— Тут только одно хорошо, — хмыкнул Звездочет, — огонь прижжет рану на твоей оскальпированной голове.

— Жрец, который специализируется на этом ритуале, извлекает из него особенное удовольствие. А знаешь почему?

Теноч по-прежнему молчал.

— Объясни ему, старик, — попросил Щит.

— Потому что он с наслаждением поедает жареное человеческое мясо на глазах у умирающего человека, — сказал Звездочет. — Да, Теноч, принимая во внимание порочность всей твоей жизни, Смерть Огня и Ножа была бы для тебя самой подходящей. Если бы решение зависело от меня, о другом и думать бы не пришлось, но твоя судьба в руках этого воина, потому что это он взял тебя в плен.

— Обдумай эти возможности, животное, лично я склоняюсь к клинку и пламени. — Щит одарил Теноча хищной усмешкой.

— Мы все того же мнения, — поддержал воина Звездочет.

Затем старик и Щит повели нас дальше, прочь от клетки и от злобного взгляда Теноча. Оба они шли впереди, продолжая со смехом обсуждать участь пленника, а мы с Цветком чуть отстали. Она, закусив губу, чтобы удержаться от рыданий, лишь молча качала головой. Я никогда не мог понять, как и почему она так переживает за других, в то время как от людей нашего клана не видела почти ничего хорошего. И уж тем паче я не понимал, как ее может беспокоить, что Щит и Звездочет сделают со злобным, ненавистным Теночем, доставившим ей столько горя, боли и унижений.

«Видимо, — отстраненно подумал я, — немотивированная жестокость доступнее для понимания, чем бескорыстное сострадание».

Мы стояли у подножия великой Пирамиды Солнца. Как и раньше, с края террасы храм казался огромным, словно гора, высота его была такова, что, когда я поднял глаза к вершине, у меня чуть не закружилась голова. Склон ее простирался на сотни шагов, превосходя протяженностью поле для тлачтли, причем в верхней части подъем был невероятно крут. Когда Звездочет без предупреждения вдруг начал подниматься, мне трудно было поверить, что у него хватит сил одолеть все эти бесчисленные ступени. И уж тем более я не ожидал, что он на ходу станет давать пояснения.

— Знай, юный Рубец: на вершине пирамиды находится не только святилище с жертвенным камнем, но и лучшая во всем мире обсерватория. Туда-то нам и нужно подняться. Может быть, ты заметил, что Толлан далеко не лучшее место для изучения звездного неба. Это город дыма и пламени, ярко освещенный жаровнями, факелами, очагами, не говоря уж о множестве ритуальных огней. Чтобы обеспечить топливом все эти бесчисленные жертвенные, праздничные, траурные, свадебные, погребальные и прочие церемониальные костры, жрецы держат в городе целые горы хвороста и валежника. Ты хочешь изучать звезды в Толлане? Добро пожаловать. Но небо над городом затянуто дымом, и, лишь поднявшись на эту священную высоту, ты возвысишься над туманом.

— Иными словами, — сказал я, — ты превратил храм Пернатого Змея в свою личную обсерваторию?

— С благословения правителя, — ответил Дымящийся Щит.

— А как насчет благословения Кецалькоатля? — не унимался я. — Не правителя, а бога.

— Разве он не покровитель учебы, наук, письма, языков, цифр и математики? — произнес Звездочет.

— А заодно путешественников, любознательных, сострадательных, и еще приключений, ветров и морей, — добавил, тяжело дыша, наш воитель. — Что уж тут говорить о звездах.

— Где пребывает Кецалькоатль, там и его благодать, — заявил Звездочет.

— Выпьем за Кецалькоатля, — подняв пузырь с октли, предложил благородный воитель.

— Ничего не имею против, — отозвался я. Он протянул мне бурдюк, и я отпил глоток. — Вкус такой, будто пригубил свиной мочи, — вырвалось у меня.

— Это потому, что наша брага слишком долго пробыла в мочевом пузыре пекари, — заявил Звездочет, указывая на бурдюк Дымящегося Щита.

— Сами виноваты, надо было пить быстрее, — сказал Дымящийся Щит.

— Сдается мне, у тебя с этим будет проблема, — ткнув в бурдюк пальцем, заметил Звездочет.

— Так оно и есть, старик. Мою пустоту им не заполнить.

— Может, лучше и не пробовать, — проворчал Звездочет, пытаясь вырвать у Щита емкость с октли.

— У нас имеется четыре сотни богов, покровителей выпивки и пьянства, — возразил воин. — Мы обязаны их почтить.

— Четыре сотни? — с сомнением протянул я.

— Это прискорбный факт, — качая головой, пробормотал Звездочет.

— Они обидятся, если мы их всех не почтим, — заявил воитель, поднимая мочевой пузырь пекари и возглашая очередной тост: — За богов пьянства!

— Давай помогу, — предложил я, забрал, не дожидаясь согласия, бурдюк и, отпив еще один глоток, добавил: — Снова за Кецалькоатля!

Воин тоже отпил глоток в честь Пернатого Змея.

Старик устало покачал головой.

— Почему так много ступеней? — поинтересовался я.

— Строители спроектировали триста шестьдесят ступеней — по одной на каждый день Хаах, солнечного календаря, — пояснил Щит.

— Триста шестьдесят официальных дней, — поправил его Звездочет.

— А что за неофициальные дни? — поинтересовался я.

— Пять дней, добавляющихся к концу года, — ответил Звездочет. — Мы называем их Вайеб, безымянные дни. Они считаются самыми опасными, ибо именно в это время истончаются преграды между нашим и потусторонним миром и вредоносные духи наводняют землю.

— А почему бы не включить в календарь триста шестьдесят пять дней и избавиться от Вайеб? — не унимался я.

— Потому что это число не делится поровну на наши месяцы, — сообщил Звездочет.

— Это не ответ, — заявил я.

— Неподходящее количество, — пробормотал воин.

Я остановился и воззрился на обоих спутников.

— Так в чем все-таки настоящая причина?

Мои спутники тоже остановились, переглянулись и, пожав плечами, возобновили подъем.

— Так все-таки? — настаивал я.

Не задавай мне вопросов, на которые я не могу ответить, — пробормотал себе под нос Звездочет.

— Ты здесь, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их, — заявил воин.

Цветок Пустыни начала хихикать. До меня только сейчас дошло, что наш воитель щедро делился своим октли и с ней.

«В неподходящем количестве…» — подумал я. И тоже основательно приложился к пузырю.

Теперь мы стояли перед последним, самым крутым пролетом из пяти ступеней.

Наш воин, словно не замечая крутизны, взлетел наверх вместе со своим пузырем октли и, протянув сверху руку, помог подняться Звездочету. Я, со своей стороны, помог подняться Цветку Пустыни, подтолкнув ее сзади.

Когда все были наверху, я обернулся и обозрел владения Кецалькоатля. С этой божественной высоты город Толлан выглядел еще великолепнее, чем вблизи: тысячи алебастрово-белых зданий, сотни широких, прямых проспектов, соединенных великим множеством улиц и аллей, просторная игровая площадка, сокровищницы, дворец и десятки храмов, по большей части пирамидальных.

И тут я убедился в правоте Звездочета: город был залит светом несчетного множества огней, словно землю усеяли крошечные звезды.

Наконец я оторвался от зрелища внизу и оглядел вершину. На площадке высились два святилища, на которых бирюзой и пиритом были выложены мозаичные изображения Пернатого Змея.

— Загляни внутрь, — предложил Звездочет.

Он провел нас в первое святилище. Полки внутри были уставлены черепами. Немало черепов было развешано и по стенам, а между черепами висели обсидиановые жреческие ножи для жертвоприношений. Но дальняя стена оставалась пуста, если не считать двух шестов, образующих при пересечении косой крест и накрепко связанных сыромятным ремнем. Звездочет прошел через все помещение и, сняв деревянный крест со стены, вывел нас из святилища.

— Пойдем, — следуя в обход строения, поманил старик.

С задней стороны святилище обрамляли рельефные изображения змей, орлов, ягуаров и, конечно, мозаики с Пернатым Змеем. Опираясь и держась за все эти выступы, мы вчетвером взобрались наверх по стене. Воин поднялся первым, я вторым. Смешно, но это оказалось легче, чем одолеть последний пролет ступеней.