Так и не удалось Кондыреву заставить Малика пойти на попятный. Впоследствии он признался, что выполнял приказание директора. “Ткни их носом как следует во все углы, — напутствовал его хозяин. — Пусть полюбуются на полный цикл во всём его грандиозном размахе. Если не испугаются, поговорим серьёзно. Сдаётся мне, что за их стекляшками скрывается действительно интересная штука. Вникни, Василь Львович, досконально разберись”.

Упорство, с которым Ровнин отстаивал свою идею, равно как и его подкреплённая точным расчётом аргументация, произвели на Кондырева благоприятное впечатление. Превратившись, по мере общения, из скептика в горячего сторонника, он лично переделал представленный институтом проект, учтя передовые достижения инженерной мысли, и поручил самым опытным конструкторам разработку отдельных узлов.

— Подумать только, — деланно ужасался Василь Львович, — на лучшем в стране металлургическом комбинате подкапываются под самые основы металлургии! Да нас всех расстрелять надо, как пятую колонну!

— Потому и лучший ваш комбинат, — грубо льстил Малик, — что люди на нём такие. Умеют заглядывать в будущее, не то что иные кроты.

— И вы всерьёз надеетесь, что вам удастся произвести столь радикальный переворот? — не переставал он допытываться. — Мне это интересно с чисто психологической стороны, Марлен Борисович.

— Даже не мечтаю, — почти искренне отвечал Малик. — Во всяком случае, при нашей жизни. Но если удастся внедрить метод в качестве вспомогательного производства для каких-нибудь специальных целей, я буду доволен.

— Доволен! — гоготал Кондырев. — Да это самое большее, о чём можно мечтать! Даже попутное с производством кокса обогащение железной руды будет для вас венцом успеха. Миллионная же экономия в масштабах страны! Небось о госпремии мечтаете? Признавайтесь!

— Не мечтаю, — смеялся Марлен. — Но если всё-таки дадут, то мы разделим её с вашими товарищами. В порядке соавторства.

— Так-так, самое время делить шкуру неубитого медведя. Не сегодня-завтра ваш стенд преподнесёт нам такой подарочек, что в пору будет лезть головой в петлю. Хорошо, если только выгонят к чёртовой бабушке за бессмысленное разбазаривание государственных средств.

— Вас-то не выгонят, Василь Львович, — успокаивал Ровнин, ничуть не устрашившись. — Приказ директора как-никак.

— Ещё как наподдадут коленкой под зад! С вас-то какой спрос? Вам самим богом положено свои идеи проталкивать. Нет, Порфирий Кузьмич с меня спросит. Недоглядел, скажет, дурень, дал себя запутать, ну и получай теперь по первое число.

Кондырев сетовал словно бы в шутку, но Малик, всякий раз откликаясь намеренно беспечным смехом, проникся подозрением, что заместитель главного конструктора и впрямь испытывает тягостное сомнение.

Дальнейшие события показали, что они были не столь уж беспочвенны, как хотелось думать Марлену.

Едва он, не заглянув даже в заводскую гостиницу, где для него держали постоянный номер, поднялся на пятый этаж инженерного корпуса, как его изловила кондыревская секретарша.

— Куда это вы запропастились, Марлен? Василь Львович уже дважды справлялся.

Привыкший к постоянным передрягам, Ровнин сразу заподозрил неладное. Заместителя главного конструктора он нашёл на обычном месте, возле кульмана за стеклянной перегородкой.

— Вам не икалось вчера? — в привычной манере осведомился он. — Телеграмму получили?

— Нет, Василь Львович, — Малик с тревогой взглянул на осунувшееся лицо Кондырева: под глазами тёмные тени, взгляд напряжённый, унылый. — Какие-нибудь неприятности?

— “Какие-нибудь”! — желчно усмехнулся Кондырев. — Вы знаете, что мы собрали реактор?

— Конечно! Мы даже распили бутылку шампанского на радостях!

— Значит, рано начали радоваться. Не идёт!

— Ничего не понимаю, — растерянно засуетился Марлен. — Что именно не идёт?

— Реактор ваш не идёт! Вы простите, но я не утерпел и опробовал установку без вас. Так, знаете, для успокоения.

— И что? — упавшим голосом спросил Малик.

— Козёл! — Василь Львович осторожно, словно его мучил радикулит, опустился в кресло. — Надеюсь, вы знаете, что это такое?

Ещё бы Малик не знал! Сколько раз приходилось ему калечить дорогостоящую трубку, чтобы пробить намертво спёкшуюся пробку губчатого металла.

— Ничего страшного, — сказал он не слишком уверенно. — Главное, что восстанавливается. Режим как-нибудь подберём.

— Что толку от такого восстановления? Вы же предлагаете нам непрерывный процесс! Я правильно понимаю? А восстанавливать можно где угодно, хоть в костре, как в доисторические времена.

— Зря вы не дождались меня, Василь Львович.

— От вашего личного присутствия так много зависит? — Кондырев поцокал языком. — Вы случайно не экстрасенс?

— При какой температуре вели процесс?

— Тысяча сто.

— Зачем так много? С первого раза…

— Мне показалось, что так будет оптимально.

— Жаль, Василь Львович, честное слово, жаль… Всё-таки у нас опыт, работали на самых разных режимах. Стоило бы прислушаться.

— Конечно, теперь вы начнёте валить на меня. Что ещё остаётся? Но я уверен, что дело тут не в режиме. Порочна сама конструкция, сам принцип. Над реактором нужно ещё биться и биться.

— Будем биться, Василь Львович.

— Вам легко говорить. “Фигаро здесь, Фигаро там”. Вильнули хвостиком, и назад в столицу.

— Если от этого зависит ваше спокойствие, буду сидеть до победного конца.

— Долго придётся сидеть.

— Сколько понадобится.

— Тут целый НИИ необходим, чтоб разобраться.

— Может, попробуем для начала своими силами?

— И откуда вы такой самонадеянный на мою голову?.. За реактор кто будет нести ответственность перед директором? Не вы же?

— Почему не я, Василь Львович? Разве мы не в тандеме? Считайте, что запороли реактор при моём непосредственном участии… Порфирий Кузьмич уже знает? — спросил он про директора.

— Ждал вас, — Кондырев высокомерно вскинул голову. — Теперь можно и докладывать со спокойной душой.

— Я бы на вашем месте не торопился. Давайте всё-таки сначала разберёмся. Попытка — не пытка.

— Пойдём поглядим, — согласился Василь Львович, слегка поостыв. — Купил барин собачку…

Поворотная стрела бережно опустила “Пайсис” на воду. Потом его медленно отбуксировали подальше от белого борта “Борея”, игравшего пятнами отражённого света. Пропуская редкие медлительные валы, оранжевый поплавок лениво вздымался и опадал, окружённый стаями суетливых чаек.

Надев спасательные жилеты, Светлана, Сергей Астахов и геотектоник Шахазизян спустились по веревочному трапу в шлюпку. Гребцы из палубной команды оттолкнулись от борта и дружно налегли на вёсла. Сергей привычно раскрутил накалившуюся баранку и, откинув тяжёлую крышку, проскользнул в люк. Карэн Шахазизян галантно предложил Светлане руку. Держась за канат ограждения, она бросила чайкам припасенные крошки.

Мелькание крыльев, оглушительное многоголосье, солнечный звон. А затем небо над ней сузилось в круглую диафрагму и погасло, проглоченное затвором, когда Шахазизян захлопнул за собой люк.

В просторной овальной рубке было светло. Струящийся из иллюминатора голубоватый рассеянный свет бледными зайчиками дрожал на панелях управления. Когда каждый из акванавтов занял своё кресло, Астахов включил электроснабжение и методично принялся проверять системы жизнеобеспечения и связи. Щёлкали контакты, вспыхивали рубиновые огоньки индикаторов, фосфорическим свечением наливались шкалы приборов. Их было не меньше, чем в кабине авиалайнера, и отработанные долгой тренировкой действия Астахова почти ничем не отличались от манипуляций пилота, готовящегося к взлёту.

Автономный подводный аппарат, способный погружаться на глубину до двух тысяч метров, был снабжен новейшей системой гидроакустической навигации, гидролокатором кругового обзора, эхолотом, приборами радио— и гидроакустической связи, забортными фото— и телекамерами, чувствительными гидрофизическими датчиками и, в довершение всего, парой механических рук. Чуткие металлические пальцы могли крушить подводные скалы, выламывая куски в центнер весом, и бережно извлекать из раковин жемчужные зёрна.