– Хорошо. Предположим, один и тот же человек может писать как шедевры, так и откровенно слабые работы. Но что-то я не замечал подобного за твоим сыном. Как на это ответишь?

Люди разинув рты слушали Ким Инсу, продолжавшего свою мысль.

– Был бы рад, если бы Хён пришел на мой день рождения в следующем месяце и зарисовал праздник, – предложил тот.

– Благодарю за приглашение, но сын только недавно получил должность придворного художника, ему еще многому предстоит научиться.

– Просто хочу вдохновить молодого художника на новые свершения. Сам посуди, если он сможет запечатлеть на холсте мой день рождения, все слухи сразу развеются.

Хо Иль опять отказал, ссылаясь на недостаток опыта. Однако Ким Инсу не унимался.

– Что тут такого? – спросил он. – Твои бесконечные отказы могут показаться людям странными. Я вот никогда не верил этим слухам. Мой день рождения – уникальная возможность для твоего сына проложить дорогу в светлое будущее. Когда я своими глазами увижу его за работой, то больше никому не позволю плохо отзываться о нем. К чему переживания? Вы же самая известная семья придворных художников, на вашем счету два парадных портрета главы государства. Мне кажется, злопыхатели просто от зависти пускают грязные слухи.

Ким Инсу расслабленно потирал бородку. Покупатели стали перешептываться: они не понимали, почему Хо Иль продолжает отказывать. Обсуждение становилось все громче, присутствующие ждали реакции хозяина мастерской.

Наконец тот ответил:

– Спасибо, что удостоил моего неопытного сына такой чести. Мы придем.

– Буду ждать, – ответил Ким Инсу, купил картину и ушел прочь.

Когда Хён закончил рассказ, его ледяной десерт полностью растаял. Танби некоторое время сидела в оцепенении и не могла подобрать слова.

– Значит… теперь ты вспомнил все? – осторожно спросила она.

– Нет, этого недостаточно. Я все еще не знаю, что мне надо нарисовать и зачем.

Под грузом воспоминаний Хён ушел в себя. Танби даже предположить не могла, какие чувства бушевали в его душе.

Вечером Хён и Танби снова встретились в магазине. Им обоим нужно было время подумать.

– Разве не странно? Что такое душа? Почему с ее исчезновением умирает и тело? – Хён задавал девушке вопросы, над которыми ломал голову много часов кряду.

Танби сама задавалась подобными вопросами раньше, но подобрать правильный ответ было непросто.

Она какое-то время думала, а затем серьезно спросила:

– Может, душа – сущность человека? И когда она улетает – это значит, что человек выполнил свое предназначение? Ты уже умер, но все равно не знаешь ответа?

– Я умер не окончательно. Будто проснулся после долгого сна, а заснул целых сто пятьдесят семь лет назад. Потом вдруг очнулся в незнакомом мире, должен найти воспоминания и вообще ничего не понимаю.

– А все-таки наши жизни чем-то похожи.

Танби никогда не рассказывала никому о своем страхе. Она боялась расставаний.

Первый раз она испытала это чувство после смерти мамы. Жизнь в тот момент перевернулась с ног на голову. Девушка не представляла, как можно жить без любимых людей, пока не ощутила на себе. Когда роковая весть дошла до Танби, ее мир будто разрушило землетрясением. Позже это чувство накатывало не раз, всегда было болезненно и мучительно.

Танби боялась ночи. Боялась проснуться и встретиться лицом к лицу с темнотой, шептавшей, что любимого человека больше нет на свете. От одной мысли девушку пробирало до мурашек, поэтому она старалась успокоиться, чтобы просыпаться посреди ночи как можно реже.

Способ борьбы со страхом был прост: без переменной икс не будет изменений и в переменной игрек. Если не будет близких людей, то и расставаться ни с кем не придется. Поэтому Танби никого к себе не подпускала.

Но предстояло новое расставание, на этот раз с Хёном. Она боялась его сильнее, чем ожидала вначале. Танби предполагала, что призрака отпустить будет проще.

– Ужасно хочу попросить у мамы прощения, – внезапно выпалила Танби. – Невыносимо больно оттого, что никогда больше не получится сказать ей «прости». Могу сутками не спать, думая об этом.

– Танби, так нельзя, – покачал головой Хён. – Мама любила и ценила тебя больше всех на свете. Что бы она чувствовала, если бы знала, как ты страдаешь? Не вини себя. Попробуй взглянуть на всё с другой стороны.

После его слов Танби немного полегчало.

– Знаешь, о чем я больше всего жалею? – спросила девушка, грустно улыбнувшись.

– О чем?

– У нас нет ни одной семейной фотографии. Мама предлагала сделать много раз, но я с головой ушла в учебу, и мы так и не собрались. – Танби едва сдерживала слезы.

– У тебя есть с собой фотография мамы? – нарочито громко спросил Хён, делая вид, что не заметил ее слез.

Танби вытерла щеки и вытащила из кошелька фотографию.

– У тебя очень красивая мама, – сказал он.

– Ты специально льстишь. Если честно, ее никогда не считали симпатичной.

– Она прекрасна, как латте.

– Может, хватит общаться с продавцом из магазина напротив? Нахватался у него странных фразочек. А вообще, в каждой эпохе свои представления о красоте, сейчас в моде бледная кожа. Зато теперь понятно, почему ты обо мне так заботишься, ведь я смуглая, вся в маму, – поддела его Танби.

– А ты явно не из робкого десятка, – с улыбкой парировал Хён.

Внезапно Танби вспомнила про парочку Ку Тонха и Намгун Кёнбин.

Однажды к ней подошла Намгун и сказала:

– Танби, мы с Тонха снова встречаемся, в общей сложности уже триста восемнадцать дней.

– Мне все равно.

– Даже не поздравишь?

– С чем? Очнись уже. Зачем вы постоянно сходитесь, а потом снова расстаетесь? Тебе от этого не больно?

– Больно. Но еще больнее, когда Тонха нет рядом. Я очень скучаю по нему.

– А как же гордость?

– Мы любим друг друга, о какой гордости может идти речь? Да, ругаемся, но если любишь человека, то обязательно простишь.

Танби вспомнила, что после того разговора внезапно почувствовала облегчение на душе.

Возможно, Намгун была намного мудрее. Сама Танби избегала расставаний, вместо того чтобы встречаться с ними лицом к лицу.

– Давай сфоткаемся. – Глаза Хёна загорелись.

– Но как? Тебя не будет видно, – удивилась Танби.

– Я позабочусь об этом. Ну же, давай!

Танби не стала сопротивляться. Они надели ободки с радугами, солнечные очки в форме цветов и стали дурачиться перед камерой. Впервые за долгое время они выглядели беспечно и счастливо.

Танби распечатала фотографии. Хёна, естественно, на них не было, о его присутствии напоминали лишь висевшие в воздухе ободок и очки. Тогда Хён взял фото, сел за стол, достал тонкую ручку и начал рисовать себя. Танби пристально следила за каждым штрихом.

– Ну как, похож? – спросил он, закончив работу.

Девушка не верила своим глазам, настолько детально был прорисован образ.

– Ладно, признаю. Точная копия, – улыбнулась Танби.

Хён отдал фотографию, и их руки снова соприкоснулись. Тело молодого человека пронзила острая боль – вернулось еще одно воспоминание. Он уже не видел, как Танби прикрепила фото в свой дневник.

Хо Иль после разговора с Ким Инсу выглядел мрачнее тучи, совсем ничего не ел. Он продумывал различные варианты, но выйти из сложившейся ситуации казалось невозможным. Однако жизнь непредсказуема. Случилось непредвиденное, из-за чего Хён не смог прийти на день рождения. За два дня до торжества в их дом ворвались стражи порядка. Хёна обвиняли в поддержке католической церкви.

Хо Иль в оцепенении сидел на ступеньках во дворе и не мог двинуться с места. Он вспомнил о гонениях, начавшихся после появления в стране христианства. Мужчина в ужасе покачал головой, пытаясь отбросить холодящие душу мысли о судьбе сына. Ему не верилось, что Хён мог обратиться в католичество.