- Трус!

Пес бежит ко мне, и Эрик его останавливает. Он не хочет, чтобы тот причинил мне вред. Но животное как будто сошло с ума от счастья, а я еще больше. Осторожно обнявшись с Трусом и сказав ему много ласковых слов, я перевожу взгляд на своего голубоглазого мачо и, не обращая внимания на Симону, обнимаю его, шепча по-испански:

- Никакой, к черту, групповухи! Ты самый прекрасный человек на свете, и клянусь, что не глядя вышла бы за тебя замуж прямо сейчас.

Эрик улыбается. Он исполнен счастья. Он целует меня.

- Самый прекрасный человек – это ты. И как только ты захочешь, мы можем пожениться.

О, боже! Что он говорит? Он только что попросил меня выйти за него замуж? Чтобы добить меня окончательно.

Трус прыгает вокруг нас, и Эрик, останавливая его, весело объясняет:

- Как видишь, я повязал ему на шею шарф, который ты связала. Кстати, пес ужасно сипит.

- Ухххх, Айсмен, так бы тебя и съела! – со смехом восклицаю я и целую его.

Взволнованная таким прекрасным моментом я глажу Труса, чтобы он не бегал вокруг от радости, когда замечаю в руках у Симоны кое-что еще. Белого щенка.

- А что это за прелесть? – спрашиваю я, изумленно глядя на него.

Не отпуская меня, Эрик подводит меня к домоправительнице и рассказывает:

- Он был в том же приюте, что и Трус. Видимо, он единственный, кто выжил из своего помета, как мне сказали, ему примерно полтора месяца. Трус не хотел со мной идти без этого малыша. Надо было видеть, как он схватил его зубами за шкирку и вышел из приюта, когда я его позвал. А потом я не смог найти в себе силы вернуть щенка обратно.

- Вы очень гуманный человек, сеньор Циммерман, - взволнованно шепчет Симона.

- Самый лучший, - счастливо соглашаюсь я.

А потом, глядя на Труса, добавляю:

- И ты тоже, папаша.

Слушая нашу болтовню, мой счастливый Айсмен улыбается и произносит, глядя на малыша:

- Я только не знаю, какой он породы.

Я осторожно беру его. Он пухлый и пушистый. Просто прелесть.

- Он дворянин.

- Дворянин? То есть? – спрашивает Симона.

Эрик, поняв мою шутку, улыбается, а я со щенком на руках объясняю Симоне:

- Дворняга, беспородный, у него в крови одновременно все породы и ни одной конкретной.

Мы втроем смеемся. Симона радостно уходит, чтобы рассказать все Норберту. Я ставлю щенка на пол, а Эрик говорит, сдерживая Труса, чтобы он не запрыгивал на меня:

- Тебе понравились твои подарки?

Радостная и влюбленная я целую его и мурлычу:

- Любимый, это самые лучшие подарки. А ты самый лучший мужчина.

Эрик счастлив. Я вижу это по его глазам.

- Пока они могут пожить в гараже, а потом мы сделаем им будку во дворе.

Я смотрю на него. Я поверить не могу, ни в коем случае!

- Но, послушай, давай сегодня оставим их дома. На улице очень холодно.

- Дома?

- Да.

Именно в это мгновение щенок, который ползал по полу, сделал лужу. Вот угораздило в самый неподходящий момент! Эрик глядит на меня и серьезно спрашивает:

- Внутри дома?

Я хлопаю глазами, потом заговорщицки подмигнув ему, шепчу:

- Ты ведь думал о том, чтобы увеличить семью. Теперь нас будет пятеро.

Мой немец закрывает глаза и раздумывает над тем, что я только что сказала, и, прежде чем он сможет придумать, что мне ответить, я тороплю его:

- Ну же, Эрик, - говорю я, взяв щенка. - Давай сделаем Флину сюрприз.

- А он не испугается Труса?

Я отрицательно мотаю головой.

Мы очень тихо направляемся к его игровой. Я осторожно открываю дверь и подталкиваю в образовавшуюся щель животное.

- Трус! – кричит мальчик, обнимая его.

Громкий смех Флина раздается по всей комнате. Это просто потрясающе, великолепно! Пес переворачивается на спину, чтобы ему почесали брюхо. Ребенок полностью счастлив, пока не замечает на моих руках кое-что, что привлекает его внимание. Округлив глаза, он подходит ко мне и задает вопрос:

- А это кто?

Счастливый Эрик, больше всех удивленный тем, как рад его племянник, объясняет:

- Когда я отправился искать Труса, он жил в том же приюте. Трус не захотел его там оставлять одного, и он пошел с нами.

Мальчик изумленно смотрит на своего дядю. Две собаки! Две. Я с радостью передаю ему на руки песика.

- Этот малыш будет твоим супердругом и суперталисманом. Поэтому имя ему выбираешь ты.

Эрик глядит на дядю и, увидев, что тот согласен, улыбается. Он долго оглядывает белого щенка и произносит, подмигнув мне:

- Я назову его Кальмар.

От этих слов огромный узел чувств поднимается к моему горлу, и я улыбаюсь. Мальчик показывает мне большой палец, я прикладываю к нему свой, и, в конце концов, мы прижимаемся ладонями. Мы смеемся. Эрик целует меня в шею и, видя своего племянника счастливым, шепчет мне на ушко:

- Когда захочешь, ты знаешь… я женюсь на тебе.

Проходят дни, и мое лицо постепенно приходит в норму. И вот наконец под внимательным взглядом Эрика врач снимает мне швы и улыбается, глядя на созданный им шедевр. Они совсем незаметны, чему я несказанно рада.

С появлением Труса и Кальмара в дом пришли смех, радостный лай и полный кавардак. Поначалу Эрик возмущался. Он злился при виде луж на полу, оставленных Кальмаром, но, в конце концов, сдался. Трус с Кальмаром его обожают, а он обожает их.

Вот уже много дней, когда я просыпаюсь и выглядываю в окно, то с удовольствием наблюдаю за тем, как Эрик бросает Трусу палку, чтобы тот принес ее обратно. Пес уже настолько к этому привык, что, перед тем как Эрик уходит на работу, сам приносит палку и кладет ее к его ногам, и тогда мой немец с радостью с ним играет. Я уговорила Эрика и Флина иногда по выходным гулять на природе. Трус очень радуется этим прогулкам, особенно потому что Эрик играет с ним, пока вокруг нас резвится Флин со своим суперталисманом. Все это трогает меня за душу. В особенности, когда я вижу, как Эрик наклоняется и обнимает пса. Мой холодный Айсмен с его тяжелым характером с каждым все больше оттаивает, а я с каждым днем люблю его все больше и больше.

Кроме того, уже несколько раз я ездила с Эриком на стрельбище. Мне все также не нравится оружие, но я наслаждаюсь тем, как он хорош в стрельбе. Я им горжусь. Однажды утром, когда мы там были, он представил меня своим друзьям, один из которых поинтересовался, не испанка ли я. Я немедленно отрицательно покачала головой и уточнила: «Бразильянка!» И мужчина тут же произнес: «Самба, кайпиринья».[40] Я соглашаюсь и смеюсь. Очевидно, что в зависимости от того, откуда ты родом, тебя преследуют одни и те же штампы. Эрик удивленно гладит на меня, но, в конце концов, его губы расплываются в улыбке. Той ночью, когда мы занимались любовью, он ехидно прошептал мне на ушко:

- Давай же, бразильянка, станцуй для меня.

Флин делает значительные успехи и со скейтом, и с коньками. Он сообразительный парень, и быстро всему учится. Мы занимаемся тайно, когда Эрика нет дома. Если бы он нас увидел, то убил бы! Симона улыбается, а Норберт ворчит. Он предупреждает меня, что сеньор разозлится, когда узнает. Я понимаю, что он прав, но уже не могу прекратить занятия. Отношение мальчика ко мне изменилось, и теперь он сам меня ищет и постоянно просит, чтобы я ему помогла.

Иногда Эрик за нами наблюдает и понимает, что между нами произошло что-то, что стало причиной таких перемен. Когда он спрашивает у меня об этом, я приписываю этот факт появлению в доме животных. Он соглашается, хотя я вижу, что мне не удалось его убедить. Но больше он не задает вопросов.

Когда мне в первый раз удалось потихоньку ускользнуть с Юргеном, чтобы покататься на мотоцикле, я круто провела время. За столько дней, проведенных дома в безделье, я почти сошла с ума, поэтому я прыгаю, делаю крутые виражи и ору от радости вместе с кузеном Эрика и его друзьями, проносясь по козьим тропам в окрестностях Мюнхена. У меня из головы не выходит Эрик. Я должна ему все рассказать. Проблема в том, что мне никак не представится подходящий случай. И эта ситуация начинает меня мучить. Наши отношения строятся на доверии, и на этот раз именно я предаю это доверие.