– Это я, Моррис!

В трубке послышался сдавленный стон:

– Боже, сколько сейчас времени? Ты соображаешь, который час, на хрен?

Моррис и забыл про разницу во времени. Да, ведь там еще только полдевятого. Он сокрушенно объяснил:

– Прости, пап, я думал, ты рано встаешь. Хотел тебя застать, пока ты не упорхнул куда-нибудь.

Последовала долгая и, по расценкам мобильной связи, весьма дорогостоящая пауза.

– Да нет, в бога душу, просто, знаешь ли, херово срываться с похмелья. Ах, мать твою, как славно посидели-то!

В страдальческих охах Моррису послышался намек: я, мол, и на пенсии еще живу на всю катушку, как тебе, молодому тюфяку, не снилось. Прежде эти приступы бестолковой бравады раздражали и унижали его, но новый, зрелый Моррис счел ее даже трогательной. Будто это верный пес развилялся хвостом от гордости, что приволок палку, которую хозяин забросил в лужу.

– Папа, – кротко сказал он. – Я всего лишь хотел сообщить, что скоро мы с Паолой переедем в новый… хм, гораздо более просторный дом, так что если захочешь навестить нас, скажем, через месяц-полтора, мы будем очень рады.

Да, трудненько будет старому мистеру Д. по-прежнему считать сына никудышным, потягивая виски на увитой глициниями веранде в фамильном замке Тревизанов.

– И еще, – отчего-то всегда, обращаясь к отцу, Моррис форсировал аристократический тон, словно старался сгладить природный дефект, – если тебе вдруг станет не хватать пенсии, не стесняйся обращаться к нам.

Трубка молчала, лишь тихо потрескивали радиоволны. Моррис продолжал:

– Мы как раз на днях говорили с Паолой, что ты достаточно потрудился в жизни и заработал обеспеченную старость.

– Фу ты ну ты! – немедля откликнулся папочка. – Глянь, какие мы цацы-ляли!

Моррис вспомнил, что ремарки родителя никогда не отличались особым разнообразием. Даже в его вульгарности не было ничего оригинального. Возможно, в этом тоже проявлялось их сходство с Паолой.

– Пардон?.. – только б не переиграть; приближаемся к кульминации. Еще одна разорительная пауза: похоже, папочку замучила икота.

– Я всю дорогу говорил, – просипел отец, – и обратно повторю: твоя погибель началась с того дня, как мать настояла, чтоб тебя назвали Моррисом. Погибель, вот именно. Нельзя всерьез относиться к парню, которого зовут Моррис.

Как же он всегда стремился подчеркнуть мягкотелость, якобы унаследованную сыном от матери! Но сегодня Морриса не могли задеть подобные нападки. Он потрогал округлый, приятный на ощупь набалдашник рычага передач, затем погладил его почти с нежностью, но сохраняя полный контроль над собой.

– Папа, мое приглашение вполне серьезно, поверь, как и предложение помочь, если у тебя возникнут трудности. Мне бы просто не хотелось, чтоб ты думал, – ввернул он точно в нужный момент, – будто сын тебя бросил на старости лет. – Затем, пока отец не успел отреагировать на гвоздь, элегантно забитый в крышку его гроба, Моррис перешел к финалу: – Но сейчас, боюсь, вынужден оставить тебя наедине с аспирином и сырыми яйцами. Мне предстоит довольно тяжелый день. – Нажав овальную кнопку, восхитительно лиловую на белом фоне трубки, он оборвал разговор, возвращая собеседника в актонскую преисподнюю – как минимум второй круг, если не дальше.

И тут же телефон зазвонил. Моррис взглянул на него и решил, что Паола может еще подождать хороших новостей. Он вылез из машины, позвякивая ключами в кармане, вальяжно побрел к кафе, уселся за столик под навесом и, изо всех сил стараясь не замечать издыхающего уродца на мрачной стеле, заказал капуччино с рогаликом. И немножко шоколада сверху, per favore.

Оглядев официантку, Моррис нашел ее вполне милой, хотя узкая юбка чересчур вызывающе обтягивала пухлые ляжки. Отлично. Эта пустое времяпрепровождение и составляло самое приятное, хотя на самом деле нужно было спешить обезвредить Бобо, разобраться с увольнениями. Бобо, которому даже не хватило такта отдать долг памяти покойной теще. М-да. Моррис смаковал вкус сладкого кофе и медленно тающие минуты. В любом случае мерзавец будет озадачен промедлением, он ведь наверняка ждет, что свояк сломя голову примчится к нему в офис.

Внутри рогалика обнаружился абрикосовый джем – еще один приятный сюрприз. Моррис вежливо взял предложенную ему местную газету. Он решил вообще не думать о своем шелудивом зяте. Совершенно ни к чему изобретать какую-то там стратегию, или даже размышлять о примечательном совпадении мерзкой выходки Бобо, выгнавшего его ребят, его семью, со вчерашней трапезой и со смертью синьоры Тревизан. Теперь он был в своем праве, став благодаря Паоле совладельцем всего наследства, причем на абсолютно законных основаниях. Теперь, если правительство в очередной раз девальвирует лиру, что уже ясно из газет, ему будет до фени (не стоило бы, правда, подражать папашиному лексикону). Скажем так, ему это не сможет повредить, поставки для «Доруэйз» даже сделаются еще прибыльнее, ведь суммы контрактов рассчитаны в фунтах. Сейчас, возможно, на глазах у всей Италии рождается новая финансовая империя. Ведь любой магнат поначалу проворачивал сомнительные делишки, а затем постепенно набирался респектабельности, деньги плыли к деньгам, следом за ними прирастал культурный слой.

Моррис чувствовал, что он на финишной прямой. Скоро останется только выбирать соответствующие позы и верный тон, принимая поздравления.

На обратном пути по северной объездной дороге он позвонил Паоле и небрежным тоном сообщил ей отличную новость.

– Все поровну? Ты уверен?

– Уверен, уверен. Она об этом сказала, как о чем-то очевидном. Естественный ход вещей.

– Мо… – Паола умолкла на секунду, потом страстно зашептала в трубку: – Я тебе сегодня устрою та-акую ночь, клянусь! Один знакомый член будет платить и платить за то, что он такой толстый и богатый. Ох, какие славные новости!

Самым небрежным тоном Моррис спросил:

– Да, а как насчет заняться любовью в ее постели?

– Cosa! В чьей?

– Твоей матери.

– Мо!

– Антонелла собирается до похорон поставить гроб в гостиной. Кому-то придется там ночевать. Думаю, нам стоит выказать почтение. Все, что нужно сделать – сменить простыни.

Паола как будто даже заколебалась.

– Знаешь, Мо, иногда ты такой странный. Я имею в виду, какие вещи тебя заводят.

– Иногда про тебя могу сказать то же самое, – невозмутимо ответствовал Моррис. Но он помнил, как Мими записала очень похожие слова на его диктофон незадолго до смерти: «Che cosa mai dici… Morri… До чего же ты загадочный…»

Он вдруг почувствовал невероятное возбуждение от мысли, что займется любовью на той самой постели, где всегда спала Мими, именно там, где сильней всего чувствовалось ее присутствие. Сунув руку в карман, он нащупал белье, – скорее всего, принадлежавшее именно ей, и – крепко сжал в кулаке.

– Va bene, caro mio, – согласилась Паола. – Идет, дорогуша. Мама вечно разводила строгости насчет секса. Так что давай устроим что-нибудь по-настоящему развратное. Это будет моя маленькая месть.

И это поможет уговорить жену переехать туда, с благодарностью подумал Моррис, кладя трубку. Возможно, ему даже удастся сегодня заделать ребенка. А почему бы нет? Все инстинкты обострились чрезвычайно; рука в кожаной перчатке словно орудовала мистическими ножницами, выкраивая для него кусочек будущего. Он будет стараться вовсю и уломает Паолу на что угодно.

На какой-то миг Моррису даже почудилось: если он бросит руль и закроет глаза, автомобиль все равно сам домчит его к месту назначения – так гармонично было его слияние со вселенной, со звездами, со сферами небесными.