— Если честно, я понятия не имею.

— Ты понятия не имеешь, почему ты вежлив… или я твой враг?

— И то, и другое.

Воспоминания вязнут в моих мыслях, когда он заезжает в свой дом. Дом на ранчо не изменился. Мое внимание привлекает отдельно стоящий гараж с мансардой над ним, который был построен, когда Гейдж учился в средней школе. Отец разрешил ему жить там, когда ему исполнилось шестнадцать, и именно там мы проводили большую часть времени вместе.

Удивительно, но я не отталкиваю его, когда он помогает мне выйти из машины, и не бью его, когда он помогает мне подняться по лестнице.

В моей опьяненной голове крутятся бесконечные вопросы.

Почему он вернулся? Где он был?

Мы теперь чужие друг другу.

Я улавливаю его запах, когда мы входим в дом, и оглядываюсь, когда включается свет. Алкоголь подействовал на меня, и я молчу, двигаясь к дивану из моего прошлого. В этой комнате ничего не изменилось.

Гейдж двигается передо мной, когда я опускаюсь на диван, и протягивает руку.

— Твои ноги недостаточно функциональны, чтобы дойти до кровати?

Я отмахнулась от него.

— Ни при каких обстоятельствах я не буду спать на этой кровати. — Это место, где я потеряла девственность. — Я буду спать здесь.

Он опускает руку и делает шаг назад.

— Это диван.

Мне бросают одеяло и подушку, и я закрываю глаза, как только моя голова падает на подушку. Я притворяюсь спящей, слыша, как он передвигается по лофту, и мое дыхание вздрагивает, когда я чувствую его присутствие рядом со мной.

Я напрягаюсь, когда он проводит рукой по моей щеке.

— Почему ты сделала мне больно? — шепчет он. — Почему ты ушла?

Я молчу и надеюсь, что он не заметит мурашек, ползущих по моей коже, и слеза скатывается по моей щеке, когда он отходит. Свет выключается, и я погружаюсь в сон.

Если она проснется, она надерет мне задницу.

Сквозь жалюзи пробивается тусклый свет. Я откидываюсь назад в потрепанном кресле, которое когда-то было любимым креслом моей матери, и чувствую стыд, глядя, как спит женщина, которую я люблю и ненавижу.

Она по-прежнему великолепна, по-прежнему мой любимый вид. Лорен — единственная женщина, на которую я смотрел и не видел насквозь. Я видел ее в худшем виде — пьяной, смешной, разбивающей мне сердце, в слезах — и не было случая, чтобы я не считал ее потрясающе красивой. Она поглотила меня еще до того, как я достиг половой зрелости. Расставаться или нет, но от такой чистой, настоящей, глубокой любви не исцелишься.

Жизненная позиция умной девушки, в которую я влюбился, все еще ярко сияет. Она все та же. Я — нет. Если бы она знала, через какие пытки я прошел, она бы никогда не смотрела на меня так же.

Много лет назад мне нравилось, что я был единственным мужчиной, который прикасался и целовал ее. Скользить в ней всегда было в кайф. У меня больше нет такой привилегии. И как бы я ни хотел убедить себя, что у нее никогда не было другого мужчины, я знаю, что это не может быть правдой. Она хотела — нуждалась в сексе регулярно, когда мы были вместе. Мои ногти впиваются в ручки кресла при одной мысли об этом.

Мои мысли прерываются, когда она ерзает, отбрасывая одеяло, и я задыхаюсь, когда ее гладкие голые ноги выставляются напоказ, а платье заваливается на талию. Она все еще на каблуках, ее волосы более беспорядочны, чем были, а вид ее черных кружевных трусиков заставляет мой член возбудиться.

Я облизываю губы. Черт, надо было дать ей что-нибудь переодеться.

Не думаю, что она согласилась бы.

Когда я увидел, как она идет по ресторану в черном платье, я никак не мог остаться в стороне. Платье было коротким и демонстрировало ее подтянутые ноги и пухлую, идеальную попку. Я допил свой напиток, встал и пошел за ней в коридор, не зная, какой у меня будет план, когда я дойду до места назначения. Прижать ее к стене определенно не входило в мои планы. Как и то, что мой член станет твердым, как камень, или что я приведу ее к себе домой.

Я бросаю на нее последний взгляд, и я молюсь, чтобы он не был последним за последнее время, когда я поднимаюсь со стула. Небо темное, полная луна светит ярко, когда я иду к главному дому, ступая ногами по гравию дороги.

Мой отец сидит в гостиной, удобно откинувшись в кресле, и смотрит в сторону от телевизора на звук закрывающейся двери.

— Я думал, ты уходил.

— Да. А теперь я дома.

Он берет пульт и выключает телевизор.

— Есть причина, по которой ты не спишь на чердаке?

— Подумал, что проведу здесь немного времени сегодня вечером. Моя детская спальня с пледом из Черепашек-ниндзя зовет меня.

Он кивает в знак понимания и, похоже, опустошения.

— Она у тебя на уме, не так ли? — Он вздыхает с грустью в глазах, когда понимает, что я не собираюсь развлекать его разговором. — Ты когда-нибудь думал, что она сожалеет о том, что сделала?

Я легонько стучу костяшками пальцев по стене.

— Это уже не имеет значения. Она сделала то, что сделала, и с тех пор моя жизнь превратилась в ад. Конечно, она может сожалеть, но я не могу дать ей того же человека, каким был в школе.

— Не хочешь рассказать мне, что произошло между тобой и твоим поджигателем? — спрашивает Кайл, когда я вхожу в участок. — От твоего имени не было подано никакого заявления в полицию.

После ареста и доставки Лорен к ее родителям на днях, я вернулся и забрал Кайла. Он вкратце взял какой-то дерьмовый отчет у домовладельца, прекрасно понимая, что я не собираюсь сажать Лорен в тюрьму, и потребовал от меня подробностей о том, где находится моя пленница. Он ни хрена не понял.

Я позвонил на следующий день, учитывая, что у меня было легкое сотрясение мозга после инцидента с крышей моего отца, а вчера у меня был выходной. У него было несколько дней, чтобы придумать свой допрос, так что смена будет длинной.

Я вымотался после вчерашнего вечера. Сегодня утром из окна кухни я увидел, как внедорожник «Ауди» въехал на подъездную дорожку. Лорен запрыгнула внутрь, прежде чем я смог разглядеть водителя. Такая дорогая машина не часто колесит по нашему маленькому городку в Айове.

Она встречается с доктором?

Я так многого о ней не знаю, и мне это не нравится.

— Она поклялась, что не поджигала квартиру.

Я наливаю себе еще кофе, прежде чем мы садимся в машину, я с водительской стороны.

— Я знаю, что ты думаешь своим членом и все такое, но тебе нужно сделать шаг назад и подумать о том, как долго ты работаешь в правоохранительных органах. «Я этого не делал» — любимая фраза преступника, — отвечает он.

— Не думаю я своим членом. Я думаю, своим нутром.

— Это относится к твоему члену.

Кайл был моим лучшим другом с начальной школы. Мы поддерживали связь в течение нескольких лет после того, как я переехал в Чикаго, а потом в конце концов потеряли контакт. Я не хотел иметь никакой связи с моей жизнью в Блу Бич. Все, что она делала, напоминало мне о ней.

Я вернулся в город, ожидая, что Кайл покажет мне средний палец, когда я приду в участок в поисках работы. Вместо этого он похлопал меня по спине и объявил, что я буду его напарником. Он ненавидит Лорен так же сильно, как и я, учитывая, что он винит ее в моем бегстве из штата.

— Она этого не делала. Если кто-нибудь вызовет ее на допрос, скажи, что это сделаю я, слышишь?

— Да, да, любовник Лорен. Хотя хозяин-дурак будет недоволен.

— Он может отвалить.

Он направляет на меня свой кофе.

— У тебя проблемы, чувак. — Я поднимаю бровь. — Лорен Барнс была твоей слабостью тогда, и нет сомнений, что она все еще является ею.

Ни хрена подобного.

— Это прошлое.

Он кивает, но не верит мне.

— Итак, что у нас сегодня на повестке дня? — спрашиваю я.

— Не ожидай, что произойдет что-то безумное. То, что квартира твоей бывшей сгорела — это самое интересное, что произошло за этот месяц. Здесь не будет и близко таких преступлений и арестов, как в Чикаго.