— Здоров ты воевать! — буркнул ему в спину тяжело дышавший капитан, заряжая свой пистолет.

— Сдается мне, Николай Константинович, — добавил подпоручик, баюкая прострелянную руку, — вы сегодня обзавелись новым солдатом.

— А скольких потеряли⁈ — возмутился Лико.

— Так работа у нас такая, господин капитан. За царя и отечество умирать.

Солдаты уже вели огонь из амбразур. Горцы в панике отступали. Крепость устояла. Над валами, усеянными трупами, грянуло молодецкое «Ура!»

— Чего не стреляешь? — спросили Васю.

— Заряжать не умею, — честно признался Милов.

— Так ты же черкеса с колена уложил. Никогда такого не видел, — восхищенно заметил подбежавший к Васе Архип Осипов.

— Стреляю неплохо, — нескромно отозвался Милов. — Заряжать не приучен. Пока. Давай ты мне сам будешь заряжать. А я буду стрелять.

— Архип! — представился Осипов.

— Василий! — ответил Милов и забрал заряженное ружье у солдата, отдав ему свое.

Он прилег на бруствер, а не высунул ружье, как остальные солдаты, в амбразуру. Наметил цель: ползавшего у подножья возвышенности раненного черкеса, собиравшего оружие. Снял его метким выстрелом.

— Вот так! Знай наших!

Стоявший рядом комендант Лико удивленно присвистнул.

— Странные у тебя навыки, беглец. После боя поговорим.

Сражение еще не было закончено, но перестрелка постепенно стихала. Горцы, осознав, что в толпе они — прекрасная цель для русской дальней картечи, рассредотачивались. Занимали укрытия на возвышенности и вели беспокоящий огонь. Но всем уже было очевидно: повторного штурма не будет. Слишком многие полегли в попытке отомстить за мастера Исмал-ока.

Но и у русских хватало потерь. И теперь, когда накал битвы стихал, на Васю стали бросать обвиняющие взгляды. Хотя он и показал себя молодцом, Солдаты это тоже отметили. Нравы тут, в гарнизоне, были простые. Спали друг у друга на головах. Вместе питались, а не как в походе, кто во что горазд. Все друг у друга на виду. Новому человеку было непросто влиться в сложившийся за годы коллектив.

Мушкетеры и карабинеры стали собирать оружие и сваливать в кучу тела напротив штаба. Их предстояло пересчитать, чтобы включить в рапорт, который предстало составлять коменданту. Не любил Лико это дело. Проще с горцами на валах воевать, чем пером скрипеть.

Арестанты потянулись к цейхгаузу сдавать ружья и снова отправляться под замок. Участие в отражении штурма не отменяло наказания. Их, скорее всего, пошлют копать могилы.

Коста. Стамбул-Бююкдере-Терапия, май 1838 года.

В эту эпоху слово честь оказалась не пустым звуком. Снова я сделал ошибку, применяя моральные категории моей прошлой жизни. Но почему просчитался Фонтон? Не стал суетиться Стюарт на этом свете. Выбрал иной, горний мир. Предпочел Царство Небесное. Или ад, куда ему, твари продажной, самая дорога.

— Вероятно, Стюарт не решился действовать самостоятельно, — предположил шеф. — Отправился к Понсонби, чтобы добиться согласия на операцию. И получил отказ. Мыслил не как разведчик, а как дипломат. А английский посол не рискнул воспользоваться нашей подставкой. В результате, Гилберт загнал себя в угол. И не нашел другого решения, как вышибить себе мозги. Позер!

— Его самоубийство нам чем-то грозит?

— Чем? Уверен, дело замнут. Церковь не поощряет самоубийц. Объявят о неосторожном обращении с оружием. И станут гадать, что случилось на деле. То ли Стюарт сам пустил себе пулю в лоб. То ли его убили враги. То ли имеет место инсценировка, чтобы прикрыть дуэль. Такое случается.

— Что делать с Маликой? — задал я самый важный для себя вопрос.

— Честно, не знаю, Коста! Постараюсь добраться до бумаг Стюарта. Эх, знать бы еще, оставил ли он посмертную записку?

— Перевернули страницу, Ваше Высокоблагородие.

— Зачем ты так? Я-то в чем виноват?

— Феликс Петрович! Я вас ни в чем не виню. Просто нужно двигаться дальше. План «Б»!

Фонтон смотрел на меня во все глаза.

— Может, не стоит? — предпринял он попытку меня остановить.

— Хочу напомнить. Я действую волей императора! И мне нужна ваша помощь.

— Чем я могу быть полезен? — тут же взял себя в руки первый драгоман посольства.

— Дайте Бахадуру сопровождающего из надежных. Такого, кто точно не предаст. Ты, Бахадур, — я назвал адрес, — отправишься туда и все разведаешь. Нас там ждет одно дельце после того, как я вернусь. Далее. Вы умеете стрелять, Феликс Петрович? Я не призываю вас нажимать на спусковой крючок у английской резиденции. Мне нужно помочь пристрелять винтовку. Брунсвикским штуцером я не пользовался. И учился не снайперской стрельбе, а пальбе с коня.

— Конечно, я умею стрелять. И очень неплохо. Я же охотился не раз…

— Отлично! Тогда мне нужна от вас пара уроков.

Фонтон вздохнул. Взял себя в руки.

— Я распоряжусь! И прокачусь с тобой до Бююкдере. Поглядим, какой из тебя стрелок.

— Это будет весьма кстати. Не хватало, чтобы меня один нехороший человек прихватил на пристани с огнестрелом в руках, несмотря на мой мундир! И нам бы еще пригодилась подзорная труба и кое-какая одежда.

… Знакомые сосновые холмы за летней резиденцией. Пасторальная тишина. Птички поют. И двое в нарядах стражи Старого квартала с винтовкой и с патронной сумкой в руках.

— Зачем такой маскарад, Коста? — с интересом спросил меня уже собранный и деловой Фонтон.

— План «Б», шеф. Все, как вы учили.

—?

— Наверняка, нас заметят. Потом будет покушение. Всплывет, что по холмам в окрестностях посольских дач ползали двое подозрительных полицейских, которым здесь не место.

— Да ты иезуит! А план «А»?

Я рассказал.

— Страшный ты человек, господин поручик.

— Учителя были хорошие, — улыбнулся я. — Я не только вас имею в виду.

— Вот это место подойдет! — прекратил свои расспросы Фонтон, превращаясь в тренера по стрельбе.

У меня с ней не задалось. Отличная винтовка отказывалась меня слушать. На дистанции более ста шагов я начинал безбожно мазать. А нужно минимум сто пятьдесят. Ближе — открытая местность. Я начинал волноваться.

Не помогали ни сошки-треноги, ни стрельба из положения лежа. Фонтон был явно на голову меня выше, как стрелок. Что там на голову! На несколько голов, судя по тому, как раз за разом, объясняя мне мои ошибки, клал пули с небольшим разбросом вокруг условного центра нашей условной мишени. А я только с десятого выстрела зацепил ее край. Поднялся с земли. Фонтон, только что выразивший небольшой восторг по поводу моего первого удачного выстрела, удивился.

— Давай ещё! — убеждал он меня.

— Нет времени, Феликс Петрович! Нужно спешить!

Я взял винтовку, сошки. Выковырял все, до одной, пули из мишени. Пошёл быстрым шагом в направлении Терапии. Фонтон поспешил за мной.

— Вы куда? — удивился я.

— С тобой пойду. Мало ли что…

— Шеф, может не надо?

Фонтон отмахнулся.

— Ты же понимаешь, что, если промахнёшься… — он говорил торопливо, в ритм нашей ходьбы.

— Понимаю, — отвечал я. — Значит, не промахнусь. Не имею права!

— С такой-то стрельбой⁈

— Бог не выдаст, Феликс Петрович. И выхода другого нет. Я всё сделаю тщательно, как вы учили. Торопиться не буду.

— Может и так, — вздохнул Фонтон, — только не верю я в чудеса, Коста!

— Тогда помолитесь за меня!

Пришли на место. Изрядно запыхались. Я спокойно стал готовиться. Установил сошки. Поставил винтовку. Лёг. Успокаивал дыхание. Вытащил подзорную трубу.

Сад летней резиденции английского посольства жил своей обычной жизнью. Сновали слуги. Садовники занимались кустами, розарием и посыпанными мелким гравием дорожками. Помешанным на романтичном парке англичанам для отдохновения от тяжкого дипломатического труда требовались идеальные линии пологих газонов, руины, мостики, озерцо и прочие радости ландшафтного дизайна. Все, как завещали великие Уильям Кент и Чарльз Бриджмен[2].