Раздались выстрелы из аркебуз, группы вооруженных пиками горожан бросились на отряд Крийона… но звуки королевского марша заглушали шум, а голос Пардальяна гремел:

— Вперед! Вперед!..

— Мои солдаты! Мои лигисты! — бормотал Гиз, вне себя от гнева и стыда.

Солдаты Лиги были размещены по всему Парижу и все еще не показывались! Перед отрядом же Крийона, этой длинной ощетинившейся колонной, перед этими ранеными которые шли, чеканя шаг, толпа дрогнула, обратилась в бегство; одни помчались вооружаться, другие в смятении наобум разряжали пистолеты…

Пардальян вложил рапиру в ножны. Он шагал во главе колонны и кричал:

— Дорогу королю! Дорогу королю!

Слыша эти крики, люди недоумевали, не понимая о каком короле идет речь и отчего так сверкает взгляд предводителя отряда. Через несколько минут воины Крийона были уже за пределами Гревской площади и прошли по набережным прямо к Порт-Нев, а суматоха тем временем усиливалась, город рокотал, и в воздухе носился восхитительный дух сражения и штурма.

В этот момент тысяча солдат Лиги под командованием Бюсси-Леклерка с заряженными аркебузами вбегала на площадь со стороны Бастилии.

— Наконец-то! Наконец-то! — возликовал герцог де Гиз, с нетерпением ожидавший подмоги.

Он уже собрался кинуться к Бюсси-Леклерку, как вдруг на его запястье легла чья-то рука.

— Что вам надо? — прохрипел он тому, кто посмел остановить его порыв, — одетому в черный бархат дворянину, молчаливому, зловеще-спокойному, равнодушно взирающему на кипение человеческих страстей.

— Прочтите это, ваша светлость, — сказал он, протягивая запечатанный конверт.

— Э, сударь! — воскликнул Гиз. — Не сейчас… завтра!

— Завтра будет слишком поздно! — возразил человек в черном. — Это письмо от принцессы Фаусты!

Герцог вздрогнул и резко остановился. В жесте, которым он принял письмо, сквозили почтение и давний ужас. Он сломал печать, прочитал послание и пошатнулся… Его лицо посерело. Глаза широко раскрылись. Хриплый вздох вырвался из его груди; тыльной стороной ладони он отер лоб, мгновенно покрывшийся холодным потом.

— Ваши приказания, мой повелитель! — прокричал в это время Бюсси-Леклерк, останавливаясь перед лотарингцем.

— Мои приказания? — пробормотал герцог, руки которого судорожно комкали страшное письмо.

Он посмотрел вокруг безумным взглядом, а потом тихим голосом произнес:

— Во дворец, господа! Следуйте за мной во дворец Гизов!

И он удалился в сопровождении недоумевающих дворян, забыв о Бюсси-Леклерке с его тысячью солдат, забыв о Крийоне, забыв о Пардальяне и герцоге Ангулемском, забыв обо всем на свете, в том числе и о Бельгодере, которому собирался передать свои указания относительно Виолетты.

Пардальян по-прежнему грозно шагал, увлекая за собой Крийона и его солдат. Пройдя сквозь ряды сторонников Лиги, которые, лишившись своего предводителя, не решились атаковать, отряд Крийона достиг Порт-Нев в тот момент, когда из обоих дворцов Шатле, из Тампля и из Арсенала к Гревской площади бегом устремились оповещенные роты лигистов. Но уже были пройдены ворота… и когда последний гвардеец-француз миновал подъемный мост, в толпе горожан раздались вопли бессильной ярости, Крийон бросился к Пардальяну.

— Прозвище «Храбрец» более не мое, — сказал он. — Оно принадлежит вам!

— Уходите быстрее, если вы мне доверяете, — ответил шевалье, — а любезностями мы обменяемся в менее жаркий день…

— Хорошо! Но в какую сторону мне направиться? Я же понятия не имею, где сейчас король!..

— Вчера я видел его. Он был очень бледен и печален, дорогой мой господин Крийон! А направлялся он к Шартру…

— Идемте со мной, сударь! — воскликнул Крийон, любуясь прекрасным, тонко очерченным лицом своего спасителя. — Король произведет вас в полковники!

— Эх, сударь! — безмятежно ответил Пардальян. — Я давно сам себе маршал и вполне доволен своим званием. К чему мне становиться полковником у других?

Крийон склонил голову.

— Я вас не понимаю, — сказал он, — но это не имеет значения. Клянусь моей жизнью: вы достойный товарищ! Будь у короля десяток помощников вроде вас, он завтра же вернул бы себе трон! Итак, прощайте!.. Вашу руку!

— Вот она!

— Ваше имя?..

— Шевалье де Пардальян! Прощайте, господин де Крийон. Передайте королю, чтобы он не забыл помянуть меня в своих молитвах.

Бравый Крийон, изумленный, не понимающий, всерьез ли говорил с ним шевалье, повернулся к своему отряду, скомандовал: «Вперед!» и отправился в путь, в последний раз отсалютовав шпагой человеку, чья отвага покорила его и чье каждое слово изумляло своей ироничной загадочностью.

Пардальян взял герцога Ангулемского за руку и так, словно ничего необыкновенного не произошло, сказал:

— Вернемся через Монмартрские ворота и отдохнем за кувшином вина в трактире «У ворожеи» доброй госпожи Югетты Грегуар… моей давней знакомой! Вино в ее заведении, милостивый государь, имеет для меня особый вкус — мой отец его любил… Что же до Югетты, то она любила меня!.. Господи, сколько лет миновало с той благословенной поры, когда сердце мое было несвободно!..

Эти слова Пардальян произнес с необычайной для него меланхолией, и изумленный Карл Ангулемский увидел в обычно ясном взгляде своего спутника нечто похожее на легкую дымку, которая исчезает с первыми лучами солнца.

Оставим Пардальяна и Карла Ангулемского на дороге в Париж и вернемся ненадолго к герцогу де Гизу, который устремился к своему дворцу, не отдав Бюсси-Леклерку ни единого приказа и бросив его, ошеломленного, посреди Гревской площади.

Ты удивлен, читатель? А между тем все объясняется достаточно просто: безупречный и изящный кавалер и отважный воин Генрих Лотарингский, герцог де Гиз, волею обстоятельств ставший королем Парижа и почти ставший королем Франции — благодаря безграничному желанию Лиги, огромной и сильной организации, всеми своими щупальцами тянувшейся к королевской власти, — так вот, этот человек, направляемый, или, вернее говоря, ведомый за руку Фортуной, человек, заставлявший трепетать монархов, был давно снедаем страшной ревностью, которая немало мешала его политической карьере.

Гиз следовал своей собственной судьбе. Историк, замечающий лишь внешние проявления, высказывает наивное удивление его колебаниями, с недоумением отмечает его резкие остановки и непостижимые отступления… На Гревской площади, вместо того чтобы встать во главе тысячи солдат Лиги, приведенных Бюсси-Леклерком, он дрожит, бросает толпу, которая его приветствует, и скрывается в своем дворце, выпустив из Парижа три тысячи человек Крийона, ставших впоследствии ядром армии, с которой Генрих III предпримет осаду столицы!

Так что же все-таки произошло? Какая ужасная весть обрушилась на этот неукротимый ум и парализовала его? Да попросту Гиз прочитал письмо принцессы Фаусты, доставленное ему кардиналом Фарнезе. Вот что было в этом письме: