— Ну, — спросил первый. — Чего ты вздыхаешь?

— Черт возьми! Я думаю, что судьба к нам несправедлива, — сказал Кроасс.

— Нет, это ты несправедлив. Как? Ты сбежал от Бельгодера, который тебя бил, ты поступил на службу в дом, где можешь есть четыре раза в день, к молодому хозяину, который говорит с тобой учтиво, не колотит… и ты еще жалуешься?

— Э! Все это ничего не будет стоить, если меня убьют!

— Почему же тебя должны убить, дурак?

— Потому что мы собираемся сражаться… Пикуик, хочешь я скажу, что пришло мне в голову?

— Ну-ка скажи!

— Так вот. Господин де Пардальян — ужасный человек, который только и мечтает о боях и ранах.

— Это мне кажется довольно справедливым. Дальше?

— Дальше? Нам пора уносить ноги.

Пикуик вытащил кинжал.

— Слушай, друг мой, — сказал он. — Если ты решил нас опозорить, вероломно удрав перед сражением, то умрешь сейчас же, потому что я заколю тебя собственной рукой.

Кроасс немедленно уверился в разумности этого довода и пообещал быть храбрым, как Геркулес, но продолжал тяжело вздыхать и ворчать:

— Зачем нас кормят, если наши тела должны быть продырявлены ударом копья, стрелой или пистолетной пулей?

— Нас кормят, чтобы мы хорошо служили, а мы служим, чтобы умереть достойно.

Кроасс оценил (или сделал вид, что оценил) это утешение, во всяком случае он прекратил стонать.

Приятели расположились неподалеку от часовни. Наступила ночь, и Кроасс уже начал надеяться, что все обойдется, когда группа вооруженных людей вышла из ворот Сен-Оноре и направилась в их сторону. В группе было человек сорок. За ними следовала тяжелая повозка, запряженная тремя сильными лошадьми. Вооруженные люди — чтобы нагнать страх на погонщиков, повозка — чтобы перевезти во дворец к Гизу тридцать драгоценных мешков.

Командовал всеми Менвиль. Рядом с ним шагали Моревер, Бюсси-Леклерк и Крюсе. Остальные были простыми солдатами. С ними молча шел человек явно благородного происхождения. Его лицо закрывала маска. Это был герцог де Гиз собственной персоной, пожелавший лично участвовать в операции (вероятно, из опасения, что мешки могут пропасть по дороге).

Менвиль, Бюсси-Леклерк и Крюсе были доверенными людьми де Гиза, преданными ему душой и телом и готовыми ради него на все.

С Моревером и Менвилем читатель уже знаком. Представим ему остальных.

Крюсе был ярым сторонником Лиги, родственником того Крюсе, который столь жутко прославился во время Варфоломеевской резни. Он оказал Гизу особую услугу, назвав ему тех, кто мог составить герцогу серьезную оппозицию в Парламенте. Крюсе был знаменит еще и тем, что часто и умело пускал в ход свой кинжал.

Жак Леклерк, учитель фехтования, которого Гиз назначил комендантом Бастилии, был бретер и хвастал тем, что все его дуэли закончились смертью противника. К своему имени он прибавил «Бюсси» в память о знаменитом Бюсси д'Амбуазе, подло убитом фаворитами Генриха III.

Эти четверо составляли тайный совет Генриха де Гиза.

Гиз шагал к мельнице, чтобы захватить миллионы, которые Сикст V обещал прислать ему и в которых внезапно отказал. Он надеялся, что, имея такую огромную сумму, сможет забыть обещание не предпринимать насильственных действий против Генриха III, данное им Екатерине Медичи. Он сможет купить советников Парламента, которые прежде были его противниками. Он сможет заплатить жалование двум-трем полкам, которые не желают больше повиноваться ему. Он сможет, наконец, снарядить армию, начать кампанию, загнать Генриха Беарнского в горы, захватить Генриха III, низложить его и стать королем Франции. Цель всей его жизни будет достигнута!

Итак, когда герцог де Гиз поднимался к мельнице, он шел завоевывать трон — предмет своих вожделений. Его душил гнев: папа Сикст прислал ему письмо, где сообщалось, что Его Святейшество, чья казна истощена, не имеет возможности оказать герцогу помощь… Меньше чем через два часа после этого послания, которое якобы напрямую пришло из Рима, Гиз получил письмо принцессы Фаусты с известием, что деньги уже здесь!.. Менвиль, посланный удостовериться в этом, вскоре подтвердил сообщение. И Гиз, сжигаемый яростью и нетерпением, терялся в предположениях о причинах этого внезапного отступничества папы… Но, в конце концов, если эти деньги уже здесь, то он придет за ними!

Тотчас же было решено захватить золото. План Гиза отличался великолепной простотой: отправиться на мельницу с небольшим отрядом, чтобы не поднимать тревогу, перебить всех, кто находится там, погрузить мешки на повозку и увезти добычу в дом де Гиза.

Пикуик и Кроасс заметили небольшой отряд, приближавшийся к ним в строгом порядке.

— Теперь возвращаемся на мельницу, — сказал Пикуик.

— Но, — возразил Кроасс, бросив на армию Гиза взгляд, полный ужаса, — не лучше ли пропустить этих людей?

— Вот как? Так что мы, по-твоему, должны делать?

— Наблюдать за сражением… издали. Господин Пардальян отправил нас наблюдать.

— Кроасс, мне стыдно за тебя! Бежим, предупредим, что неприятель близко…

Пикуик бросился бежать, Кроасс последовал за ним. Но через несколько шагов он споткнулся (или сделал вид, что споткнулся) и упал на колени. Пикуик один продолжал свой путь, ничего не заметив. Тогда Кроасс поднялся и со всех ног помчался к часовне. Но в это же время около нее оказался и вооруженный отряд. Кроасс услышал тяжелые шаги солдат, облаченных в кирасы, и задрожал от страха.

Когда отряд де Гиза начал огибать часовню, чтобы вступить на тропу, ведущую к мельнице, в Кроассе пробудился древний инстинкт самосохранения. Он подскочил к окну часовни, ударом локтя разбил его и быстро проскользнул внутрь. Отряд под предводительством Менвиля прошел мимо.

Кроасс никогда не отличался богатым воображением, но сейчас оно у него разыгралось не на шутку. Бедняга услышал шум за стенами часовни и решил, что его заметили и отряд собирается начать штурм.

Кроасс чувствовал себя мышью в мышеловке. Он метался в темноте, наталкиваясь на скамьи, за каждой из них ему чудились враги… целая армия, которая гонится за ним одним! Кроасс схватил скамейку и начал защищаться. Это была замечательная баталия: огромный Кроасс со скамейкой против несуществующей неприятельской армии.

— Еще один, — вопил он. — Трусы! Сто против одного! Бац! Еще один! Караул! Помогите! Убийцы! Бандиты!

Но даже в этой битве с пустотой Кроасс был вынужден отступить. Внезапно он растянулся во весь рост; в то же мгновение издалека донесся выстрел аркебузы. Звуки стрельбы повергли его в неописуемый ужас. Он ухватился за железное кольцо, вделанное в плиту, и начал судорожно его дергать. Вдруг он почувствовал, что тяжелая плита поднимается. Это придало ему силы, и он выворотил ее. В полу зияла дыра. Убежденный, что его окружают солдаты герцога де Гиза, напуганный выстрелами, Кроасс прыгнул вниз. Его ноги коснулись каменных ступенек. Он вернул плиту на место и начал спускаться, то и дело поминая Бога милосердного.

Что-то вроде длинного коридора открылось перед ним. Куда ведет этот подземный путь? У Кроасса перехватило дыхание: звук собственных шагов он принял за шаги преследователей… Внезапно он обо что-то ударился головой и потерял сознание.

…Пока Кроасс сражался в часовне, Пикуик мчался по тропе. Только подбежав к мельнице, он заметил исчезновение товарища.

— Этот трус сбежал! Ах, Кроасс, ты опозорил нас!

Однако сам Пикуик не желал быть опозоренным в глазах хозяина и сказал Пардальяну, что Кроасс в засаде у начала тропы отвлекает внимание противника.

— Я думал остаться с ним, — прибавил Пикуик, — но он отправил меня предупредить вас о приближении неприятеля…

Пардальян решил, что Пикуик струсил, а Кроасс преисполнен отваги. Шевалье тотчас отдал необходимые распоряжения и собрал всех людей в большой зале: мельника, трех его помощников, десять погонщиков, герцога Ангулемского и Пикуика. Вместе с ним самим отряд защитников мельницы насчитывал семнадцать человек.

Господин Перетти внимательно следил за действиями шевалье. На лице старика можно было увидеть сомнение. Известие о приближении вооруженной банды заставило его побледнеть, но не страх был причиной этой бледности.