Теперь Майкл Савински твердо знал, что ему делать дальше. Ему казалось, что это знание, непроявленное, невостребованное до поры, всегда было с ним.

Он еще больше сдвинул крышку вдоль саркофага, так что она в конце концов накренилась и с тихим стуком уперлась в каменный пол. Он видел, что черные узоры пришли в движение, и все множились и множились, подчиняясь единому ритму, и в этот ритм каким-то невероятным образом вплелись шелест и шепот, неосязаемым мелким дождем проливающиеся из-под невидимого темного свода.

Майкл Савински без колебаний забрался в саркофаг, лег на его серебряное дно, скрестил руки на груди и медленно закрыл глаза, чувствуя, как освобождается от чего-то, до сих пор мешавшего ему по-настоящему жить. Он не думал ни о чем, и его двойник тоже не думал ни о чем. Невидимое толстое стекло исчезло, и на его месте возникла испещренная древними неземными символами сияющая серебряная стена.

Луч фонаря бесполезно буравил темноту и рассеивался, так и не сумев добраться до высокого свода. За распахнутыми воротами тихое утро плавно перетекало в неяркий и очень холодный марсианский день – непонятная атмосферная аномалия пропала без следа, – и пробовал встать на крыло едва оперившийся ветерок, прилетевший со стороны древнего высохшего моря, и далеко от Сидонии зарождалась пылевая буря. Посреди равнины стоял посадочный модуль, а по ту сторону марсианского неба цвета семги кружил над красной планетой одинокий покинутый корабль. Еще дальше, на Земле, сходили с ума от неизвестности специалисты ЦУПа…

Майкл Савински неподвижно лежал в серебряном саркофаге посреди пустынного зала, и лицо его было подобно маске. И тихо, очень тихо было вокруг.

…Когда солнце уже начало снижаться, приближаясь к горизонту, Майкл Савински открыл глаза и выбрался из серебряного саркофага. В зале по-прежнему стояла тишина, а за воротами шелестел все усиливающийся ветер, вздымая бурую пыль, занося песком раскопанный пришельцами золотой панцирь Сидонии.

Даже не вэглянув на продолжавший светить фонарь, он неспешно направился к распахнутым воротам, на ходу расстегивая застежки и «молнии» своего ярко-оранжевого комбинезона. А в глубине зала застыл вновь опустевший серебряный саркофаг, и серебряная крышка с черными узорами упиралась краем в древний каменный пол.

Выпущенное на свободу древнее время, перемешиваясь с настоящим, порождало удивительный, невиданный и неслыханный коктейль… А может быть, это на миг воплощались обрывки сновидений Марсианского Сфинкса…

Он стоял на источенной временем каменной площадке перед воротами, совершенно обнаженный; вся его одежда осталась лежать на полу в темном зале. Его тело обдувал морозный ветер, но ему не было холодно, и хотя воздух был разрежен, как и положено на настоящем Марсе, – дышалось легко и свободно. Он видел перед собой вовсе не бурую, а синюю-синюю равнину – такими бывают лепестки инни после дождя. Равнина привольно раскинулась под прекрасным изумрудным – таким знакомым и родным! – небом, в котором переливалось разноцветье тысяч и тысяч далеких светил. В стороне от величественного иссиня-черного Купола – хранилища знаний виднелась несуразная конструкция, своими примитивными, убогими формами нарушая красоту и величие окружающего пейзажа, что воплощал вечную мировую гapмонию. И совершенно непонятно было, зачем идти к этой абсурдной конструкции, которой вовсе не место здесь, на синей равнине, где когда-то вели свои неторопливые беседы девять Великих Мудрецов, чьи нетленные тела покоились внутри Пирамиды…

И тот, кто еще недавно называл себя Майклом Савински, не стал возвращаться к летающей нелепице, возле которой притулилась неуклюжая повозка. Спустившись по ступеням, он подставил лицо бледному солнцу и неспешной походкой направился в сторону древнего берега. Он знал, что рано или поздно сюда придут с небес другие – и тоже навсегда останутся здесь.

Солнце и ветер ласкали его, мягкая пыль синим ковром стелилась под ноги, и все вновь было прекрасно в этом прекраснейшем из миров.

«В глубине его голубых глаз притаились чуть заметные золотые искорки», – донеслось ему вслед из открытых ворот.

Но он уже не слышал этих слов, он слышал совсем другое…

…А где-то высоко в горах, в серебряной гробнице, вечным сном спал Джефф Спендер, придуманный потомком древних марсиан, и лежали в гробнице свечи и сосуды с винами, изготовленные десять тысяч лет назад.

В вышине над Сидонией пролетал космический корабль «Арго», и если бы кто-то находился на его борту, он бы мог увидеть на экране, как сквозь белесую дымку проступают черно-лиловые матовые глаза Марсианского Лика, все еще затуманенные сном.

Но «Арго» напрасно ждал своих аргонавтов…

Самолет резко тряхнуло, потом еще раз, и он нырнул вниз, в толщу облаков, и иллюминаторы мгновенно превратились в слепые белесые пятна. Доктор Самопалов вцепился в подлокотники кресла, его начало мутить; вьпитый довольно давно коньяк вдруг едким комком подступил к горлу.

«Неужели падаем?» – с замиранием сердца подумал он и покосился на соседа, моложавого полного мужчину, весьма смахивающего на средней руки бизнесмена. Бизнесмен был бледен, но продолжал читать газету.

Самолет пробил перину облаков, в иллюминаторе показалась эемля, и стало ясно, что «Антонов» не падает, а именно снижается, заходя на посадку и перескакивая из одной воздушной ямы в другую. Открывшийся внизу пейзаж был очень странным, и Виктор Павлович, с трудом переводя дух и загоняя едкий комок обратно в желудок, подумал было, что это еще один облачный слой – но проплывали под самолетом черные полосы лесопосадок, россыпи игрушечных домиков, и не на облаках же стояли эти домики… Просто земля была наглухо укрыта снегом – и это в раэгар теплого бабьего лета! Всего в трехстах с небольшим километрах к северо-западу от города, где жил доктор Самопалов…

«Одевайтесь теплее…»

Виктор Павлович уже был просто не в состоянии удивляться. Что-то окончательно сместилось в его сознании еще этим утром, и окружающий мир предстал своим собственным отражением в кривом зеркале. Но врач почти не осознавал это, и лишь изредка шевелилась где-то в глубине едва уловимая мысль о какой-то грани, которую он переступил без права возвращения…

Да, доктор Самопалов уже не мог удивляться. Все удивление осталось в поселковом интернет-кафе, а потом был только коньяк – попытка затуманить мозг дабы спасти его от самораспада, полнейшего раздрая, дабы остаться на светлой стороне, во что бы то ни стало удержаться от погружения в сумерки безумия. Он боялся признаться себе в том, что сумерки уже, кажется, наступили…

Прошло четыре с лишним часа с того момента, как доктор Самопалов набрал название «Призрачный Сфинкс» на клавиатуре компьютера в поселковом интернет-кафе, находящемся в полутора-двух километрах от клиники. Безупречная поисковая система Яндекс почти мгновенно справилась с задачей – и Виктор Павлович, навалившись грудью на стол в своей кабинке, подался к экрану монитора.

Автором романа «Призрачный Сфинкс» был не Черепанов и не Карабанов, а Корепанов. Алексей Корепанов. «Откуда-то с Урала или из Удмуртии, судя по фамилии», – подумал доктор Самопалов.

В очень короткой аннотации сообщалось о том, что в Интернете размещены только первые десять глав романа. Виктор Павлович щелкнул клавишей «мыши» и начал читать.

Сердце сбилось с ритма, когда он увидел название второй главы: «Арго». Наткнувшись в четвертом абзаце на слова «Ральф Торенссен», доктор Самопалов почувствовал, что его голову сдавил невидимый обруч. Прочитав начало третьей главы: «Доктор Самопалов стоял у окна своего кабинета на втором этаже психиатрической больницы…» – он ощутил себя рыбой, выброшенной на берег…

Ему было плохо, у него кружилась голова и звенело в ушах, но он буквально прикипел к дисплею, пожирая глазами строчку за строчкой; добрался до упоминания о маге Мерлионе, дочитал до конца десятую главу – и продолжал неподвижно сидеть, неотрывно глядя на экран.