судно у пристани, слабеет, а течение, как я и предвидел, меняет направление.

Я бы хотел еще раз увидеть и поблагодарить перед отплытием нашего молчаливого спасителя, но ждать больше нельзя.

Вода в проливе несколько успокоилась — в этих широтах нрав моря меняется с невероятной быстротой. Мы вновь поднимаемся по фарватеру. Утром мы огибаем северную оконечность острова и, лавируя, проходим между рифов внутреннего моря, простирающегося на северо-запад. Несмотря на сильный бриз, здесь совсем нет волн.

Я хочу укрыться за южной оконечностью большого Жубальского острова до того, как стемнеет. На месте якорной стоянки, указанном картой, я вижу скопление построек. Я вглядываюсь в бинокль, но не замечаю в поселке ни одного жителя — берег, загроможденный машинами, подъемными кранами и вагонетками, совершенно пуст.

Мы высаживаемся на землю. Здесь словно не ступала нога человека: на ровном, отполированном ветром песке не видно ни следа, как и на необитаемых островах Красного моря.

Я направляюсь к большому зданию с распахнутой настежь дверью. Войдя, я вижу машины с дизельным двигателем и верстак с разложенным инструментом. Кажется, что рабочие отошли перекусить, но все покрыто слоем пыли и подернуто паутиной.

Снаружи я вижу лебедки различных размеров, подвешенные на цепи к подъемным кранам, бочку, наполовину заполненную маслом… Я не верю своим глазам. Наверное, сторож где-то рядом. Я делаю предупредительный выстрел из ружья и посылаю матроса осмотреть местность с высоты холма. Но все по-прежнему тихо, никого не видно, остров пуст: кажется, что люди покидали его впопыхах. Меня так и подмывает прибрать к рукам вещи, оставленные без присмотра. У матросов тоже разгораются глаза при виде легкой добычи, и мне с большим трудом удается удержать их от мародерства. Мой поступок вызван отнюдь не любовью к добродетели: я мог бы завладеть всеми этими сокровищами без зазрения совести в отместку за прием, оказанный мне английскими инженерами. Но я решил, что рискованно появляться в Суэце со столь странным для ловца жемчуга грузом. Это могло бы навлечь на меня нежелательные подозрения. Поэтому я удовольствовался лишь набором инструментов и деревянными брусками для ремонта.