Юноша всегда ходил с опущенной головой и не привык смотреть людям в глаза, поэтому за свою жизнь видел много следов от обуви на земле и легко смог распознать походку незнакомца.
Она была стремительной, как у дикого животного, но в то же время расслабленной. Походка отличалась и от того, как ходили простолюдины, едва сводившие концы с концами, и от поступи аристократов, не привыкших к тяжелому труду. Сокки хорошо запомнил эту походку. Мужчина бесследно исчез еще до того, как Сокки зашел во двор.
Хозяин дома пригласил юношу внутрь. За низким столом сидел Хён.
– Как же я рад тебя видеть! – сгреб его в объятия Сокки.
– Как твои дела?
– Еще спрашиваешь! Лучше не бывает. Но почему ты решил встретиться здесь? Мог бы прийти в мастерскую, – без умолку заваливал его вопросами Сокки. – Надеюсь, следишь за здоровьем. Знаешь, последнее время происходит что-то странное. Вот сегодня…
– Держи, – остановил его Хён и протянул тарелку с едой.
Они поели, а затем выпили по стопке рисового вина.
Хён долго смотрел на Сокки и наконец произнес:
– Тебе не интересно, куда деваются твои картины?
– Ты о чем? – спросил Сокки, не отрываясь от трапезы.
– О твоих картинах. Отец их все забрал!
– Он – их владелец, – ответил друг, сделав еще глоток вина.
– Владелец картин ты, а не отец! – повысил голос Хён.
– Если бы не он, я бы никогда не стал художником! – перебил его Сокки.
Какое-то время они сидели молча.
Хён не выдержал и заговорил первым:
– Знаешь, что недавно отец принес мне в дворцовую мастерскую? Изображение процессии, написанное тобой. Похоже, моя работа его не удовлетворила и он решил ее заменить. Я знал, что он не раз проворачивал такое за моей спиной. Если ему не нравились мои картины, он просто подменял их твоими.
– Ну и что? Ты же мой брат.
– Ну и что? Отец крадет твои работы и с помощью них пытается удержать за мной должность придворного художника. Это нечестно.
– Я знал об этом.
– Что?!
– Знал обо всем!
– И зачем согласился? Что ты вообще делаешь в мастерской? Зачем рисуешь картины?!
– Благодаря картинам я живу! – крикнул Сокки, стукнув кулаком по столу.
Какое-то время они не двигались, не сводя друг с друга глаз. Первым не выдержал Сокки.
– Чем мне еще заниматься, кроме рисования? – начал он. – Погружаясь в искусство, я могу добиться того, что в реальной жизни невозможно. Кисти подвластны любые образы. Ты родился в обеспеченной семье и даже представить не можешь, как много для меня значит благополучие. Знаешь, в каком аду я рос? Даже времени поплакать не было, когда меня забрали от родителей. Приходилось работать днями и ночами за плошку холодного риса. Однажды зимой прошлый хозяин послал меня в горы собирать хворост, и я исцарапал все ладони, пока пытался разбить лед в реке в надежде добыть воды, промерз с головы до ног. Знаешь, каково мне было? Боль ночами не давала сомкнуть глаз. А сейчас этими руками я рисую. И хочу нарисовать еще больше. Благодарю за заботу, но я всю жизнь останусь обязан твоему отцу за подаренную возможность творить.
Хо Иль часто встречался с Сокки неподалеку от дворцовой мастерской. Обычно мужчина показывал картину, просил нарисовать такую же и возвращался к работе.
Сокки вскоре понял замысел хозяина. Каждый раз, когда тот забирал картину, юноша чувствовал опустошение, но старался заглушить его и напомнить себе, чем он обязан Хо Илю. Хён не ведал об истинных чувствах названого брата, уверяющего, что все картины принадлежат хозяину.
Сокки знал, что Хён еще не закончил, но все равно встал из-за стола и направился к выходу.
– Нарисуй мне картину, – крикнул Хён ему вслед.
– Хочешь, чтобы я нарисовал для тебя? – удивленно спросил Сокки, обернувшись. – Но все мои картины и так твои.
– Нет, довольно копий, я хочу настоящий рисунок. С твоей именной подписью.
– Хорошо, обещаю, – улыбнувшись, ответил он и вышел из комнаты.
Хён устало облокотился рукой о пол. На самом деле он часто завидовал одаренному от природы Сокки и порой даже ненавидел его, хоть и дорожил их дружбой больше всего на свете. Это еще больше угнетало Хёна, считавшего себя лицемерным человеком. И сейчас он чувствовал то же самое.
Хён мечтал, чтобы Сокки обвинил во всем хозяина, чтобы испытывал к нему гнев. Это придало бы Хёну хоть немного храбрости – вот тогда бы он смог сказать отцу о намерении бросить работу во дворце. Его подмывало спросить Сокки, неужели тому не обидно видеть столь унизительное отношение, но вопрос так и не прозвучал. Хён еще долго сидел в комнате и смотрел в пустоту.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как Сокки начал работать в частной мастерской. Его работы стали приносить больше денег. Примерно тогда же пошел слух, что картины Хо Хёна, сына придворного художника Хо Иля, называют настоящим произведением искусства.
Дважды в месяц в частной мастерской проходил аукцион, от покупателей не было отбоя. Заправлял всем Хо Иль. Первой выставили ширму в жанре чхэккадо[10]. За нее предложили заоблачную цену, и хозяин был доволен началом. На ширме были изображены не только книги, но и очень редкие предметы – например часы. Купивший чиновник сказал, что поставит ее в комнате внука, который начал изучать «Тысячесловие»[11].
Эту ширму тоже расписал Сокки. Но никто об этом не знал – на изображении стояла подпись Хёна.
Хо Иль продавал работы Сокки под видом картин сына. Люди не знали правды, отчего без устали повторяли, что наследник превзошел в мастерстве и отца, и деда, и прадеда. Хо Иль с улыбкой принимал похвалы покупателей, но на душе было неспокойно. Он думал, как было бы хорошо, если бы все картины действительно нарисовал Хён.
На самом деле мужчина несколько раз выставлял произведения сына на аукцион, но покупателей они не впечатляли. Хо Илю было интересно посмотреть на непредвзятую реакцию посторонних людей. Он надеялся, что объективная публика оценит картины иначе, нежели придирчивый отец.
Однако во время последнего аукциона Хо Иль решил не показывать никому произведения Хёна. Люди стали сомневаться, точно ли все картины писал один человек. Другие шутили, что некоторые из них Хён рисовал за стопкой чего-нибудь крепкого. Подобные замечания уязвляли гордость Хо Иля. Одни только мысли обо всем этом заставляли его страдать.
Наступило время следующих торгов. На этот раз выставили картину в жанре цветы и птицы[12]. Когда помощники сняли ткань, закрывавшую полотно, все ахнули.
– Какие яркие цвета и аккуратное исполнение! Цветы, только что открывшие свои бутоны, точно живые, – восторгались одни.
– А птицы? Обратите внимание на птиц! Выглядят так, будто сейчас вылетят из своих гнезд. До чего ж невиданное зрелище, – вторили другие.
Гости продолжали перешептываться, но тут в мастерскую вошел человек. Повисла звенящая тишина.
– Говоришь, твой сын написал? А я вот слышал, что за него картины пишет кое-кто другой. – Голос принадлежал Ким Инсу, еще одному придворному художнику.
– Другой? О чем вы говорите? – нарочито вежливо, но холодно спросил Хо Иль.
– А ты не в курсе? Ходят слухи, у вас в семье есть тайный художник. Выходец из слуг.
– Что за вздор, – ответил Хо Иль.
– Уверен? Верить слухам я не привык, но работы твоего сына в дворцовой мастерской заметно отличаются от этой. Вчера даже ученики академии обсуждали, как Хён устал от объема работ и совсем не старается, а тут такой шедевр.
Хо Иль стиснул кулаки так сильно, что ногти больно впились в ладони. Ким Инсу давно точил на него зуб, но сегодня был настроен особенно решительно.
– Сам знаешь, придворная мастерская отвечает за все картины, отражающие жизнь правителя и государства. Историческая живопись с ее каноном и четкими правилами совсем не похожа на ту, что мы создаем в моей мастерской, – парировал Хо Иль.
