– Но… это же убийство.

– Конечно. Но тебе за него ничего не будет. И потом, как я могу взять тебя на работу в поле, если ты не готов убивать за справедливость? То, что он там сидит, – твоих рук дело. Ты должен гордиться этим.

– Я и горжусь, – вскинулся побледневший Айванс, – но для того, чтобы управлять этим рубильником, существует специально обученный человек.

– Ты же сам прекрасно слышал, что специально обученный человек не справился с ответственностью. А ты сможешь?

– Вы хотите, чтобы я стал палачом? Вряд ли это получится, я не имею на это права.

– А это мы сейчас проверим. Мистер Коул, скажите, пожалуйста, если кто-то из нас приведет приговор в исполнение, это будет противоречить сложившимся нормам?

– В общем-то, да. Но если господин маршал подпишет акт, в котором будет указано, что казнь произвел мой помощник, то мне все равно. Свидетелей у нас все равно нет.

– Мне тоже все равно, – заявил Стейтс, – какая разница, кто дернет рубильник?

Слайд с противной улыбочкой обернулся к Айвансу, у которого за две минуты этого диалога проявились мешки под глазами, несколько морщин и один седой волос. Спустя несколько секунд Айванс уверенно кивнул.

– Что ж, – сказал Слайд, – давайте начинать.

Заряд в 2700 Вольт прошел через тело осужденного, и вскоре все было кончено. На выходе из здания исправительного центра у Причарда зазвонил телефон. Во время разговора лицо Джо пережило несколько трансформаций: от спокойной уверенности к недоумению, а затем и к брезгливости. Завершив разговор, директор ЦРУ, с омерзением взяв телефон двумя пальцами, положил его себе в карман.

– Кто это был, сэр? – поинтересовался Слайд.

– Делавер, – коротко сказал Причард, – бьется в истерике.

Про себя же он думал совершенно другое и в других выражениях… Все то уважение, которое она заработала своей жесткостью по отношению к Томасу, вмиг улетучилось. Чертова плакса, которая из-за своей глупости и эмоциональности погубит всех.

Отвернувшись от начальника, Слайд приобнял трясущегося Айванса, который был немедленно переведен из статуса стажера в статус агента.

– Не раскисай, сынок, – прошептал он ему на ухо, – теперь ты один из нас. Добро пожаловать в Контору!

24 мая 2079 г.

КНР, Тибетский автономный район,

Монастырь Ганден

Ганден – монастырь с нелегкой судьбой. Он был построен в 1409 году Ламой Цонкапа в значительном удалении от столицы Лхаса в стратегически выгодном месте – практически со всех сторон он был окружен горами и сам находился почти на вершине горы. Это позволяло монастырю отсекать претензии всех покушавшихся на его территорию. К началу XX века он превратился в процветающий монастырь-университет, в котором одновременно могло находиться до шести тысяч монахов. Однако, к сожалению, в 1959 году оккупационное правительство Китая полностью уничтожило монастырь. В начале 1980-х годов его малая часть была заново возведена. Люди считали, что китайцы сделали это вовсе не из соображений гуманности, а скорее для привлечения туристов.

Многим монахам пришлось бежать в Индию, и когда количество таких беженцев перевалило за несколько тысяч, китайцы одумались. В начале тридцатых годов XXI века они профинансировали полную реставрацию ряда монастырей, в том числе и Ганден. Затем они обратились к монахам в изгнании с предложением вернуться. Те сначала отказывались, но затем в результате длительных переговоров согласились на некоторых условиях. Тяга к историческим, святым местам пересилила подозрительность. Вернувшись, монахи с удивлением обнаружили, что компартия Китая не обманула их. Все условия соблюдались, монастыри стали огороженной территорией, и лишь небольшая часть этой территории оказалась доступна для туристов.

У Артема в Гандене был несколько иной статус. До его прибытия было заключено несколько межправительственных и межконфессиональных соглашений. Каким-то образом руководству Артема удалось убедить руководство монастыря в том, что его нахождение здесь поспособствует «укреплению мировой гармонии» (прямая цитата из официального документа).

За более чем четыре месяца пребывания среди монахов Артем ни разу не пожалел о том, что выбрал Тибет. Здесь он по-настоящему научился медитировать, восстанавливая силы за 15 минут. Удивительное спокойствие его новых друзей поразительным образом сочеталось с внутренней мощью. Тот самый внутренний стержень, о котором разглагольствовал Голицын во время их последней встречи, был присущ всем местным монахам, даже тем, кто был еще совсем молод. Сегодняшний день был очень важным для Артема – он должен был принести обет и стать на путь бодхисатвы[85]. Наставники Ладакх и Цзу отметили, что нравственные качества Артема близки к буддистским идеалам и поэтому принятие такого обета стало бы логичным шагом. Артем не стал возражать, его мировоззрение действительно соответствовало основным нормам буддизма, да и цель была вполне благородная. К тому же, он был искренне благодарен монахам за гостеприимство.

За два часа до торжественной церемонии Артем сидел на траве, которая каким-то чудом пробивалась сквозь скалистые породы, и смотрел вдаль. Услышав позади шаги, он обернулся. Это был его приятель, монах Лан. Поздоровавшись с Ланом, Артем узнал, что его зовут в центр связи в главном здании. Весьма удивившись этому, Артем проследовал за товарищем.

Звонящим, конечно же, был Голицын. Без обиняков он сказал Артему собираться и вылетать сегодня же. Артему еле удалось выторговать один день – не хотелось улетать сразу же после принятия одного из важнейших решений в жизни. После разговора Артем направился к учителю Ладакху.

– Приветствую тебя, мой друг, – обратился к Артему Ладакх.

– Мое почтение, учитель. У меня плохая новость – меня отзывают, – пожаловался ему Артем.

– Это не плохая новость. Это очень хорошая новость. Ты пришел сюда для того, чтобы обрести мир и покой души. Ты сделал это. Ведь так?

– Да, – подтвердил Артем, – это так.

– Я чувствую, у тебя есть внутренний голос, который подсказывает тебе, как правильно жить.

– Можно сказать и так, – улыбнулся Артем, вспомнив про свой боевой чип.

– Сегодня ты ступишь на путь бодхисатвы и начнешь приносить пользу миру. Не только духовную, но и практическую.

– Да, учитель.

– Отринь все сомнения и делай так, как велит тебе сердце.

– И внутренний голос… – встряла Док.

25 мая 2079 г.

Исламский халифат Пакистан, г. Исламабад

Обращение монарха второго по численности населения мусульманского государства всегда вызывало интерес. В этот раз пакистанский лидер Аль-Шаттх Камени решил предстать перед видеокамерами в своей резиденции. Величественный мраморный зал, устланный персидскими коврами тончайшей работы, свита в шелковых нарядах – все декорации были на высоте.

Аль-Шаттх вышел на свободное место к небольшой трибуне, на которую были направлены камеры. Свита стояла поодаль почтительным полукругом, перед ней, но немного позади отца стоял наследный принц Пакистана Сирадж[86].

– Мои верные подданные! – начал свою речь халиф. – Сегодня, в священный день Ид-и Милад, я обращаюсь к вам. Несмотря на все притеснения со стороны кяфиров мы построили крепкое, сильное государство. Однако, как и любому сильному государству, нам приходится сталкиваться с завистью и происками врагов.

Пятнадцать дней назад из района Кашмир, который принадлежит нашей стране по праву, начался вывод миротворческого контингента ООН. Едва дождавшись того момента, как основная часть войск будет отозвана, коварные индусы тут же начали реализовывать свои гнусные планы.

Как человек, которому более двадцати лет назад было оказано высшее доверие, я не могу сидеть и смотреть на это, сложа руки. Пользуясь своим членством в Совете безопасности ООН, Индия намеревается попрать все нормы международного права и осуществить силовой захват части нашей территории. Вчера в резолюции Совета безопасности ООН было четко указано, что в продлении нахождения миротворческого контингента в районе Кашмир нет ни политических, ни экономических оснований. Индийское руководство приняло это заявление как руководство к действию и приступило к агрессивным провокациям. Я, халиф Пакистана, здесь и сейчас заявляю вам: ни пяди земли не будет отдано индийским свиньям!