— Ты не так сильно отличаешься от других женщин, Катса, Да, ты можешь сражаться, как другие не могут, но в остальном ты не так уж отличаешься. И ты захочешь детой, я уверен.

Катса совсем не ожидала, что ей так быстро представится возможность попрактиковаться в сдержанности, потому что ей страшно захотелось поколотить Гиддона, выбить эту уверенность у него из головы прямо в пыль, где ей и место.

— Я не могу выйти за тебя, Гиддон, и дело не в тебе, а только во мне — я никогда ни за кого не выйду замуж и не буду носить ничьих детей.

Он удивленно посмотрел на нее, и выражение его лица изменилось. Ей был знаком этот саркастический изгиб губ, эта искра в глазах. Он начинал слышать.

— Едва ли ты хорошо обдумала свои слова, Катса. Думаешь, кто-нибудь сделает тебе лучшее предложение?

— Дело не в тебе, Гиддон, а во мне.

— Думаешь, кого-то еще привлечет королевский палач?

— Гиддон…

— Ты надеешься, лионидец попросит твоей руки, — он насмешливо указал на нее пальцем. — Ты предпочла его, потому что он принц, а я только лорд.

Катса всплеснула руками.

— Гиддон, из всех глупостей…

— Он не захочет на тебе жениться, — не умолкал Гиддон, — а если и захочет, ты будешь дурой, если согласишься. Я бы скорее Мергону доверился, чем ему.

— Гиддон, я тебе клянусь…

— В нем нет ничего достойного. Любой, кто борется с тобой, как он, — просто бандит и авантюрист.

Застыв, Катса уставилась на Гиддона, но даже не видела его надменного лица и пальца, рассекающего воздух. У нее перед глазами был По, который сидел на полу зала для тренировок и произносил точно те же слова, какие выбрал Гиддон, раньше, чем сам Гиддон их произнес.

— Гиддон! Ты когда-нибудь говорил об этом с По?

— Катса, я с ним ни разу даже не заговаривал, когда тебя с нами не было.

— А с кем-нибудь другим? Ты когда-нибудь раньше произносил эти слова?

— Конечно, нет. Если ты думаешь, что я стану тратить свое время…

— Ты уверен?

— Да, уверен. Какая разница? Если он спросит, я не побоюсь сказать, что думаю.

Не веря, она посмотрела на Гиддона, беззащитная перед осознанием того, что еще давно просочилось в ее мысли и сейчас, наконец, встало на место, и схватилась рукой за горло — было трудно дышать. Катса задала вопрос, который обязана была задать, и сжалась от ответа, который знала заранее.

— Ты раньше думал об этом? Думал об этом в его присутствии?

— О чем? Что я ему не верю? Что он бандит и авантюрист? Я об этом думаю каждый раз, как смотрю на него.

Гиддон с ненавистью выплевывал слова, но Катса ничего вокруг не замечала. Присев, она медленно и задумчиво положила лук на землю, потом встала и тихо, шаг за шагом пошла прочь — вдох-выдох, вдох-выдох — глядя прямо перед собой.

— Боишься, — прокричал он ей вслед, — что я оскорблю твоего драгоценного лионидского принца! Может, и стоит высказать ему все, что я думаю. Вдруг он скорее уедет, если ему помочь!

Она не слушала, не слышала — в голове гудело. Он знал, что думает Гиддон и что думает она сама, — точно знал. Когда она бывала зла, когда благосклонно думала о нем. Много раз. Должно быть, это случалось много раз, но все внутри так кричало, что думать об этом было невыносимо.

Катса считала его воином, просто Одаренным воином. И — вот глупая — догадливым. Даже восхищалась его интуицией.

Восхищалась, а он читал ее мысли.

Доверяла, а нельзя было. Он утаил свою натуру, свой Дар. А это то же самое, что солгать.

Катса вихрем ворвалась в лабораторию, и Раффин в изумлении оторвался от работы.

— Где он? — спросила она и тут же остановилась как вкопанная, потому что он был там — прямо там, сидел на столе Раффина. Челюсть у него была пунцового цвета, а рукава, как обычно, закатаны до локтей.

— Мне нужно сказать тебе одну вещь, Катса.

— Ты читаешь мысли, — перебила она. — Ты читаешь мысли, и ты мне лгал.

Коротко ругнувшись, Раффин бросился к двери у Катсы за спиной и плотно прикрыл ее. По покраснел, но глаз не опустил.

— Я не читаю мысли.

— Я не дура! — закричала она. — Прекрати лгать! Что ты узнал? Какие мысли уже успел украсть у меня?

— Я не читаю мысли, — повторил он. — Я чувствую людей.

— И что это значит? Ты чувствуешь их мысли.

— Нет, Катса, послушай. Я чувствую людей. Можешь назвать это моим ночным видением или глазами на затылке, как ты однажды предположила. Я чувствую людей рядом, как они думают, чувствуют, двигаются, ощущаю их тела, их энергию. Только… — он сглотнул. — Только когда они думают обо мне, я начинаю чувствовать мысли.

— И, по-твоему, это — не чтение мыслей? — заорала она так громко, что он вздрогнул, но по-прежнему но отводил взгляда.

— Ладно. Я немного читаю мысли. Но всего, что ты себе представила, я не могу.

— Дай ему объяснить, Катса, — сквозь боль донесся до нее мягкий голос Раффина.

Она ошарашено повернулась к Раффину, не веря, что он знает правду и все-таки защищает По, а потом резко перевела взгляд обратно на По, который все еще смел смотреть ей в глаза, как если бы не сделал ничего плохого, ничего абсолютно и бесповоротно ужасного.

— Пожалуйста, Катса, — сказал он. — Пожалуйста, выслушай меня. Я не могу слышать любые мысли, какие захочу: я не знаю, что ты думаешь о Раффине, или что Раффин думает о Банне, или понравился ли Оллу ужин. Ты можешь в соседней комнате бегать кругами и думать, как ненавидишь Ранду, но я буду знать, лишь то, что ты бегаешь кругами… пока твои мысли не обратятся ко мне — только тогда смогу я узнать, что ты чувствуешь.

Так вот каково это — когда тебя предал друг, нет, притворившийся другом предатель. Он казался таким прекрасным, таким отзывчивым, таким понимающим… и неудивительно, ведь он всегда знал, что она думает и чувствует и прекрасно притворялся другом.

— Нет, — сказал По. — Нет. Я лгал, Катса, но дружба моя не была ложью. Я всегда был тебе верным другом.

Даже сейчас он читает ее мысли.

— Прекрати, — выплюнула Катса. — Довольно. Да как ты смеешь, предатель, самозванец, ты…

Ей не удалось найти достаточно сильных слов, но внезапно По горестно опустил глаза, и она поняла, что он почувствовал всю ее ярость, и мрачно порадовалась, что Дар открыл ему то, что она не сумела облечь в слова. По тяжело оперся на стол, лицо его исказилось от боли, голос, когда он заговорил, был совсем глухим.

— Только два человека знают о моем Даре — мама и дедушка. А теперь еще Раффин и ты. Отец не знает, братья тоже. Мама и дедушка запретили мне о нем рассказывать с тех самых пор, как Дар проявился в детстве.

Что ж, она об этом позаботится. Гиддон был прав, хоть сам и не подозревал, почему. — По нельзя доверять. Люди должны знать, и она всем расскажет.

— Если ты это сделаешь, — проговорил По, — ты лишишь меня свободы, разрушишь мою жизнь.

Она взглянула на него, но за хлынувшими слезами все было размыто. Нужно уйти. Нужно уйти отсюда сейчас же, потому что ей хотелось его ударить, а она поклялась никогда этого не делать. Хотелось сделать ему как можно больнее за то, что он занял в ее середе место, которое она никогда не позволила бы ему занять, если бы знала правду.

— Ты мне лгал.

Она развернулась и выбежала прочь из комнаты.

Хильда спокойно восприняла ее мокрые глаза и молчание.

— Надеюсь, никто не болен, миледи, — сказала она, сев на край ванны и мыльными руками распутывая колтуны в волосах Катсы.

— Никто не болен.

— Значит, вас кто-то огорчил, — продолжила Хильда. — Наверное, один из молодых людей.

Одни из молодых людей. Один из друзей. Список ее друзей уменьшался на глазах.

— Я ослушалась короля, — сказала Катса. — Он будет очень гневаться на меня.

— Вот как? — удивилась Хильда. — Но это не объясняет страдания в ваших глазах. Это точно был один из молодых людей.

Катса промолчала. В этом замке каждый встречный читает мысли, каждый видит ее насквозь, а сама она не видит ничего.