Протерев глаза, размявшись, решил прогуляться в парк, проветриться и ни о чем не думать. Глядишь, оно все само и устаканится. Спрятал бумагу, переоделся и пошел гулять.

Июльский вечер в Энске — время веселого смеха, музыки, танцев, детских восторженных воплей. В парке всегда многолюдно. Красные и черные от загара курортники в нарядных костюмах и платьях неторопливо дефилируют по аллеям Городского парка, стоят в очередях в парковые кассы, чтобы купить билетик на аттракцион. Прогуливаются возле фонтана, наслаждаясь вкусным мороженым и прохладными брызгами.

Детвора носится рядом, по мокрым бортикам, визжа и уворачиваясь от струй воды, которые южный ветерок горстями швыряет в малышню. Слышны испуганные возгласы мамаш, которые одергивают ребятню и велят не бегать по мокрому парапету, чтобы не свалиться в фонтан.

Я брел по парковым аллеям и любовался былым величием одного из старейших кубанских парков. В моем времени парк оказался на грани банкротства. Уничтожены шикарные самшитовые ограждения на клумбах. Вырублены многие старинные деревья. Куда не плюнь, попадешь или в кабак, или в лоток с китайским сувенирным барахлом.

Когда-то на месте парка стояла обычная роща, и первые жители Энска называли её Казенным садом. В тридцатых годах в городе появилась Севастопольская школа морской авиации, начали строить военный городок, изменили планировку западной части Энска. Тогда-то на месте рощи и зародился наш знаменитый парк.

Летчики построили стадион, игровые площадки, беговые дорожки, соорудили ограду вокруг сада. Горожане назвали его Парком училища, когда школа поменяла статус и превратилась в знаменитое на весь Союз Военно-морское авиационное училище.

Во время Великой Отечественной войны на территории бывшего Городского сада базировались воинские части, и парк практически уничтожили. Восстанавливали его всем миром после Победы. Здесь же, в Городском парке, в сорок девятом году похоронили Ивана Максимовича Поддубного — непобежденного никем русского борца, Чемпиона Чемпионов.

Я свернул в сторону фонтана, решив прогуляться в музей Поддубного, посмотреть каким он был в семьдесят восьмом. Бабулька на входе выдала мне билетик и впустила в круглый зал, построенный в виде арены цирка «Шапито». Я разглядывал витрины, в которых лежали вещи легендарного борца, и вспоминал историю, рассказанную отцлм,ю которую очень любил в детстве.

В годы войны Поддубный остался в Энске, хотя ему предлагали эвакуироваться. Борец заявил, что жить ему осталось недолго и бегать от фашистских собак он не видит смысла.

Однажды вечером немецкий патруль встретил на городской улице пожилого гиганта, на груди которого красовался советский орден Трудового Красного Знамени. Фашисты обалдели от такой наглости, но когда признали в могучем русском Ивана Поддубного, отпустили.

Немецкое командование сделало советскому борцу предложение, от которого многие не смогли бы отказаться: уехать в Германию, чтобы тренировать германских спортсменов. Но Поддубный сказал категоричное «нет».

И это второй момент, который я никогда не мог понять, но неизменно восхищался. Ни за советский орден на груди, ни за отказ сотрудничать и покидать Советский Союз, оккупанты не наказали русского гиганта. Самое удивительное, немцы настолько восхищались Чемпионом, что не просто оставили его в покое, но и нашли ему работу, чтобы спортсмен не умер с голоду.

Так Поддубный стал работать учетчиком очков в бильярдной и по совместительству вышибалой в баре для гитлеровских офицеров и солдат. Отец в лицах рассказывал и показывал, как Поддубный, с советским орденом на рубахе, выкидывал на улицу пьяных солдат вермахта. И каждый раз я замирал от ужаса: страшные оккупанты непременно должны были наутро расстрелять нашего борца за такое к ним неуважение.

Но абсурдная история в реальной жизни действительно не имела плохого продолжения. Протрезвев, немцы не только не расстреливали знаменитого гиганта, но и писали восторженные письма родне с рассказами о том, как их одной правой вышвыривал на улицу сам Иван Поддубный.

Самое удивительное, что советская власть, точнее, органы госбезопасности, после войны провели проверку на предмет сотрудничества Поддубного с немецко-фашистскими оккупантами и… оставили пожилого спортсмена в покое. Объявив, что знаменитый борец Родине не изменял, а «коммерция — это просто коммерция».

Я рассматривал старые афиши, письма Поддубного, и вдруг мне в голову пришла мысль: что если поискать рисунок со схемы в энском краеведческом музее? Наверняка там тоже есть старинные бумаги царских времен. Вдруг да и увижу что-то похожее.

Я уже собрался было рвануть в центр города, где находился музей, но вовремя вспомнил, что в советское время государственные заведения работают четко по часам, с перерывами на обед и закрытием ровно по расписанию. И никто меня в музее ждать не будет и после закрытия не пустит. Ну и ладно, значит, схожу завтра. А сейчас самое время выпить пива и выбросить из головы всю эту древнюю муть.

Сменив музейную прохладу на вечернее южное тепло, я пошел к кассам. Захотелось вспомнить детство и прокатиться на колесе обозрения. Наш парк славился своими аттракционами. Энский завод «Аттракцион» в советское время был монополистом по каруселям.

«Колокольчик», «Юнга», «Солнышко» — на них я отрывался в детские годы. Подростком любил «Вихрь», «Орбиту», «Березку». Помню, мечтал быстрее повзрослеть, чтобы разрешили кататься на «Сюрпризе». Эта был самый крутой аттракцион в парке. Самый экстремальный с точки зрения нас, пацанов.

Еще бы! Огромное колесо с отдельными вертикальными кабинками, в которых нужно было стоять, пристёгнутыми одним единственным ремнем. Когда оно крутилось, набирая скоростью, то поднималось практически вертикально над землей. Ощущения, словно ты космонавт в невесомости! Это ли не кайф! Вот и сейчас я решил вспомнить детство, нырнуть в давно подзабытые эмоции.

Решено, сначала «Сюрприз», а потом «Автодром». Давненько я не катался на машинках. Все как-то не с руки, да и не по возрасту вроде.

Возле парковых касс, как обычно, вилась длинная очередь, пищали дети, ворчали нарядные мамы, приводя в сознание капризных оболтусов. Рядом в кафешке играла музыка, курортники наслаждались южными винами и вкусным шашлыком.

Мы с пацанами обзывали его кругленьким: кафетерий был реально круглым по форме. В детстве по осени мы сюда лазили через низкую оградку, когда парк пустел и кафе закрывалось.

Прикольно было кричать, задрав голову вверх, стоя в центре круглой площадки и слушая эхо,отвечающее тебе. А если по ней бегать по кругу, то от топота раздавался звон, поднимался также вверх и отражаясь от крыши, спускался вниз, резонируя под ногами. Уж не знаю, почему так. Может особенности архитектуры. Но осенью это было наше излюбленное место. Самое главное — вовремя заметить сторожа и удрать, чтобы не поймал и уши не надрал, а то и в милицию не отвёл.

Я стоял в очереди, с ностальгией разглядывая цены на билеты. Тогда, чтобы накататься вдоволь, хватало рубля. В мое время, чтобы выгулять семью из трех человек, один из которых ребенок, и в полторы тысячи не уложишься. И это без посидеть в кафе после покатушек.

Двадцать копеек «Вихрь», десять — лодочки, тридцать монеток за «Сюрприз». Когда моя очередь подошла, я протянул в окошко деньги и купил три билета. Мое путешествие в детство завершилось в кабинке колеса обозрения. В Советском Союзе наше Энское колесо считалось самым высоким.

Я наслаждался видами города с высоты птичьего полета. Энск буквально тонул в зелени. На горизонте блестело море в лучах заката. Я видел свой родной дом и даже сумел разглядеть балкон нашей квартиры. Откинувшись в кресле, медленно вертел руль, крутя кабинку. И ровно в тот момент, когда я начал спускаться с самой верхней точки, в одной из кабинок обнаружил знакомую до боли фигуру.

Любимая будущая тёща сидела одна в кабинке, вцепившись в руль и пытаясь разглядеть кого-то внизу. Интересно, кого? Бывшего мужика с ребенком? С нее станется. Я отвернулся, надеясь, что она меня не заметит, и продолжил любоваться алым закатом. «Завтра южак задует, — отметил машинально, глядя на красные волны, заливающие небо. — Ветер южный, никому не нужный… Рыбакам завтра не повезет, рыбы не будет».