Я мою волосы, выпуская наружу все свое разочарование, и чищу кожу сильнее, чем нужно. Я дрожу, когда вытираюсь и надеваю пижаму.

Когда я выхожу, Гейдж сидит на идеально заправленной, нетронутой кровати, а на тумбочке рядом с ним стоит стакан воды.

— Ты еще не спала в кровати? — спрашивает он. Я качаю головой.

— Я сплю на диване.

— Почему?

Я пожимаю плечами.

— Воспоминания. Простыни все еще пахнут тобой.

— Сделай мне одолжение, пусть они пахнут тобой, чтобы мне что-нибудь осталось, когда я перееду обратно.

— Что? Ты же сказал, что квартира сдается.

Я была права. Он никогда не собирался сдавать его в аренду. Гейдж любил это место, любил свое пространство и никогда бы не позволил никому занять его. Даже когда он переехал. И его отец тоже.

Когда Гейдж уехал, у Амоса было много предложений сдать его в аренду, но он отклонил их все, надеясь, что его сын однажды вернется.

— Мой отец думал об этом, но передумал. Но ты можешь остаться, пока не найдешь жилье. Ему нравится моя компания в доме.

Я сузила глаза в его сторону.

— Я не понимаю. Почему ты бросил это и позволил мне остаться здесь?

— Уже поздно. У тебя был тяжелый день. — Он целует мой лоб. — Поспи немного. Дай мне знать, если душ доставит тебе еще какие-нибудь проблемы или если тебе нужно будет с кем-то поговорить, когда угодно, хорошо?

Я хватаю телефон с тумбочки, когда он подает звуковой сигнал.

Неизвестный: Ты не спишь?

Я начинаю отвечать: «Кто это?», когда приходит еще одно сообщение.

Неизвестный: Это Лорен.

Черт. Я боялся, что у меня будет ее номер.

Я: Проснулся. Что случилось?

Лорен: Не хочешь составить компанию девушке?

Я: Не спится?

Лорен: Нет.

Мне тоже.

Я: Уже иду.

Я вскакиваю с кровати, прекрасно понимая, что это плохая идея. Я влезаю в спортивные шорты и накидываю футболку, а затем тихонько выскальзываю из дома в теплую летнюю ночь. Кузнечики стрекочут, пока я иду по дорожке, а затем поднимаюсь по лестнице.

Дверь не заперта, а она лежит на диване, подтянув ноги к груди. Волосы мокрые. Глаза опухшие.

— Знаешь, — говорю я, проходя в комнату, — вероятность того, что ты заснешь в кровати, выше, чем на диване. Я могу почти гарантировать это.

Она похлопывает по подушке рядом с собой.

— Эй, я нахожу этот диван удобным. Не могу поверить, что ты ничего здесь не поменял.

— Мне еще предстоит найти время, чтобы отточить свои навыки дизайна интерьера. — И я хочу сохранить эти воспоминания. Несмотря на то, что они преследуют меня как маньяк, я хочу сохранить их все. — В Чикаго у меня не было ничего, что напоминало бы мне о доме, поэтому воспоминания иногда приятны.

Любопытство пересекает ее лицо, любопытство о том, какой была моя жизнь в Чикаго, но она останавливает себя от этих вопросов.

Не то чтобы я винил ее за интерес. Это то, чего хотел каждый житель Блу Бич с тех пор, как я вернулся домой. Ответы. Отчета о том, чем я занимался. Вопросы о том, почему их золотой мальчик был брошен, уехал за тысячи миль, а затем не возвращался в течение многих лет — ни на праздники, ни на встречи выпускников, ни даже на вечеринку по случаю выхода моего отца на пенсию из электрической компании. Вместо того чтобы отпраздновать это с ним здесь, он прилетел ко мне. Я ни с кем не общался, не вступал ни в какие социальные сети и стал чужим в месте, которое меня воспитало.

Она прочищает горло.

— Хочешь посмотреть передачу или фильм?

Я сделаю все, что угодно, лишь бы она отвлеклась от ужасов прошедшего дня. Я опускаюсь на другую сторону дивана и не свожу с нее глаз, устраиваясь поудобнее.

— «Правдивые преступления» все еще твоя фишка?

— Моя фишка. Мое арахисовое масло.

— Ты имеешь в виду свои огурчики в арахисовом масле?

На моем лице мелькнула улыбка.

— Мои соленые огурцы на моем арахисовом масле. — Лорен — единственный человек, которого я знаю, который наслаждается солеными огурцами, арахисовым маслом и желе. Она, скорее всего, единственный человек на планете, который так делает, учитывая, что я еще не встречал никого с таким снисхождением.

— Значит, «правдивые преступления», — говорю я. Я драматично качаю головой. — Ты и твои серийные убийцы.

Она берет пульт с журнального столика.

— Вини себя. Это из-за тебя я помешалась на всех этих документальных фильмах. Мое прозвище на работе — Медсестра Параноик, потому что я считаю, что каждый человек — серийный убийца.

— Из-за этих передач я решил пойти работать в правоохранительные органы.

Моя мама была зачинщицей нашей одержимости «правдивыми преступлениями». Я вырос, смотря их, и, по мере того как мы с Лорен становились ближе и взрослее, мы делились друг с другом своей любовью к различным интересам.

Я подсадил ее на «правдивые преступления», а она подсадила меня на клубнично-банановые молочные коктейли.

Она возится с пультом и листает путеводитель по телевизору.

— Видишь, что-то хорошее вышло из наших документальных фильмов. У тебя есть новые фавориты?

Я хочу сказать ей, что нет, у меня их нет, потому что я перестал смотреть любые передачи, связанные с «правдивыми преступлениями», много лет назад. Не потому, что это напоминало мне о ней, а потому, что это стало моей жизнью. Я видел это воочию — убийства, подкуп, все это. Но я не говорю этого, потому что ей это нужно. Ее разум заслуживает того, чтобы отправиться в другое место, и если это означает, что мне придется сидеть на чем-то, что может вызвать у меня воспоминания, то так тому и быть.

— Выбор за тобой, — отвечаю я.

Ее ноги опускаются, когда она ложится на диван и принимает позу зародыша после того, как сделала свой выбор. Тонкое одеяло обернуто вокруг ее плеч, голова лежит на подушке, а ее внимание обращено к телевизору.

Я остаюсь в своем углу, скрестив ноги на лодыжках, и на удивление сохраняю спокойствие. Может быть, дело в ее присутствии. Может быть, моя попытка успокоить ее сделала то же самое для меня.

Через два документальных фильма она захрапела. Мы не вели светской беседы. Мы сидели в тускло освещенной комнате в полном одиночестве. Я тихо сползаю с дивана и на цыпочках выхожу из мансарды, хотя все, чего я хочу, это остаться там, затащить ее в свои объятия и создать еще больше воспоминаний на этом диване.

Я не пытаюсь включить свет, когда попадаю в свою комнату и падаю на кровать. Моему сердцу сегодня легче, и улыбка дергается на моих губах, когда я думаю о том, как здорово снова быть рядом с Лорен. Мне не требуется много времени, чтобы заснуть, и это необычно.

Жаль, что мои кошмары все еще преследуют меня, высасывая все спокойствие, которое она мне подарила.

Один и тот же разговор.

Одна и та же сцена, которая проигрывается снова и снова.

— Что ты сделала, Мисси? — Мой голос становится все громче, все злее, все больше яда выплескивается с каждым резким, нервным словом. — Что, блядь, ты сделала?

— Это все твоя вина, ты знаешь, — отвечает она. — Если бы ты любил меня по-настоящему, ничего бы этого не случилось!

— Ты сделала это из злости на меня?

Я придвигаюсь ближе под звуки сирен на заднем плане. Во мне бурлит решимость добраться до нее раньше них, и я опускаюсь на колени, готовый умолять, если понадобится.

— Где он? — спрашиваю я, слезы застилают мне глаза.

Она лукаво улыбается.

— Ты никогда не узнаешь. — Эти четыре слова убивают меня, но в то же время удовлетворяют ее, когда она их произносит.

Я весь в поту, когда просыпаюсь. Я вскакиваю с кровати и сбрасываю с себя промокшую футболку. Затем я иду на кухню за водой и решаю, что мне нужен свежий воздух.