Боцман тут же начал оборачиваться. Чёрный крузак встал с одной стороны, оттуда выбрался высоченный Крокодилыч с парой человек, вид у них и вправду был недобрый. Ещё несколько зареченских остановилось у побитой машины самого Боцмана.

А у входа в кафешку остановился красный джип «Шевроле», вскоре оттуда вылез и сам Артур. Улыбка до ушей, как и всегда. Он пошёл в сторону кафе, выставив захваченную из машины биту в сторону прутьев решётчатого забора. Она громко стучала каждый раз, встречаясь с прутом.

— Шашлычная закрыта, — громко объявил Артур, продолжая улыбаться. — Можете идти, уважаемые гости. Вся еда и выпивка за счёт заведения.

Прочие посетители торопливо расходились, только Боцман и его люди остались за столом. Лицо Боцмана мгновенно заблестело от пота.

— Артур, ты погоди, — навстречу ему двинулся Шмель. — Кросс уже недоволен, он спрашивать за это с Боцмана будет…

— Ты мне не мешай, Шмель, — Артур отпихнул его лёгким тычком битой в плечо. — У меня с Боцманом базар. Не с тобой. С вами я потом говорить буду.

— Артур, — Боцман поднялся и вытер лицо… — Я погорячился малян. Давай всё обсудим, я и ремонт тачки покрою, и лечение…

Он замолчал, когда бита уткнулась ему в грудь.

— Артур, это не по понятиям! — вскричал Шмель. — Тебе надо к Кроссу идти…

Он не договорил, потому что его грубо отпихнул от стола Крокодилыч.

Сам Артур этого даже не услышал. Он так и смотрел на Боцмана очень внимательным взглядом, а тот только пучил глаза.

— Ты на моего сына руку поднял, падла, — прохрипел Артур, больше не улыбаясь.

Бандитских разборок я за всё время своей долгой работы повидал множество. Какие-то конфликты решались переговорами, путём уступок, то есть тихо, какие-то — драками или стрельбой, о чём узнавал весь город. Но куда чаще одни наносили точечные удары в ключевых участников других ОПГ, устраивая на них покушения, или нагло отжимали точки, заставляя их платить дань другой стороне. Так и проходили криминальные войны.

Одно время у нас, как в боевиках, стреляли почти каждый день. Потом стало чуточку спокойнее, но большинство крупных банд в городе действовали до середины нулевых (а орловские так и вовсе существовали до поимки самого Орлова, а значит — до последнего дня моей первой жизни), и периодически всё-таки бывали перестрелки, случались громкие убийства, заказуха. В том числе двойные и тройные убийства.

Но пока было подозрительно тихо. И хотя это не ощущалось как затишье перед бурей, всё равно я думал, что в городе что-то должно вот-вот произойти. Многое изменилось, и мне надо следить за тем, чтобы ничто не ушло в худшую сторону.

Моё расследование, ради которого я оставался в городе, надо продолжать — и идти по другим зацепкам. Нужно понять, что связывало убитого бывшего мента Кузьмина, Рудакова, бригады киллеров-кавказцев, которые караулили отца в кафе, и банды чёрных риелторов, которые по итогу чуть не подготовили покушение против бати.

День в суете прошёл быстро, и, судя по всему, свежих криминальных трупов не было (хотя их могли ещё не найти), поэтому наше отделение разбрелось по домам, кроме оставшегося в кабинете Сафина и дежурившего сутки Устинова.

Руслан — мент опытный, прожжённый, но он переехал к нам в 89-м году и Кузьмина толком не знал, а Василия Ивановича не было на месте — ушёл искать, где перекусить.

Я его нашёл сразу. Чебуречная рядом с ГОВД на сегодня уже закрылась, и Устинов стоял у вывески, считая мелочь в ладони.

— Что-то рано они по домам свалили, — он почесал затылок, завидев меня. — А ты всё работаешь, Пашка?

— А куда деваться, Василий Иваныч? — я развёл руками.

— Ну, как говорится, отпуск — это время, когда ты можешь уходить с работы вовремя, — он хмыкнул. — Давай хоть почаюем с тем, что есть. А то в желудке пусто, даже пообедать сегодня некогда было.

— А можно пирожков взять, если ещё продают.

— Точняк! — Василий Иваныч оживился. — Пирожки-то там козырные, всё хотел спросить, где берёшь, да забывал.

— А что с работой сегодня было? — спросил я. — Якута и Толика видал, а у тебя что?

— Так всё по этому следаку и Борьке Кузьмину…

Мы пошли быстрым шагом, а то уже стало совсем прохладно. Устинов закурил и глухо кашлянул в сторону. Какое-то время шли молча, поток машин мешал говорить. Время-то как раз такое, что все едут с работы, да и шли мы в сторону оптического завода.

— Сначала какой-то алкаш чуть гаражи не поджёг, — продолжал он, когда показался забор и расположенные за ним цеха. — Который Рудакова и его соседей…

— Он же не пустой? Там же его машина стоит.

— Угу. Короче, раз этот криворукий Кирилл твой рисунок испортил, я его заставил по новой всё снимать, с каждой шины, — Устинов хмыкнул. — Так что справку приобщат завтра, со всеми показаниями и экспертизой по следам. Потом ещё ездил с Якутом — это мы того алкаша, который в вас с обреза чуть не стрельнул, возили на квартиру его собутыльника, чтобы показывал он, как удары наносил. А Ирина Константиновна, следачка наша, всё про тебя спрашивала, типа, когда вернёшься с реабилитации, — он хитро подмигнул мне.

— Торговля идёт, — сменил я тему, показав в сторону завода.

Мы ускорили шаг. У сторожки на заводе уже включились лампы, загорался и свет в окнах домов поблизости.

— Ну и хорошо, пожрём тогда, — Василий Иваныч расправил усы. — Ох ты, знай я об этом месте раньше, так бы сюда и наведывался. А чё ты со мной, кстати, поговорить-то хотел? По делу же пришёл.

— Да я тут узнавал у Вити Иванова, что когда Борис Кузьмин работал с вами всеми в УГРО, у него был какой-то тайный информатор, который не проходил по документам, из блатных. И у него якобы с ним были хорошие отношения. Были и остаются до сих пор.

— Надо подумать, так сразу не скажу, — Устинов замолчал.

Тётя Маша сидела на своём месте, на складном стульчике, который каждый раз приносила с собой. Перед ней стояла сумка на колёсиках, а там должна была быть кастрюля с пирожками.

Даже хорошо, что при взгляде на неё больше не вспоминается бабушка с костылём, которая каждую неделю приходила в милицию, затем и в полицию, показывая там всем выцветший полароидный снимок.

Что-то мне уже удалось сделать, получится и остальное.

— Ой, Паша, — тётя Маша обрадовалась, завидев меня. — Всё тебя вспоминала. Вот, держи. А вы тоже из милиции? — она посмотрела на Устинова. — Вот, и вам тоже, берите, пока горячие.

— А что меня вспоминать? — спросил я.

В руку она мне вложила два пирожка, завёрнутых в газетный лист. Газетка месячной давности — видно было обрывки заметок, что умерла бабка Ванга, а в Афганистане наши пилоты, захваченные в плен ещё год назад, смогли сбежать из Кандагара, угнав самолёт, и прилетели домой.

А пирожки оказались с картошкой, ещё горячие, даже пришлось подуть.

— Да как что вспоминать? — тётя Маша радостно засмеялась. — Всё-то все говорят, как тут грабители были, а ты их в милицию уволок. Я тогда как услышала, у меня аж сердце давай из груди выпрыгивать! У меня же тут мои были, Ленка с Игорем! Не дай Бог, что случись с ними, не пережила бы.

— Всё с ними хорошо будет, — заверил я.

И правильно сделал Игорь, что не рассказал о своём путешествии на кладбище, где его хотели закопать чапаевские, нечего волновать мать.

— Всё нормально будет, — повторил за мной Василий Иваныч, выпрямился во весь свой немалый рост и по очереди расправил каждый ус. — Мы же тут за порядком следим. Я, кстати, тоже там был, видел всё своими глазами, поучаствовал, так сказать…

И мне так жестом показывает, мол, уйди, не мешай, старая гвардия работает. И сам аж помолодел, лет десять будто скинул, а в глазах молодецкая удаль.

— Ой, а вкуснотища-то какая, — он откусил пирожок и аж зажмурился. — Тут как в рекламе, райское наслаждение, а не пирожки.

— Ну, скажете тоже, — Тётя Маша отмахнулась, но с широкой улыбкой. — Обычные пирожки.