Она была великолепна, блистательна, эта папесса, соизволившая явить себя своим подданным. Около сорока дворян, сняв шляпы, стояли позади ее трона. И надо всем этим царила ужасная тишина…
Ни звуки органа, ни пение труб, ни монотонная молитва не оживляли этой странной сцены. Казалось, это был конклав призраков, которые, выйдя вдруг из мрака, вскоре вновь возвратятся во тьму небытия.
Это было прекрасно и пугающе.
Фарнезе и Клод, ошеломленные, задыхающиеся, взирали на эту сцену, возникшую за толстой решеткой, словно умирающие, что следят угасающим взором за неясными и колеблющимися лихорадочными видениями…
Внезапно белая статуя, впечатляющий символ папского могущества — Фауста, — пошевелилась. Ее взгляд обратился к одному из шести кардиналов, сидящих у подножия помоста; она взмахнула рукой, на которой блестело заветное кольцо, похожее на то, что носил на пальце Сикст V.
Клод, дрожа, схватил Фарнезе за руку… Фарнезе заметил, что кардинал, которому Фауста подала знак, извлек какую-то бумагу. Этот человек сделал несколько шагов, преклонил колени перед Фаустой, поднялся, повернулся к решетке, лицом к двум пленникам, и произнес:
— Являетесь ли вы Жаном Фарнезе, Пармским епископом, кардиналом, который связан с нами соглашением, составленным и подписанным в присутствии конклава, который собрался в Римских катакомбах? Являетесь ли вы Жаном Фарнезе?
Принц гордо вскинул голову и ответил:
— Я тот, о ком вы говорите, кардинал Ровенни… Чего вы хотите от меня?
Тот, кого звали кардинал Ровенни, повернулся к Клоду и сказал:
— Являетесь ли вы мэтром Клодом, буржуа, присяжным парижским палачом? Тот ли вы Клод, который согласился исполнять обязанности палача в нашем Священном Союзе? Являетесь ли вы палачом, связанным с нами соглашением, которое вы подписали и вручили Жану Фарнезе, кардиналу?
— Да, это я! — глухо ответил Клод.
Голос кардинала Ровенни сделался еще более важным и торжественным:
— Кардинал Фарнезе и вы, мэтр Клод, слушайте! Вы оба обвиняетесь в преступлениях против безопасности нашего Священного Союза. Состав этих преступлений был обнародован перед нашим тайным судом, и приговор был вынесен по совести и высшей справедливости. Кардинал Ленаккия выполнял обязанности обвинителя и открыл нам ваши злодеяния, замыслы и богомерзкие поступки, которые вменяются вам в вину, кардиналы Корсо и Гримальди, присутствующие здесь, по нашему уставу представляли защиту каждого из обвиняемых и пытались испросить для них прощения у суда. Следовательно, все прошло в соответствии со справедливыми правилами, записанными в восемнадцатой главе устава, который все мы приняли как наш Закон.
Здесь кардинал Ровенни повернулся к епископам и остальным кардиналам. Все они подняли одну руку, чтобы засвидетельствовать истинность сказанного.
— Я должен теперь, — продолжал он, — сообщить приговор, не подлежащий обжалованию, каждому из вас… кардинал Фарнезе, — произнес он, разворачивая и читая пергамент, который держал в руках, — вы обвиняетесь в том, что поддались человеческим чувствам, которые подтолкнули вас к непослушанию, а затем и к бунту. Вы обвиняетесь в том, что любили существо, которое вы называете дочерью, причем любили его больше вашего долга и ваших обязанностей. Вы обвиняетесь и изобличены в попытке спасти от смерти эту приговоренную нашим судом девушку, приговоренную потому, что она является препятствием нашим целям, потому что она еретичка, потому что, наконец, ее жизнь представляет опасность для всего нашего Священного Союза. Кардинал Фарнезе, признаетесь ли вы в том, что пытались спасти от смерти безбожницу, которую зовут Виолетта?
К Фарнезе давно уже вернулось все его хладнокровие. Впрочем, без сомнения, ему был знаком ход всего этого спектакля, он и сам, конечно, раньше принимал участие в подобных судилищах и знал, что его ожидает.
Фарнезе приблизился к решетке и посмотрел Фаусте прямо в лицо.
— Сударыня, — сказал он, — я был первым, кто поддержал вашу власть, я принес первый камень для здания, о котором вы мечтали, я первым же поднял бунт. Первым отошел от вас. Я пришел к вам, потому что мне казалось, что Сикст является тираном свободной Церкви. Я ушел от вас, потому что увидел, что вы являетесь воплощением порока. Я не признаю больше ни вашу святость, ни вашу власть. Я ненавижу ваши планы. Ваш суд кажется мне постыдным маскарадом. Я знаю, что вы собираетесь убить меня. Так убейте без этих пышных фраз. Но перед смертью позвольте сказать, что я вижу вас насквозь, причем то, что я вижу, внушает мне невообразимый ужас. Вот все, что я хотел сообщить вам… Теперь прикажите палачу убить меня… Это, без сомнения, сделает один из ваших вероломных епископов или еретиков кардиналов…
Фарнезе отступил назад, скрестив руки на груди. Загробным молчанием были встречены его слова. Ни одно движение не оживило это странное собрание. Ни один мускул не дрогнул на лице живой статуи — Фаусты… Тогда кардинал Ровенни продолжил, обращаясь на этот раз к Клоду:
— Мэтр Клод, вы обвиняетесь и изобличены в бунте, вы обвиняетесь и изобличены в попытке избавить от казни еретичку по имени Виолетта, вы обвиняетесь и изобличены в том, что отказались исполнять свой долг в отношении этой девицы, которая была отдана в ваши руки. Признаете ли вы, что совершили все эти преступления?
Клод не ответил. Он находился под воздействием того изумления, которое с первых мгновений охватило его и парализовало все его способности. Кардинал Ровенни подождал мгновение и глухим голосом начал читать пергамент:
«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Именем закона, принятого и признанного на секретном конклаве сановниками-приверженцами нового церковного сообщества. Именем нашей государыни, избранной, чтобы взойти на трон Святого Петра и осуществлять папскую власть под именем Фаусты Первой, именем непосредственно унаследованным по традиции, восходящей к Ее Святейшеству Иоанне. Выслушав обвинителя, который изобличил кардинала Жана Фарнезе и присяжного палача Клода в вышеуказанных преступлениях, и выслушав защитников, Трое Судей, сверившись с главой восемнадцатой и главой двадцать девятой и статьями, содержащимися в них, по справедливости и по совести объявляют Жана Фарнезе, кардинала, виновным перед государыней в страшном предательстве, и Клода, присяжного палача, виновным в бунте и предательстве интересов Священного Союза. Вследствие этого Трое Судей приговорили обвиняемых к смертной казни. Принимая во внимание услуги, ранее оказанные обвиняемыми, Трое Судей повелевают отслужить торжественную мессу во спасение их душ; принимая во внимание привязанность, которую наша государыня питала к Жану Фарнезе, Ее Святейшество соблаговолила сообщить, что она сама отслужит эту мессу; принимая во внимание, наконец, особый характер преступлений, вменяемых в вину осужденным, принимая во внимание обстоятельства, предписывающие сохранять тайну, Трое Судей выражают пожелание и поручают Ее Святейшеству самой выбрать, какой смертью должны умереть приговоренные. Вследствие чего я, Франсуа Ровенни, кардинал Милостью Божьей, заместитель судьи на нашем тайном суде, прочел осужденным смертный приговор на публичном и торжественном судебном заседании и после громкого и внятного оглашения этого приговора я почтительно прошу Ее Святейшество, нашу государыню, наделенную папской властью, сказать, какой казни будут подвергнуты приговоренные».
Закончив чтение этого документа, который был призван придать законное основание убийству Фарнезе и Клода, кардинал Ровенни повернулся к Фаусте. Папесса не шевелилась. Ни один мускул не дрогнул на ее мраморном лице, ни одна складка не шелохнулась на ее роскошном, словно изваянном из камня, платье. Только ее черные глаза, как два бриллианта, зловеще сияли в полумраке. И она произнесла голосом, в котором не было ничего человеческого, не было ни жалости, ни ненависти:
— Я, Фауста Первая, государыня, наделенная папской властью тайным конклавом, исполняя ниспосланную Господом, который говорил со мной устами своих слуг, миссию создания новой Церкви, взяв на себя право вознаграждать добро и наказывать зло, принимая во внимание смертный приговор, вынесенный Жану Фарнезе, кардиналу, и Клоду, присяжному палачу, принимая во внимание тяжелые времена, предписывающие необходимость держать все в тайне, постановляю: